Я выбираю светлые роли. Сергей БЕЗРУКОВ

Степень своей популярности среди молодежи заслуженный артист РФ, актер Московского театра под руководством Олега Табакова Сергей Безруков мог бы оценить по одному тому, какое ее количество однажды собралось у дверей лектория исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Перышку негде было упасть. Впрочем, ему, собирающему театральные залы, многочисленная аудитория не в новинку. Единственное, что тогда взволновало актера, так это то, что перед ним – будущие историки, исследователи. Как оказалось, это же обстоятельство отметили и ребята. И не преминули задать актеру сложные с исторической точки зрения вопросы.

– Сергей, вы удостоились Государственной премии РФ за театральную роль Сергея Есенина, а когда вы в первый раз «встретились» с ним на сцене?

– Впервые я сыграл Есенина на сцене Ермоловского театра в 1995 году. И тогда же, имея музыкальное образование, написал первые три песни на его стихи. Я очень люблю Есенина. Это был потрясающий лирик с душою русского человека, с открытой, невыразимой болью за Родину. И несмотря на жанровые особенности сериала (детектив), рассказывающего о жизни поэта, которые заставляли монтажера и режиссера резать лирические отступления и оставлять скандалы и драки, эти глаза, обращенные к Богу, и желание видеть Россию счастливой присутствовали. Наверное, это самое главное для тех, кто любит и уважает творчество Есенина. Все остальное – «благоприобретенное». Знакомясь с фильмом, никогда нельзя забывать об эпохе. Представьте, что было в начале ХХ века. Тогда каждый человек считал себя достойным вершить историю. Не говоря уже о представителях творческих профессий. Каждый из них считал себя яркой краской в исторической картине нового времени и, что бесспорно, сам ее формировал.

– Как вы думаете, чего ему не хватало, чтобы чувствовать себя счастливым? Почему настоящая любовь так и не пришла?

– Вы ошибаетесь. Любви в жизни Есенина было много. Но не в том понимании, когда она выражается обилием и количеством. Любви было много, однако основная проблема, возможно, заключалась в том, чтобы разобраться в себе самом и понять, насколько именно эта любовь была истинной. Мне кажется, свою роль еще играло то, что иногда человеку дано столько таланта, что он не справляется с этим испытанием. Это его разрывает. На Есенина гениальность просто обрушилась, обрушилось какое-то сумасшедшее обаяние, и ему иногда было не под силу выдержать это.

– Что вы чувствовали, когда играли сцену, где убивают Есенина?

– Это вещи подсознательные, и не хотелось бы о них рассказывать. Фильмы даются не просто так, тем более такие роли. Они отбирают эмоции, силы. Страхи, бессонные ночи, кошмары, затяжные депрессии – вот что их сопровождает. Скажу, что, когда мы снимали эти сцены, мне было не по себе. На «Мосфильме» был построен павильон, который имитировал пятый номер гостиницы «Англетер». Помнится, я приехал на съемку пораньше. Загримировался. Еще никого не было из коллег. Стоял полумрак, и я отправился побродить среди декораций. Вообще-то я человек смелый, но ужас, который испытал тогда, то психологическое давление были очень серьезными. Мне мерещилось все, что может мерещиться в полумраке, и я испытал настоящий животный страх, когда находился в этом декорационном пятом номере «Англетера». Может, это спровоцировано тем, что мы снимали убийство. Я убежден, как и мой отец, и многие люди, с которыми я знаком, что Сергей Есенин был убит. Я был знаком лично с Эдуардом Александровичем Хлысталовым, который написал книгу «13 уголовных дел Есенина», где он доказывал его убийство. Дело в том, что акт судмедэкспертизы, который существует, является просто бумажкой. Любой документ, не имея номера, не может быть документом. Это просто от руки написанная бумажка. Так вот, существующий акт Гиляревского, который написан очень коряво, торопливо, просто приводит перечень того, что было зафиксировано. Есть версия, что был настоящий акт судмедэкспертизы, который имел номер, и свидетельство о смерти Есенина выдано в загсе на его основании. Но этот документ исчез. А что было в этом акте за номером таким-то, не знает никто. Возможно, кто-то из будущих историков продолжит заниматься расследованием в этом деле и настанет время, когда в школьных учебниках мы будем говорить об убиенном Сергее Есенине.

Я, кстати сказать, хорошо знаком с племянницей Есенина, дочерью его родной сестры Шуры, Александрой Петровной. У нее своя оценка фильма о Есенине, но у нас с ней хорошие отношения. Она одна из тех родственниц, что выступают за эксгумацию. И тогда все станет ясно. Сегодняшние технологии позволяют выяснить причину смерти через много лет. Александра Петровна даже ходила на передачу «Битва экстрасенсов». Из девяти человек восемь сказали, что это убийство. Но при выходе в эфир в передаче предложена версия – доведение до самоубийства. Возникает вопрос: почему? Пока он остается без ответа.

– Вы сыграли многих известных людей, а кого бы еще хотели воплотить на экране? Может, Ленина?

– Принципиально не буду. Не хочу. Так же, как стараюсь отказываться и отказываюсь от ролей темных. Ленина я отношу к той же категории. Я играю сложные характеры, порой противоречивые, но они все выступают на стороне света. Только с этой позиции я разбираю роль. Это ни в коей мере не означает, что я играю святых или людей, одержимых какой-то идеей, которые ее доводят до абсурда. Мне интересно полярное поведение, когда идет борьба, но все равно я выбираю в этой борьбе светлую сторону.

– Пишете ли вы сами стихи?

– Каждый раз мне задают этот вопрос, и каждый раз я отвечаю: не пишу. Потому что считаю, что, когда играешь поэтов, великих поэтов, писать стихи кощунственно. Потому что сразу начнут сравнивать, и сразу найдутся добрые люди, которые скажут: куда же ты лезешь? Сыграл Пушкина, Есенина, а все туда же! Но это не означает, что другие не должны пробовать. Я уверен, когда человек начинает писать стихи, это говорит о его особом состоянии души, это как раз отличает настоящих людей от искусственных. Каждый настоящий человек когда-то писал стихи, хоть строчечку. И я когда-то этим грешил. Были даже любовные поэмы, которые мы писали в школе. У нас была в школе такая компания, где преобладали законы рыцарства, у нас были даже удостоверения: рыцарь такой-то. Были у нас и дамы сердца. Я был рыцарем Билом Стокардом: отец играл в какой-то английской пьесе, не помню уже ее названия, и там это имя звучало. Оно мне очень нравилось. И в этом прекрасном времени мы писали поэмы, причем половину пишет один, а продолжает другой, и часто писали на уроках, а потом собирались и читали целиком поэму. От той поры осталось только четверостишие, которое я уже зачитал до дыр, потому то на каждой встрече спрашивают про стихи и на каждой встрече я его цитирую. «Я знаю, мне судьбой начертано сгореть, душой, как магний, вспыхнуть, погаснув, умереть. От этой вспышки яркой тотчас ослепнет мгла, и люди вновь уверуют: добро сильнее зла». Но сегодня, перечитывая его, я испытываю неловкость. Оно может служить эпиграфом к книге из серии «ЖЗЛ», но я хочу оставаться живым, хочу творить.

– Что является трудностью в вашей профессии и как вы с этим справляетесь?

– Самое трудное – доказывать, что ты не то, что о тебе думают. Когда ты что-то сыграешь и это уже данность, остается только смотреть, искать, находить, анализировать и т. д. Трудно после сыгранного садиться перед критиками, киноведами, литературоведами и оправдываться, что-то объяснять. Я актер, и мое дело – верно передать эмоциональную правду жизни. А делать выводы – прерогатива публики и околотеатрального сообщества.

– Какое место в вашей жизни занимает любовь?

– Не буду, наверное, оригинальным, если скажу, что любовь дает возможность жить. Жить и творить без любви бессмысленно. Человек перестает ощущать прелесть и вкус к жизни, если любви нет. Конечно, в широком смысле можно взять любовь к Родине. И это будет спорным и сложным моментом, потому что периоды у Родины были разные, и мы по-разному к ним относимся. И все же любовь как явление дает силы для жизни. Она порой может мешать, особенно когда теряешь голову, и в то же время нет ничего прекрасней, чем потерять голову. Потому что именно в этот момент ты ощущаешь, что ты живешь.

– Сейчас любят пугать словом «кризис»? Как вы к нему относитесь?

– Живы будем – не умрем. Мое поколение переживало и не такое, карточки например. А людям старшего возраста это слово тоже не в новинку: они видали вещи и пострашнее. Главное, чтобы интерес к творческим людям, к театру не ослабевал. Надеюсь, что театр не умрет за это сложное время, которое предстоит пережить. Театр дает возможность человеку оставаться человеком, а актеру оставаться актером. Как это ни странно звучит. Если у актера нет театра, где он постоянно служит и имеет возможность выходить на сцену, думаю, его актерское профессиональное мастерство начинает истончаться. Конечно, есть примеры великих киноактеров, но у них либо было много работы в кино, либо была еще какая-то отдушина. Актер без сцены жить не может, тем более что зачастую в кино есть тенденция эксплуатировать нещадно один запомнившийся образ. И стараться затолкать актера в привычное амплуа. Это я вспоминаю свое «бандитское» прошлое. И хотя режиссеры готовы «продлевать» образ Саши Белого из «Бригады», я каждой своей новой ролью стараюсь избежать сравнения с ним. От постоянного геройства в кино я устаю, а в театре могу пробовать совершенно новое. То, что я играю в театре, в кино увидеть нельзя. Уповаю на то, что когда-нибудь кинорежиссеры придут в театр, увидят, что я там делаю, и смогут это использовать в кино.

Санкт-Петербург

Сергей БЕЗРУКОВ