Я вас научу

Выпускница Литературного института имени Горького Алиса ГАНИЕВА все делает по-своему. Оригинально она вошла и в большую литературу, выиграв премию «Дебют» под мужским псевдонимом Гулла Хирачев. Вслед за повестью «Салам тебе, Далгат!» последовали романы «Праздничная гора», «Жених и невеста», «Оскорбленные чувства», биография Лили Брик в известной серии «ЖЗЛ», премии и переводы на иностранные языки. Дошло до того, что британская газета The Guardian включила Ганиеву в рейтинг самых влиятельных москвичей.
Алиса – человек неравнодушный. Она готова отстаивать свою правду не только в текстах и в интервью, но даже на митингах, пикетах, шествиях. Смелая, яркая, талантливая, она, кажется, была обречена на успех.
Специально для литературного номера «Учительской газеты» Алиса написала рассказ о некоторых эпизодах детства.

Мне было лет восемь, лето после второго класса. Разбитый советский пансионат, стрекот цикад, я на пляже рядом с шумной группой молодых людей – это какие-то знакомые знакомых родителей. Для меня они, конечно, все тетечки и дядечки. Один из них взрезает сочащийся арбуз и расспрашивает меня про школу.
– Кто твоя учительница?
– Валентина Ивановна, – отвечаю я.
– О-о-о! – кричит от восторга мой собеседник. – Валентина Ивановна! Передай ей, что я никогда не забуду ту ночь, которую я с нею провел!
На него шикают: «Здесь ребенок!», а я не знаю, как реагировать и что это значит. Потом выясняется, что мужчина этот тоже учился у Валентины Ивановны, и она, как это было у нее принято, навязалась к нему домой приживалкой. И однажды даже переночевала с ним в одной кровати.
Да, Валентина Ивановна была очень хорошим учителем и жутким человеком.
Она брала самые лучшие классы, первые параллели – от неуспевающих из бедных семей старалась избавляться.
Я ее очень боялась. Все боялись. Но была в ней, безусловно, искорка.
До сих пор помню, как она учила нас писать прописную «Д» как историю девочки, которая зашла в дубраву и повстречала дерево, словом, там было все на букву «д». Сначала девочкина тропинка шла прямо-прямо, а потом ветер поднял ее, завертел петлей ну и так далее. Помню и урок про недержание мочи. Валентиша нарисовала на доске целую схему мочеполовой системы – фигуру в разрезе – и объяснила, почему так важно бежать в туалет, как только приспичит. И мыть руки после. Помню, как она брезгливо морщилась, поминая торговок на рынке.
– Они же правой рукой подмоются, а потом этими же руками хватают яблоки!
И мясо. Однажды на уроке она долго рассказывала про то, как правильно варить мясо. Мол, ваши мамы зачем-то убирают из бульона пену, а в пене все самое полезное. И все эти впечатляющие знания помимо учебной программы, в которой она была спец.
Так вот, Валентина Ивановна периодически жила у своих учеников. Разумеется, выбирались не всякие, а побогаче. В девяностые таких развелось немало. Трехэтажные виллы, кованые ворота. В этих замках росло новое семя, которое требовалось взращивать. И тут на сцену вступала учительница. Вторая мама. Она как-то умела себя поставить, перед ней трепетали люди значительные, кормили, поили и одаряли. «У меня связи», – приговаривала Валентина Ивановна, страшно напоминая Золушкину мачеху из шварцевского фильма.
Выпячивалось и то, что она мать-одиночка. Дочка ее училась в нашем классе и, пожалуй, страдала от маминой тирании гораздо больше нашего, но была связана чувством вины. Ведь мама вырастила ее одна, периодически намекая, что дочка-то не настоящая, а приемная. Злые языки судачили, что дочка на самом деле родная, но Валентина Ивановна справила себе фальшивый документ об удочерении дочери «афганца», павшего в боях. И получает за это дивиденды, пособия и бесплатные путевки в санатории. Ее дочь сама показывала мне эту справку.
Итак, Валентина Ивановна коротала вечера в хоромах учеников, а дочку сплавляла к нам. Дело нехитрое, ведь они оказались жильцами соседнего дома. Открылось это неожиданно.
Мы только переехали на новое место и возвращались откуда-то с мамой домой, и вдруг навстречу Валентина Ивановна с дочкой, моей одноклассницей. Эмоции меня перехлестнули. Первая учительница! Державный деспот. Авторитет. И вдруг запросто шагает рядом с нами прогулочным шагом.
– А пойдемте к вам «Санта-Барбару» смотреть, – предложила она.
Мама стала что-то мямлить про поздний час. «Санта-Барбару» у нас никто не смотрел, я и подавно. Но Валентина Ивановна все-таки прорвалась в гости и с тех пор постоянно оставляла на нас свою дочку. Одну зиму та и вовсе прожила со мной в одной комнате. Отношения у нас были сложные, с червоточинкой. Ближе у меня в классе никого не было, но и подругами мы не считались. Ссорились в пух и прах. Правда, и веселились тоже. Уж с ней было о чем порассуждать – и о книжках, и о призраках. Плохому она меня тоже учила. От нее я узнала словечко «трахать», но что конкретно это означает, так тогда и не поняла.

Мама этой моей внезапной приемной сестры, то бишь наша учительница, обожала публично унижать детей. Дело в наших школах привычное, но у Валентиши поставленное с каким-то античным размахом. Поднимался какой-нибудь несчастный ребенок – совсем не обязательно двоечник – и обливался грязью, а вместе с ним и его семья.
Валентина Ивановна подтрунивала, оскорбляла, издевалась, кричала, подстегивала зрителей, и весь класс упоительно хохотал, поддерживал, злорадствовал.
Впрочем, ученик, против которого была развязана травля, мог запросто вернуться в ее расположение. Зависело это обычно от поведения его родителей. Угодили ей – и все хорошо. Не угодили – и пошло-поехало. Многое стерлось из памяти, но помню, как втаптывали в грязь в чем-то провинившуюся девочку.
– Вы посмотрите на ее воротник! – восклицала Валентина Ивановна, задирая широкий воротник девочки так, чтобы видел весь класс. – Да у меня дома половые тряпки чище, чем твой воротник!
Класс взрывался хохотом, и потом на переменке многие повторяли девочке эту остроту.
– Я тебя из ямы вытащила, а ты неблагодарное ничтожество! – внушала она другой ученице.
И потом на перемене девочки подходили к несчастной и цокали языком:
– Валентина Ивановна тебя из ямы вытащила, а ты…
На мою долю тоже выпали аутодафе. Одно из них было прямо связано с коррупцией. Валентина Ивановна ко всем набивалась в репетиторы. Даже к отличникам. Это была хитрая взяточническая стратегия. Мама моя от этих услуг отлынивала, и все как-то сходило с рук, но однажды перед контрольной по математике Валентина Ивановна внезапно нагрянула к нам. Готовиться. Хотя ее, собственно, никто не просил. А меня, как назло, не было дома, я пошла проведать двоюродных сестер. Не дождавшись меня и уйдя несолоно хлебавши, Валентина Ивановна на следующий день разразилась местью. Подняла меня при всем классе и железным голосом поинтересовалась, чем же, интересно, мы сегодня завтракали. А дочка ее на тот момент все еще жила и соответственно питалась у нас.
– Чай, хлеб с маслом… – ответила я, дрожа всем телом. В голове у меня все поплыло от ужаса. Я знала, что сейчас начнется казнь, и ничего не могла вспомнить.
– Творог, – мучительно добавила я.
– Чай! – вскричала она. – Моего ребенка чаем морите!
И понеслось.
– Что ты ручки-то сложила, как святоша? Что ты корчишь из себя паиньку! Доверила им ребенка, а они его чаем… Я, заслуженный учитель, пришла к ней заниматься, а она гуляет! Гуляет она!
Травма у меня осталась на всю жизнь.
А в другой раз она сказала, что у меня походка, как у психической, и под влиянием этих слов ее дочка вместе с девочкой, руганной за воротник, стали после уроков хором кричать мне: «Психбольная! Психбольная!» Я погналась за ними и, поймав, ударила каждую портфелем по голове. История была впоследствии вывернута наизнанку. Якобы я ни с того ни с сего напала на девочек. И только потом они обозвали меня психбольной. Разбору этого идиотского скандала посвятили весь урок, и я была в такой кромешной агонии, что даже не смела настаивать на правде.
И дочку свою Валентина Ивановна не щадила. Как-то раз во время урока она потребовала у той отчитаться о своем домашнем задании. А жила эта дочка опять у кого-то из класса и задание не сделала, о чем попыталась соврать. Тогда Валентина Ивановна подозвала врушку к своему столу, велела раскрыть тетрадь и, увидев, что выполненных упражнений там нет, врезала несчастной со всего маху по лицу, а потом еще и еще. Избивала и приговаривала:
– Дебилка! Врет она мне еще! Скотина!

Сцена была позорнейшая. Учительницына дочка вернулась за парту, плача навзрыд. Соседа ее, чистенького мальчика, на которого дома никогда не повышали голос, била крупная дрожь.
В общем, начальная школа из-за Валентины Ивановны была сплошной болью. И скрашивали эту юдоль скорби только двое: художник Сергей Николаевич, который рассказал нам, что любой карандашик – волшебный, и физкультурница Фаиза Семеновна, которая только и делала, что балагурила. Они были, что называется, добрые. А Валентина Ивановна была злая.
Вот небольшая история.
Новогодний утренник в первом классе. Избранные задействованы в номерах и постановках, изгои (и я в том числе) к празднику никак не привлечены.
Я к такому положению привыкла еще с детсада, где воспитательница упрямо не давала мне слов ни на один утренник, и я каждый раз учила стихи по своему почину и буквально тараном или бочком протискивалась в программу. Так и в начальной школе. Ни одной роли, ни одной строчки от Валентины Ивановны мне не перепало. И стишок Есенина про «сто­звон сосняка» декламировала самовыдвиженцем. Была там еще одна изгойка, проявившая инициативу. Бабушка с мамой сшили ей костюм Красной Шапочки.
Костюм был отличный, они в него явно вложили душу. Пришли радостные, воодушевленные, девочка нарядилась в платье со шнуровкой, нахлобучила яркую красную шапочку. И тут – о ужас! – оказалось, что дочка учительницы тоже Красная Шапочка. Только официальная, санкционированная. Увидев нежданную соперницу собственной дочки, Валентина Ивановна взбеленилась и поступила, точно как московская мэрия. Независимую Красную Шапочку на праздник не допустила и костюмчик заставила снять. Рев в классе стоял страшный. В класс пришел почтальон, раздал нам печенья в виде огромных букв, мне досталась буква «а». Все веселились, водили хороводы, а свергнутая Красная Шапочка шмыгала красным опухшим носом. Валентина Ивановна вообще ее недолюбливала. На наш выпускной в третьем классе мама принесла полароид. Рассматривая потом полароидные снимки с того дня, Валентина Ивановна громко крякнула:
– Ну у всех милые, симпатичные лица, а эта… – и она указала пальцем на Шапочку-недопущенку, – урод уродом!
Вот это «урод уродом», сказанное взрослым человеком о ребенке, уже тогда меня пронзило невероятно.
Ах, какое же счастье охватило меня в пятом классе, когда я избавилась от Валентины Ивановны! В первый день учебного года наша классная спросила, не хочет ли кто прочитать стихи. Я прочитала «Только детские книги читать» Мандельштама. Только мне почему-то все время хотелось называть его Мандельштампом, с буквой «п». Классная пришла в восторг, схватила меня за руку и повела в учительскую, где меня заставили снова декламировать, и я произвела фурор. Валентина Ивановна на этом уроке заглянула к нам в класс, дескать, как там мои дети. И классная поделилась своими восторгами:
– У вас в классе, оказывается, такие чтецы! А вы мне не говорили!
Валентину Ивановну аж передернуло. Очень ей не понравилось, что меня похвалили.
Впрочем, она тоже умела меня хвалить. И даже удостоила похвальной грамоты.
Мало того, спустя пятнадцать лет она явилась на мою свадьбу.
Свадьба была почти ненастоящая, эдакий брак-транзит, который давно и мирно закончился.
И вот на эту свадьбу, на которой не было ни свадебного платья, ни фаты, а только живая музыка, явилась незваная гостья.
– Пригласи мою маму, – попросила моя одноклассница. – А то она страшно обидится и съест меня с потрохами.
– Но я не могу, – оправдывалась я, – мест нет.
– А она все равно не придет, – заверила меня одноклассница. – Это будет формальное приглашение, чисто из вежливости.
Трубка была передана Валентише, и я пробормотала ей что-то корявое. Вроде того что дочь ее приглашена, и я бы и ее позвала, если бы ей это было интересно. Но интереса тут быть не может, посиделка будет крошечная, так что…
Но Валентина Ивановна явилась. Мой кузен, который тоже у нее когда-то учился, при виде своей мучительницы даже побледнел от испуга. Валентиша сразу заняла место рядом с матерью жениха. Сразу попросила слово и минут пять говорила вещи мучительные, стыдные. Про высокие показатели школы, сдачу ЕГЭ, республиканское первенство. А под конец воскликнула:
– Давайте лезгинку! Вы танцевать не умеете, я вас сейчас научу!
И поплыла в танце:
– А без меня бы остались без лезгинки!
Без лезгинки никто все равно не остался бы, куда без лезгинки, но Валентина Ивановна добавила шоу изюминки. Все-таки она была неповторимой.