«Я трусом не был и не буду». Так писал с фронта первый директор 11-й ивановской школы Иван Гольцев

В преддверии 70-летия Великой Победы школьники из города Иваново проводят исследовательскую работу, связанную с Великой Отечественной войной. Ученик лицея №33 Сергей Антоневич (научный руководитель – учитель русского языка и литературы Эльвира Алексеева) по крупицам восстановил судьбу первого директора школы №11. Ученица гимназии №32 Виктория Сергеева (научный руководитель – учитель литературы, заместитель директора Анна Антоневич) изучила уникальные воспоминания детей военных лет.

Иван Яковлевич Гольцев родился 12 августа 1914 года в деревне Михалёво Шуйского района Ивановской области. Он учился на историческом факультете Ивановского педагогического института, с отличием его окончил. Несколько лет Иван Яковлевич был директором школы №11 города Иваново. До войны он женился на Елизавете Степановне Русаковой, сестре моего прадеда, которая тоже окончила исторический факультет и работала в 42-й школе учителем истории. Именно Елизавета Степановна сохранила для нашей семьи 35 писем своего погибшего мужа. Уходя на войну, Иван Гольцев оставил в своей школьной квартире молодую жену с двухлетней дочкой Люсей. Что волновало педагога, призванного в армию уже в августе 1941 года? Конечно, он беспокоился о семье, стареньких маме и папе, проводивших на войну четверых сыновей, о своей школе, о своей стране, которую топчет враг…Невозможно без содрогания читать письма, датированные 1941 годом. «Не сегодня-завтра вступим в бой. Что переживаю – не опишешь и не скажешь. Матери домой писать не буду – бедная старушка иссякнет от слез… Враг действительно нахален. Известным образом действует погода. Хочется, Лиза, жить, а что ожидает впереди – неизвестно. Обо мне не грусти. Уж видно, такая невзгода… Все мои товарищи со мной. Это облегчает положение. Знаешь пословицу «На миру и смерть красна»? Только бы прогнать проклятого немца» (8.08.1941). «Хорошо бы немцам не удалось пройти дальше, чтобы наши дети не увидели всех несчастий, которые могут быть» (19.11.1941). Через несколько месяцев он напишет жене о том, как защищал Москву сначала на Волоколамском направлении, а потом у Серпухова. С боями Иван Гольцев прошел по Смоленской и Тульской областям. «За это время я видел всё. Первое время я был с грозным для врага оружием, которое имеется только у нас и нет у врага. Бойцы зовут его «катюшей», а немцы «марьей ивановной». Страшное для врага оружие, которого он боится, как черт ладана». С презрением Иван описывает пленных немцев: «Одеты они из рук вон плохо. На них сапоги, причем тесные, с одним носком, пилотка (это в такой мороз), тонкая шинель. Ну и конечно, вид у них безобразный, противный. Я видел десятки пленных. Замерзли, текут сопли, на голове обернуто черт знает что. Вид ужасен у этих «арийцев». Вид нисколько не лучше убегавших французов 1812 года…» (18.01.1941). Но жалости к врагу у Ивана Гольцева нет: «Но это не люди, а звери. Поверь, я иногда кое в чем сомневался, но теперь, увидев все это, пришел к выводу, что наши газеты пишут мало и сокращенно. Я сам видел расстрелянных красноармейцев, попавших в плен, видел убитых гражданских. У населения отобрали весь скот, кур и т. д. Приходят в дом – выгоняют всех, рыщут по углам, берут все до нитки, вплоть до икон, и отправляют посылки в Германию… Жителей угоняют, бьют женщин, детей. Сколько я прошел деревень, сколько я видел людей, разговаривал – и все проклинают их. Хуже всякого бандита и вора. Вшивые, грязные и злые, как звери. Ну и пощады им никакой». Будучи историком, Иван Яковлевич объективно оценивает ситуацию, хотя зима 1942 года и принесла нашей армии первые успехи: «Но он (враг. – С.А.) сейчас в скверном положении, везде наши жмут его… Невозможно описать, что натворил этот гад там, где он был. Большие жертвы еще потребуются от нас, чтобы выгнать его… Конечно, очень хочу жить, но сие от меня не зависит». Иван Яковлевич, человек высокой культуры, сокрушается о том, как варварски относятся захватчики к памятникам нашей архитектуры: «Где-то в книге, Лиза, лежит, как сейчас помню, фотокарточка – где мы сняты в Петергофе. Найди и посмотри… Я в белых ботинках, они запачканы, в грязи, на руке часы, волосы спали на лицо, утомлен. Рядом ты. Дворец теперь полуразрушен. Парки загажены. Фонтаны и «Самсон» разобраны и увезены в Берлин немцами. Как жаль все это. И обидно, и досадно» (6.08.1942). Несмотря на тяжелое военное время, в письмах жене Иван Яковлевич не перестает интересоваться тем, чем живет его школа, скучает по прежней работе: «Хочется снова в школу» (19.11.1941). «Идут ли теперь мои выписанные через «КОГИЗ» книги? Пушкин? Щедрин?» (29.03.1942). «Напиши мне, как растут во дворе школы деревья и кустарники, которые посажены при мне» (29.06.1942). «Да, кстати, о Пушкине и др., произведения которых я выписал. Получаешь чего или нет? Пожалуй, теперь не до этого и не печатают пока?» (24.07.1942). В декабре 1942 года Иван Гольцев пишет: «Хорошо, что работа тебя удовлетворяет. Скажи, кто директор 37-й шк. – всё В. Д. Мойкин или уж его нет? 50-й, 20-й, моей? Ты мне об этом ничего не пишешь, а я бы о школе новости прочитал в письме с удовольствием» (14.12.1942). Письма Ивана Яковлевича наполнены беспокойством о жене, родителях, маленькой дочке. Его тревожит, есть ли у них дрова, сыты ли жена и дочь, нашли ли маленькие валеночки для Люси. Он постоянно просит жену увезти дочку в деревню к бабушке, потому что там жизнь сытнее: «Ты должна, обязана сберечь и себя, и дочь – это твой долг, а мой – служить» (20.10.1941). Тревожило Ивана Яковлевича и здоровье жены: «…Береги себя и не увлекайся отдачей крови. Я не осуждаю тебя за это, но предупреждаю от излишества в этом деле» (29.06.1942).Из писем видно, как крепко Иван Гольцев любил свою дочку. В каждом письме солдат интересовался ее жизнью, ее достижениями, радовался полученной из дома фотографии дочки: «Я не могу выразить словами то чувство, которое охватило меня, когда, раскрыв конверт, я понял, что тут фотокарточка, увидел знакомые ножки» (6.08.1942). Иван Яковлевич всегда передавал Люсе приветы, а однажды даже нарисовал для девочки деревенский домик.Но начался страшный для всей семьи Гольцевых 1942-й год. Сначала Иван узнает о гибели старшего брата Николая: «…Мне очень тяжело сознавать, что нет его, моего милого Коли. Ведь я его очень любил, мы с ним делились всеми мыслям. Это был старший друг моего детства. С ним связано столько воспоминаний! И не хочется думать, что его больше нет, что я никогда его уже не увижу. Мне жаль мать. Если то же самое случится со мной, она не перенесет» (29.06.1942). Иван, который стал снайпером, готов мстить за брата фашистам: «…Я расквитаюсь 2-3 немцами за Николая, а потом – за себя, чтобы на всякий случай прихватить с собой на тот свет этой дряни» (24.07.1942).К августу 1942 года стало известно о гибели брата Алексея: «На фотографии – брат Леша. С ним я не разлучаюсь и помню, и люблю его,  как живого» (12.08.1942).Страшную весть получил боец Гольцев, воевавший под Ржевом и под Москвой, в ноябре 1942 года. Жена сообщила ему о смерти единственной дочки, девочка умерла от паралича сердца. Жизнь Ивана Яковлевича потеряла смысл, ведь он воевал и за будущее своего ребенка. «Я, переживший столько за эту войну, не могу удержаться от слез… Больше нет моей Люси, нет у меня потомства, нет там, далеко, моей крови, нет ни роду, ни племени… Смерть взяла у меня самое дорогое, вырвала сердце… Никогда, никогда я ее не увижу, не возьму на руки, не поцелую. Последний раз я нес ее мимо школьного забора, уходя от вас. Как подумаю – кровь стынет в жилах, тесно мне в этой избушке, не могу ни есть, ни спать, тоска злейшая давит и мучает меня. Я ведь очень ее любил, бедную мою дочку…» (17.11.1942). Несмотря на собственное несчастье, Иван Гольцев очень тревожится о своей матери, так как семья давно не получала никаких вестей о младшем сыне Григории. «От Григория ничего нет, боюсь я плохой вести. А упорно думаю об этом. И боюсь я не столько за него, сколь за мать. Не вынесет она всего этого. Для чего она жила свою трудную жизнь, во имя чего прошла ее жизнь, в детях вся она – и все это неумолимо уходит от нее. Она все высказывает мысль, что не увидит нас. Может, чувствует материнское сердце» (2.12.1942). Восстанавливая историю нашей семьи, мы обратились к Обобщенному банку данных «Мемориал». Григорий Яковлевич Гольцев пропал без вести в декабре 1942-го, незадолго до сна, описанного его братом Иваном. В этом же страшном 1942 году погиб под Сталинградом и брат Елизаветы Степановны – Федор Степанович. Смерть за смертью – и все в один год.Из писем понятно, что иллюзий у солдата не было никаких. Иван Яковлевич осознавал, что ему вряд ли доведется выжить. «Мне понравилось твое замечание, что по снайперу бьет снайпер. Молодец! Именно так… Да уж тут надежд на ранение мало. Смерть тут верная. Но я знаю о ней и что-то не думаю» (12.08.1942). Но при этом вера в победу отличает многие письма Ивана Гольцева, и ясно, что он готов сражаться, даже не надеясь на быстрый исход войны: «И вообще я в грязь лицом не падаю, свою честь поддерживаю. И за меня можешь быть спокойна: себя, тебя, свою фамилию никогда не посрамлю, тем более на поле боя. Я трусом не был и не буду, знай это и верь в меня» (4.12.1942). В это время Иван Яковлевич получил звание старшего лейтенанта и благодарность командования за подготовку 18 снайперов. «Я тоже доживу до 1943 года. Но этот год для меня лично и для очень и очень многих будет тяжелым годом, решающим. Что сказать о войне? Она затяжная. Пройдет долго. У меня, конечно, сложилось свое мнение обо всем, но… Война истребительная, на уничтожение людей, когда будет острейший недостаток в солдатах у немцев, тогда – близок конец. Мы тоже будем драться до последнего. Иного выхода нет» (14.12.1942). Это спокойное мужество – голос целого поколения, готового к любым потерям. 8 февраля 1943 года Иван Яковлевич Гольцев был убит близ села Скрипаи Староверовского района Харьковской области. Ему было 28 лет, и он очень хотел жить.Домой из четверых братьев Гольцевых с войны не вернулся никто… ​Сергей АНТОНЕВИЧ, ученик 6-го класса лицея №33 города Иваново