«Я свеча. Я сгорел на пиру». Лучшие роли Олега Янковского

Я знаю, сотни тысяч людей любят его за эти слова – «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь! Серьезное лицо – это еще не признак ума». Я тоже люблю. Как и за удивительное молчание в фильмах «Служили два товарища» и «Дом, который построил Свифт». И это смущенное свифтовское признание: «Мне никогда не удавались лирические сцены»… А еще я никогда не забуду его прохода со свечой в «Ностальгии» Андрея Тарковского. Ушел великий артист. «На этих высотах не существует иерархии», – сказал когда-то про поэтов уровня Баратынского и Пушкина Иосиф Бродский. То же самое можно сказать про актеров, если это Евгений Леонов или Марлон Брандо. «Ни словом унять, ни платком утереть», – как сказал любимый им поэт Арсений Тарковский. Можно лишь вспомнить о лучших ролях Олега Ивановича Янковского.

В одном из последних интервью Янковский сказал, что кадр, которым он действительно гордится как артист, – это именно последняя, сымпровизированная им сцена со свечой в фильме Тарковского. Прожить за несколько минут стремительное восхождение к смерти? Это буквальное прочтение пронзительных строк Тарковского-старшего: «Я свеча, я сгорел на пиру. Соберите мой воск поутру…» Этот путь – внутреннее самосожжение, и такое сыграть может только великий артист – и Человек.

Просто артистическая игра – это один из самых ярких и самых внутренне затратных способов самовыражения. Любой хороший артист скажет вам, что для роли все время приходится вынимать изнутри, черпать. Многие изнашиваются очень быстро. А вот когда открывается Бездна – глубина, краев которой не видно и в которую даже страшно бывает заглянуть, значит, Человек открыл в себе тот Космос, который некий Сын Человеческий назвал Царством Божиим в нас самих. Это бывает нечасто, это как откровение. У каждого великого артиста таких особых мгновений тоже вряд ли наберется больше, чем пальцев на двух руках. То испепеленное лицо и поход со свечой – несомненно, прикосновение к Вечности для Янковского. В мировом кино он останется навсегда хотя бы благодаря этой одной, несоразмерной остальным роли. За которую, я уверена, ему многое, многое простилось, как человеческое, так и актерское.

Хотя любили его в основном за другие роли. Красавца, в котором чувствовался аристократизм, невозможно было не заметить. «Вырви зуб, скриви два глаза, все равно красив, зараза», как напишет о нем с нежнейшим чувством юмора Григорий Горин (все знаменитые реплики барона Мюнхгаузена, декана Свифта, Волшебника из «Обыкновенного чуда» принадлежат его чудному перу). Всем женщинам Советского Союза хотелось встретить такого алкоголика, как герой Янковского в фильме «Влюблен по собственному желанию». Помните его насмешливо-незабываемое «Да, ножки, как у козы рожки…»? И даже его откровенно неприятный Сергей из «Полетов во сне и наяву», правда, вызывает тоску в сердце, потому как у этого типа оно тоже болит. Жаль, что немногие смогли оценить редко показываемую по телевизору «Крейцерову сонату», роль в которой сам актер считал самой лучшей.

Остроумный, косноязычный, элегантный, потерто-сутулый, энергичный, ленивый, обаятельный, неприкаянный – его герой был честен с самим собой. «Барон Мюнхгаузен тем и славен, что никогда не врет», несмотря ни на какие небылицы.

Особого внимания заслуживают, конечно, его театральные роли. К сожалению, я, подобно большинству, видела их только на телеэкране, и больше всего меня поразил его Петр Первый в «Шуте Балакиреве» (пьесе все того же Горина). Вместе с Александрой Захаровой (Екатериной) они играли любовь так, что щемило сердце.

Конечно, Янковского не зря считали счастливцем – всю жизнь судьба подкидывала ему одну роль за другой, и какие! (Только что окончив театральное училище, он уже играл в Саратове Гамлета!) Он был успешен и в театре, и в кино, причем до конца жизни, и, казалось, не знал падений. И такое исключительно ровное течение судьбы как раз говорит о том, что судьба выбрала Достойного, не поддающегося на дешевые соблазны и искушения. К сожалению, по-настоящему глубоких, адекватных его таланту ролей в кино в последнее десятилетие у него не было, кроме, пожалуй, Комаровского в последней экранизации «Доктора Живаго». Откровенный негодяй из романа Бориса Пастернака превратился под воздействием глубинной натуры Янковского в очень неоднозначного, сильного какой-то своей нутряной правдой человека, этакого Свидригайлова.

И вот в конце жизни еще один, прощальный, царский подарок. Роль митрополита Филиппа, которого Янковский сыграл в «Царе» Павла Лунгина. Человека, посмевшего сказать «нет» Ивану Грозному. Сцена, когда он отвергает увещевания и угрозы царя и тот срывает с него митрополичью шапку, поистине страшна. Спасибо, что случилась еще одна незабываемая роль Олега Янковского перед уходом в другую Бездну.

…Роль писателя Сосновского в «Ностальгии», доставшуюся Янковскому, должен был играть Анатолий Солоницын, умерший от рака, от которого потом уйдет из жизни сам режиссер Андрей Тарковский. Через 20 с лишним лет онкологический диагноз все-таки догнал и Олега Ивановича. Как оказалось, Сосновский рифмуется не только с очевидным «Тарковский», но и с фамилией самого Янковского. На таких высотах случайных совпадений не бывает.