Я всегда опаздываю на семь лет. Сергей ЧОНИШВИЛИ

Сергей Чонишвили – одна из «первых скрипок» московского Ленкома. Кинозвезда. Красавец-мужчина. Только глянет – и очередное дамское сердечко вдребезги. А с недавних пор еще и писатель: несколько лет назад вышел в свет сборник «Незначительные изменения», в прошлом году появился роман «Человек-поезд» и подборка лирических стихов. Долгие годы он восхищался капитаном Кусто и грезил о карьере океанолога. Потом был влюблен в Анастасию Вертинскую в роли Офелии. До сих пор мечтает научиться играть джаз. Потому что это не просто музыка, но состояние души. С Чонишвили хочется говорить не столько о ролях, сколько о жизни…

Информация к размышлению

– Сергей, почти 10 лет назад вы сыграли Шадурского в первом, можно сказать, крупнокалиберном российском сериале «Петербургские тайны». Это обстоятельство потом как-то «аукнулось» в вашей последующей киносудьбе?

– Ни в коей мере. После этого сериала я лет пять практически не снимался. И знаете почему? Характеры, интересные мне – сильные и в то же время лиричные, – оказались никому не нужны. Но сегодня, к счастью, до людей, которые занимаются кинематографом и театром, понемножку начинает доходить, что лирический герой, который живет в моей душе, зрителю все-таки необходим. Все дело в том, что в середине 90-х перед театром и кино задачи ставились совсем другие, они и сейчас еще не слишком скорректированы, но теперь и выбор артистов моего возраста тоже не назовешь обширным. Поэтому и стали возникать предложения, и среди них попадаются более или менее интересные. Ведь до начала 2000 года я в течение пяти лет не снимался не только потому, что не звали, а еще и статус играл свою роль. Были два проекта, в которых бы поучаствовал, но не сложилось, а от четырех сам отказался, потому что не хотелось влезать в плохой материал с обязательным набором – пара бандитов, пара диджеев, пара проституток и все немного балуются наркотиками. Такой была привычная схема сценариев в то время. Для меня было странным, когда, посмотрев картину «Демон полдня», один мой знакомый удивился: «Надо же, Чонишвили может еще, оказывается, и любовь играть». Вот где информация к размышлению.

– Странное дело, говорю сейчас с ведущим актером модного театра, с человеком, чье имя на слуху в кино…

– А при этом в кино еще ничего не сделал…

– … и потому настаивает на том, что все, ребята, не так, не принимайте меня за счастливчика, за того, кто востребован.

– Что касается востребованности, то тут все, слава Богу, нормально. А вот повода говорить, что я счастливчик, пока действительно нет. Говорю это абсолютно не ради красного словца. Вопрос в том, какие задачи перед собой ставишь. Я прекрасно понимаю, что от семи потерянных, просто вылетевших в трубу лет, когда речь шла не только о том, чтобы выжить в профессии, но выжить по-человечески, никуда не деться. Я всегда буду теперь опаздывать на эти семь лет, может, сейчас уже на пять, два года умудрился все же наверстать.

– Дважды вам по жизни довелось жить в Америке. Хотели бы поработать артистом там?

– Наверное, хотел бы, но не в материале Стивена Сигала или Сильвестра Сталлоне. Мне больше по душе те, кого я считаю своими учителями, которые, правда, обо мне и понятия не имеют. А еще те, кого отличает поразительное уважение к профессии, тут у них есть совершенно потрясающие люди. Помню, в

90-м году я смотрел в Нью-Йорке в маленьком плейхаусе «Чайку», и народу в зале было меньше, чем на сцене. Это понятно, что артисты там помимо театра работают где-то еще, что театр – их хобби, страсть, и, по правде говоря, спектакль был не Бог весть какой, но там был один человек, который играл Тригорина, и вот он-то, как выяснилось позже, был профессионалом с дипломом. Но в тот момент не был востребован и работал в этом плейхаусе. Есть там и театр, где играют Сьюзен Сарандон и Уильям Дефо, играют ни за что, без денег, просто так, за одну возможность поэкспериментировать. И это тоже очень интересно. А в 95-м на Бродвее я увидел удивительный спектакль «Ужасные родители», где играла Кетлин Тернер. У нас почему-то сложилось представление, что американцы, кроме мюзиклов, ничего больше играть не умеют. Это неправда, несмотря на то, что, придя на «Венецианского купца» с Дастином Хоффманом, уже через 15 минут понял, что совершил самую ужасную ошибку в своей жизни. Я очень люблю этого артиста, но постановка была чудовищной, и они все там играли чудовищно, промучился я весь спектакль. Но вопрос-то был о том, хотелось бы мне быть артистом в Америке. По натуре я космополит, мне хорошо там, где есть возможность реализоваться в профессии. Вот спроси вы у меня, где бы помимо Москвы хотел жить, тут бы назвал еще два города – Прагу и Лондон.

Однажды в феврале 1987 года я ранним утром, часов в 8, стоял на набережной Влтавы, смотрел на Градчаны вдали и Карлов мост перед собой, а над рекой поднимался туман, и к горлу подкатил комок от совершенно непонятно почему возникшего чувства счастья… Но это не значит, что я не люблю Париж или Бостон, Нью-Йорк или Токио. Просто есть города, где можно просто отдыхать, Амстердам, например, а есть – где жить, работать, чувствовать, – это как раз Прага и Лондон.

– По всем приметам сегодня жизнь в России становится другой, улучшается. На театре это отражается?

– Понимаете, в чем дело, даже время, которое назвал временем выживания, все равно было лучшим, чем прежде. Единственная наша ошибка, мне кажется, кроется в памятной всем строчке: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…», после чего в очередной раз предпринимается попытка построить что-то новое. Не возникай у нас эта ситуация с поразительным постоянством, мы бы делали гораздо больше успехов. Ведь потребовалось десять лет, чтобы где-то уверовали в необходимость заниматься экономикой. Десять лет ушло на понимание, что демократической России требуется не анархия, а государственность, иначе она просто развалится как территория. В кино у нас в течение нескольких лет разрушалась школа документалистики, к счастью, не до конца, сейчас возрождается, поднимает голову. Если бы мы научились чуть-чуть смотреть вперед, загадывать, то сумели бы избежать немалых ошибок. Но жизнь все равно улучшается, и хотя в театре еще присутствует пока некий кризис, связанный с поиском новых форм выражения, но он все равно, по-моему, на правильном пути, и они вскоре найдутся. Сегодня мир живет в другом, изменившемся ритме, появилось больше возможностей, и если раньше кино было единственным в своей массовости, то теперь появилось немало других соблазнов, и скорость, с которой зритель воспринимает получаемое со сцены или экрана, тоже стала другой, увеличилась. Но и скучать зритель начинает тоже быстрее.

Лучший голос земли российской

– Когда-то Игоря Квашу называли лучшим голосом Москвы. Ваc называют лучшим в России.

– Насчет лучшего – это и для меня самого стало новостью… Но мой голос востребован: работа в рекламе, на телевидении, озвучивание в кино за других артистов. Я его честно продаю, но при этом мне больше всего нравится озвучивать документальное кино. Мне кажется, что студия «Дзига Вертов», с которой чаще всего сотрудничаю, делает просто замечательные фильмы в рамках «Исторического детектива».

– Сегодня немало актеров можно увидеть на телеэкране в роли ведущих и шоуменов.

– От этого отказываюсь, не привлекает никоим образом. Если быть точным, то за двенадцать лет отказался где-то от двух десятков предложений, связанных с шоуменством или ток-шоу. Единственный проект, на который сейчас согласился, понимая, что дохода там ждать не приходится, а, наоборот, возникнут немалые проблемы, связанные с временем, – это восемь фильмов на канале «Культура» о русской дипломатии. Радость в том, что никакой политики, речь о времени до советского развала. Вообще-то для меня важно, что, продавая свой голос, я не продаюсь в политические игры, это принципиально, ведь накануне самых различных выборов я теряю немало работы. И только один-единственный раз я не уклонился. Это была акция «Голосуй или проиграешь», но тут была не продажа, а гражданская позиция, не хотел снова вернуться в то время, когда в Иркутске десятками лет не знали, что такое сыр, а у нас в Омске постоянно были серьезные проблемы с продуктами. Сам прошел и знаю, о чем говорю.

– Но популярность свою при всем том ощущаете?

– Иногда ощущаю, иногда нет, но радует, что в общественном транспорте могу ездить спокойно, рад, что какие-то вопросы можно теперь решать спокойно, будучи нормальным человеком вне зависимости от того, кто ты и какова степень твоей известности. Приятно, когда с тобой общаются, находясь вроде в неведении относительно твоих непосредственных занятий, и только потом говорят: а мы вас знаем. Когда же сталкиваешься с откровенным хамством, то тут, по правде говоря, твоя известность или неизвестность уже не имеет значения. Хотя глубоко убежден, что худой мир все же лучше доброй ссоры. Если бы у нас укрепилось понимание этого, то сумели бы избежать многих проблем. Русский человек подвержен крайностям – либо любит, либо ненавидит, и пограничное пространство практически отсутствует: только что в ход шли кулаки, а уже через секунду – питье водки и поцелуи чуть ли не взасос. Мне это не очень понятно.

Три цитаты

– Что, по-вашему, важно в жизни навсегда?

– Не знаю, возможно, быть предельно честным в том, что стараешься делать. Последним романтиком ХХ века я считаю Романа Гари, наверное, надо двигаться к нему и его пониманию мира, людей, любви. Вещь, которую сейчас пишу, называется «Антология неприятностей Антона Вернера», и ей предпосланы три цитаты, которые постараюсь привести почти дословно. Любовь – единственное, чего между мужчиной и женщиной не бывает вообще. Это из пьесы Роберта Музиля «Мечтатели». Следующая из Гари: человечество нуждается в любви, но это должна быть любовь к большому, хотя бы к слонам. И третья: что касается форм жизни на Земле, то человеческий проект оказался не просто неудачным, а был ошибкой с самого начала. Так считает голландец Ян Макливен. В стихии подобных размышлений сейчас и пребываю.