Я сказочно небогат. Борис ГРАЧЕВСКИЙ

С Борисом Грачевским, чей киножурнал «Ералаш» любим всеми уже многие годы, мы разговаривали на Открытом кинофестивале стран СНГ и Балтии в Анапе. А так как формально и практически «Ералаш» для детей и про детей, то и говорили мы преимущественно о них.

– «Ералаш» сейчас крутят по телевизору практически постоянно. На ваш взгляд, нынешним «мальчишкам и девчонкам, а также их родителям» прежние герои не кажутся инопланетянами, все ведь так переменилось?

– На самом деле главное, о чем мы говорим в «Ералаше» и за чем всегда внимательно следим, – это не сиюминутное, что стареет буквально на глазах, а вечное, как бы вызывающе это ни звучало. Какая бы ни была власть, что бы ни происходило в мире, но люди все равно влюбляются и дети влюбляются и пугаются, а еще все так же пытаются списывать, иногда жадничают, хотят обмануть учителя, прихвастнуть… И все это будет всегда, полетим ли на Марс или вместо привычной еды начнем питаться таблетками. Потому что остается человек, а он бесконечен. И пионерский галстук или должность председателя совета отряда, прочие былые или новые атрибуты не имеют никакого отношения к тому, чем всегда был жив ребенок, к тому, что греет его изнутри.

Помню дикий скандал, который был однажды связан с одним из наших сюжетов. Сидят ребята и думают, куда бы со скуки податься: может, в рокеры, может, в «металлисты». И тогда кто-то предложил: а давайте в комсомол, там ничего делать не надо. Мы показали сюжет на съезде учителей, и зал негодовал: оставьте в покое, не трожьте ленинский комсомол! Конечно, раздался «партийный» звонок: что вы там наснимали, строго вопрошают. Я в ответ: все в полном соответствии с последними решениями съезда ВЛКСМ. Ну тогда ладно, последовало из трубки.

А вот сюжет, про который думал, что однодневка, неожиданно получился иным.

Дети вызвали дух Сталина, и история получилась про то, что случись чего, и все снова вернется на круги своя. Только что мы сделали в некотором смысле притчу, снимал ее к собственному юбилею, к надвигавшимся 55, и она была мне так дорога, что работал над ней сам, что делаю крайне редко. Там семиклассники, уже обалдевшие от того, что их заставляют изучать официально все эти панк- и хард-роки, собираются в школьном подвале, как на маевку, ставят кого-то на атас и тайно поют хором вполголоса «В траве сидел кузнечик…». На роль учителя в бандане, коже и цепях пригласил Дмитрия Нагиева, ждал его на съемку три месяца, но ждал не зря…

– «Ералаш» – продукт сугубо российский, где-нибудь есть что-то подобное?

– Возможно, есть, но такой принцип общения с детьми и взрослыми, воздействия на них еще где-то, по-моему, невозможен. Я долго переживал по поводу того, что заграница не покупает наш «Ералаш». А она действительно не покупает, разве что ближнее зарубежье. А потом понял: все дело в качестве юмора, который у нас замешан на истинно русском понимании смешного. Уточню сразу, мы никогда в жизни не позволяли себе что-то снимать о какой-то национальности, ни о какой. Для меня в моей стране и вообще на земле нет национальностей. Есть живые люди и взаимоотношения характеров. Разумеется, существуют национальные особенности, но я не стараюсь акцентировать на этом внимание. Мне кажется, что все человеческие несчастья начинаются тогда, когда кто-то выпячивает свою национальность, я, мол, тот или этот. Ну и что дальше? А конкретно ты что сделал, придумал, открыл, сочинил?

Телепузики, западная модель юмора – это доведенные до абсурда отношения с экраном, когда ребенок оболванивается так, что становится таким же дурачком, как экранный персонаж. Вспомните, как вы общались с собственными детьми, когда они были маленькими. С чего все начиналось? Со сказки. Ее ты читаешь в пятый, в двадцатый раз, а ребенок снова требует читать сначала. Но ты же не только про медвежонка читаешь, но и делишься заложенным в сказке добром, и это потом обязательно прорастет. Наш юмор построен на таком прорастании, на созидании. Эльдар Александрович Рязанов дорог мне как раз лиричностью юмора. Иногда думаешь: что-то я тут перетончил, кто-то понял, а кто-то, наверное, нет. И хорошо, и ладно, пусть зритель воспринимает по-разному, сложно или просто, ничего страшного, в «Ералаше» каждый найдет свой уголок. Один сюжет проскочит, но зацепится за другой. И мнения, что раньше «Ералаш» был лучше, придерживаются только те, кто не понимает, что он фантастически точно движется вместе с временем, он не сиюминутен, а современен, а это очень важно.

– Прежние ребята-артисты из «Ералаша» не были наивнее и непосредственнее тех, что пришли им сейчас на смену – продвинутые, съевшие собаку на компьютерах?

– Да не в компьютерах дело! Просто поколение немного другое, и отношение ко всему тоже несколько иное. Странным образом я их слышу, вижу и понимаю, но не могу объяснить этого. Давно сформулировал для себя, что в детях надо уважать личность. А она начинается уже с двух лет. Но уважать – не значит давать садиться себе на голову. Вот сегодня у входа пропускаю вперед даму, пожилого человека пропускаю, смотрю и юнец лет 17 тоже собирается вперед протиснуться. Я его тормознул, куда это так торопишься? Есть вещи, которых позволять не надо никому. У меня великое число учеников, с удовольствием с ними поделюсь, чем смогу, но заставлять не буду. Не хочешь – не надо.

– В сюжетах «Ералаша» нашло отражение детство самого Бориса Грачевского?

– В одном – это точно. Мое детство состояло из приколов, мы обожали прикалывать друг друга. Тогда это называлось разыгрывать. Одно время мы жили под Москвой, и если, стоя в тамбуре, зашипеть особым образом, то люди, думая, что сейчас двери закроются, начинали шарахаться, нестись сломя голову в вагон, хотя до отправления могло быть еще немало времени. Из этого воспоминания получился потом очень смешной сюжет, мы только другой финал придумали. Один из пассажиров говорит ребятам: что вы в тамбуре шипите, вы выйдите, встаньте возле вагона, зашипите, и тогда больше народу испугается. Они вышли, пошипели, двери закрылись, и электричка уехала…

– А своих школьных учителей вы помните?

– К сожалению, у меня в начальных классах была очень скучная, неинтересная училка. Звали ее Клера Александровна, и она всегда ходила в сером. Серыми были широкие юбки, кофты. Всегда заматывалась в серый пуховый платочек, голос был скучным, неинтересным, вся она была безликая, и, наверное, все мы так ей надоели. На всю жизнь она запомнилась тем, что, рассказывая, постоянно ходила по классу, а дойдя до доски, задирала юбку и поправляла чулок.

Если честно, то школу я люто ненавижу, частично за дело, мне кажется, что она уничтожает в ребенке личность. А еще ненавижу за то, что не вижу выхода. О чем говорить, если учитель получает гроши. От этого ребенок тоже растет кривым. А ребенок в обществе должен быть готовым ко всему, вдруг папа обанкротится или мама от папы, не дай Бог, уйдет? К этому же надо учить относиться адекватно.

– Раньше «Ералашу» беспокоиться было не о чем – главное, сняли, а о прокате голова не болела…

– Так сегодня еще лучше. У меня мощные договоры с Первым каналом, с одним из украинских каналов, наша продукция стоит недешево, ее ждут, только что подписано несколько новых взаимовыгодных соглашений, на открытии сезона на Первом были наши премьеры, там появилась наша передача, и мне показалось, что для нее найден удачный алгоритм, месяцев семь над ним бился, начинал, бросал, пытался определиться, кому вести – взрослому, ребенку. Но теперь зритель, во-первых, видит, как все это непросто рождается, а во-вторых, следит за сюжетом. Две эти вещи удалось совместить.

– Кстати, юные актеры, играющие в «Ералаше», гонорар получают?

– Конечно. Даже тогда, когда в СССР несовершеннолетним платить было нельзя, мы все рано платили. Потому что это тяжелый детский труд, о напряжении ребенка на площадке и говорить не буду. Тем более что бюджет у «Ералаша» нормальный, никогда по этому поводу не жалуюсь. Половину платит министерство, половину зарабатываю и вкладываю сам. Для меня самое главное на земле, чтобы «Ералаш» жил и выходили новые сюжеты. Можно, конечно, завидовать коммерческой отдаче «Антикиллера» или «Ночного дозора». Но там другая история, и про искусство речи нет. Это то же самое, что сейчас происходит во многих ресторанах или дорогих кафе – вместо музыки идет сплошной ритм барабанов. Музыка, получается, уже не нужна. Так и некоторым фильмам уже не нужен сюжет в обычном понимании, достаточно малого – побежал, упал, взорвал. Этот путь не мой, сердца он не трогает. Наверное, я не умею зарабатывать тех денег, что зарабатывают они, и – черт с ним! Я не беден, хотя и могу сказать про себя, что сказочно небогат.

– За три десятка лет мальчики и девочки из первых «Ералашей» выросли, как потом складывались их судьбы?

– Здесь, на «Киношоке», одна из моих артисток ходит, Катюша Вуличенко, в «Звезде» играла девушку-радистку, в сериалах сейчас снимается, а в «Ералаше» совсем маленькой была. Был потрясен, когда узнал, что самый красивый голос на телевидении сейчас – высокий такой баритон, женщины просто умирают – это мой мальчик Саша Комлев, крохотный, невысокого росточка, теперь артист Театра Луны, Чаплина там играет. В «Ералаш» его привели трех с половиной лет, еще четырех не было. Откуда такой сумасшедший голос, посмотрите «Клона», он озвучивает. А что Глюкоза из «Ералаша», вы знаете? С 8 лет в нем снималась. А что Юлька Волкова из «Тату» тоже снималась в «Ералаше», вам известно? Когда сейчас встречаемся, это и для них большая радость, и я горжусь, что таких детей вырастил. Не то, что их воспитал, но они из нашего дела вышли.

– А как будущие Глюкозы и Тату находятся?

– Однажды мы сидели и думали: все, хватит, надо в «Ералаш» искать новые лица. И подобрали для одного сюжета двух мальчишек и двух девчонок. Одна лихо работала на пробах, а вторая была симпатичной, ничего не скажешь, но не более того, главное, что первая тянула. Заехал к ним на площадку, в лес, где по сюжету городские пацаны грибы собирали, а деревенские девчонки решили над ними подшутить. Подхожу, а режиссер в панике, у той, что на пробах блистала, ничего не получается, все валится. Зато другую не узнать, откуда что взялось, загадка какая-то. Я говорю, так давай меняй их местами. Поменяли, и все так пошло, пошло… Второю как раз и была Наташа Ионова, Глюкоза. В ней есть какая-то детскость, обаяние женственности, при том, что была шпана шпаной. А в 15 лет взял ее на «Кинотавр», посмотрел на нее рядом с кинодивами и подумал: вот и выросла, стала красавицей. Правда, на внешность красавица, а мозгами – все та же шпана, все коленки ободраны. Мы все обсуждали с нею, как вместе по звездной дорожке пойдем, а когда объявили, она в плач – парикмахер не то что-то на макушке сделал…