Я так думаю

Недавно мне нужно было перечесть одну из работ выдающегося русского педагога XIX века В.Я.Стоюнина. В ней меня обожгло одно слово, говоря по-современному, один неологизм. Слово это сочинил не Стоюнин, а один русский учитель, Стоюнин лишь его процитировал. Относилось это слово к гимназиям и называлось баллопромышленничеством. Я аж вздрогнул. До чего знакомо и близко! Это когда учебные результаты, показатели, баллы определяют все в оценке школы.Вот и получилось, что в последнем номере за 2016 год «Учительская газета» в разделе «Скандалы года» пишет об одной московской школе, скандал в которой долго обсуждался педагогической общественностью и директор которой вынужден был уйти с работы, а школа тем не менее вошла в список 25 лучших школ страны, заняв в нем 5‑е место, и получила причитающиеся ей за эти успехи премиальные миллионы.

Существует еще одно очень важное обстоятельство, определяющее жизнь школы, как и жизнь всей нашей страны. Я называю этот универсальный процесс ПРИВАТИЗАЦИЕЙ. Естественно, употребляя это слово не в точном и узкоэкономическом смысле, а как некую универсальную метафору всей жизни. Я говорю о всеобщей, массовой, тотальной приватизации всей жизни – строя чувств, характера интересов и стремлений, желаний, жизненных интересов, психологии и философии. Все перемещается в сторону своего, личного, частного, негосударственного и необщественного. Я рос в эпоху, когда индивидуальное, личное квалифицировалось как мещанское, чужое, враждебное. Не нужно говорить, что все это было фарисейством: о себе любимых, своем личном наши вожди и обслуживавшая их идеология думали всегда. Но таков был идеологический декорум.С моей точки зрения, в принципе это был и есть процесс очеловечивания нашей жизни. Десятилетиями советский человек столь многого был лишен, так во многом себе отказывал, что это перемещение центра тяжести понятно: люди хотят жить по-человечески, хотят все, а не только избранные.И вместе с тем эта переориентация, сам период первоначального насыщения принесли и такие деформации, такие нравственные потери, что порой становится страшно. Характерно, что у нас даже в антирелигиозную эпоху пытались поставить себе на службу формулу «возлюби самого себя» как формулу чуждого нам мировоззрения. Между тем это была фальсифицированная цитата. Ибо звучит в ее целом виде она иначе: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». «Возлюби себя» берется как исходное, как точка отсчета. А эгоизмом эти слова становятся лишь тогда, когда перед «себя» добавляется слово только.Но само по себе свое, личное во многом и освобождало человека. Только теперь человек смог открыто развить свои производительные, созидательные силы на ферме или в своей фирме, не боясь суда или тюрьмы. Только теперь писатели и поэты смогли о многом, о чем было крайне опасно говорить, сказать во весь голос. Только теперь учитель литературы смог принести на урок книги, о которых он и сам раньше ничего не знал.Стало возможным и писать обо всем, что было еще недавно невозможно. Никогда не забуду комсомольское собрание на первом курсе, а может быть, и на факультете. Студентку нашу изловили на чердаке с парнем. Комсомольское собрание. «Такая не сможет преподавать в школе нашу целомудренную русскую литературу». (Через много лет я сказал одной из горячо протестовавших: «Как же ты могла так говорить?» – «А я тогда так думала».) По «требованию коллектива» исключили из комсомола и обратились к ректору с требованием исключить из института. И исключили. Я многого не понимал в советской жизни сталинской эпохи (а это было в последние годы той эпохи). Но рядом со мной сидели две девушки. Одна держала меня за одну руку, другая – за другую. Они хорошо понимали, что если я сейчас скажу, что все это омерзительно, то вслед за этой студенткой последую я.Поэтому было бы неправильно утверждать, что только сама по себе приватизация жизни нашей сужала горизонты, понижала культуру, деформировала нравственность, очерняла душу. Да, было и это. Но было и другое. Здесь все зависело от самого человека.Вспомните мой рассказ об увиденном в санатории «Русское поле». В крохотной ячейке, микромире общества – семье – можно было видеть и самопожертвование, и предательство. Вспомните, что происходило после теракта в московском аэропорту. Одни возилы вскрутили цены, другие люди помчались в аэропорт, чтобы бесплатно вывезти оттуда страдающих.Вот лишь немногое из того, что сам я лично знаю, видел. В нейрохирургическом отделении института имени Склифосовского я несколько раз видел двух девушек лет семнадцати, которые, сменяясь, круглосуточно дежурили у постели своей подруги после операции на мозге (о том, что такое человек после операции на мозге, лучше бы вам никогда не знать). Каковы были их учебные успехи, что они писали в сочинениях о гуманизме, меня в данном случае вообще не интересует.Мать, отдавшая свою почку сыну. Жена, отдавшая 60% печени мужу. Дочь, которая вот уже много-много лет поддерживает, спасает и выхаживает свою больную мать, не зная, кроме работы, никакой другой жизни. Академик, отказавшийся подписывать отречение от академика Сахарова. Писатели и поэты, которые, несмотря на жесткий прессинг, не написали ни одного нечестного слова (повторяю, говорю лишь о тех, кого лично знаю). Учителя-подвижники (для меня лично прежде всего мама и тетя, которая жила с нами вместе). Подвижники-врачи, в том числе и мои школьные друзья, которые не раз вытаскивали меня из сложных ситуаций.Нет, нет. В жизни всегда есть место подвигам. Только вот очень часто вакансии этих мест пустуют.Ну а книги, на которых построены наши итоговые сочинения? Точнее, может быть и одна книга. Если она прочитана и если она действительно оставила неизгладимый след в душе, а не списана из банка примеров и пособия по подготовке к экзамену.Не могу представить своего детства и своей юности без «Робинзона Крузо», без «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо», без «Отверженных», без «Легенды об Уленшпигеле», без «Капитанской дочки», без «Песни о купце Калашникове», без «Мцыри», без «Слепого музыканта», без «Гамбринуса», без «Кюхли», без «Белеет парус одинокий», без «Двух капитанов».Особенно без «Горя от ума». Декабрь 1941 года. Я в детском доме в городе Вольске. По вечерам в нашей палате (я самый маленький в ней) собираются ребята из других палат, приходят девочки, вожатые, педагоги. Поют песни, о чем-то спорят. И на всю жизнь вот эта сцена. На середину класса выходит старшеклассник, протягивает руки вперед и, потрясая ими, что-то долго и взволнованно говорит. В том, что он говорил, я не понял абсолютно ничего. Но осталась в памяти фраза: «Карету мне! Карету!» Так вошло в мою жизнь «Горе от ума». Потом я напишу книгу об изучении комедии Грибоедова в школе.А через несколько дней я увидел заплаканные лица девочек, вожатых, педагогов: и этого выпускника школы, и других его товарищей призвали на войну.Да, и книги, если они стали не только аргументом в доказательстве разученного сочинения, чтобы получить зачет («Да что вы волнуетесь, – сказала учительница классу. – Все вы получите зачет». И действительно, 97% в 2016 году его получили. Но кто проверял, чего эти, как прочел я в одной центральной газете, «успешные сочинения» стоят?)Пятьдесят лет я проверял сочинения о времени и о себе, чтобы понять, о чем думают мои ученики. Сегодня, похоже, проверяющих волнует только арифметика благополучия.