Я просто работящий мастеровой. Михаил ШЕМЯКИН

На XVI Международном фестивале искусств «Славянский базар в Витебске» Михаил Шемякин представил выставку графики, куда вошли его работы из циклов «Чрево Парижа», «Люди-птицы», а также серию «Владимир Высоцкий» – это иллюстрации к стихам и песням знаменитого барда, с которым художник долгое время дружил.

– Михаил Михайлович, если не секрет, о чем вы так доверительно говорили с Александром Лукашенко на церемонии открытия «Славянского базара»?

– Я подарил ему ювелирный бокал, над которым работал два года. Президент удивился, что я и это умею делать, и попросил помочь с организацией в Беларуси ювелирного дела: завезти оборудование, пригласить мастеров, которые бы обучили молодежь работать по современным технологиям. Был разговор, чтобы я также открыл свою мастерскую и филиал Института философии, психологии и творчества. Буду приглашать талантливых ребят-белорусов на учебу в США и во Францию, куда я сейчас перебираюсь, поскольку много работаю с европейской частью России и Сибирью.

– А почему в Россию переехать не хотите?

– Такая шальная мысль мне в голову не приходит, хотя за последние годы только в Мариинском театре Питера я сделал пять балетов. В России по-прежнему засилье чиновников-бюрократов. К тому же у меня нет желания оказаться под надзором олигархической клики, которая наворовала, сколько смогла, а теперь только тем и занята, чтобы это удержать. Если так будет продолжаться, боюсь, повторится 1917 год…

Возвращаясь к Беларуси, скажу, что я много чего слышал о Лукашенко. Но мне кажется, что это человек, который действительно думает о народе, а не о своем кармане. В наши дни это большая редкость.

– Вы так ратуете за молодых. Как думаете, может ли талант в наше прагматичное время сам пробиться к массовому зрителю?

– Судьба каждого художника уникальна. Кто-то пробивается сразу, как вездесущий Зураб Константинович Церетели, у которого сейчас и деньги, и слава. Другие всю жизнь творят в полном одиночестве, и открывают их лет через 100-200. Так произошло с Ван Гогом, Эль Греко, Вермеером Дельфским…

Расскажу вам один случай. В страшную ночь путча 1993 года, когда погибло много людей, мы с женой Сарой у московской мэрии строили импровизированные баррикады из газет и другого ветхого материала. При желании все это можно было легко смять маленькой танкеткой. Тем не менее позже я был принят Лужковым, который поблагодарил меня за эту акцию и спросил, что бы Михаил Шемякин хотел получить для себя в Москве. Я ответил, что прошу для моего старшего собрата по искусству, на мой взгляд, гениального Михаила Шварцмана мастерскую. Лужков наморщил лоб: «Шварцман – гениальный? У меня в городе живет только три гения: Церетели, Глазунов и Шилов. Им я должен помогать. Но раз вы просите о Шварцмане, поможем и ему». И действительно вскоре Михаил Матвеевич получил мастерскую.

– Я слышал, что Лужков подсказал вам идею скульптурной композиции на Болотной площади «Дети – жертвы пороков взрослых». Все знают, как создается литература: писатель переосмысливает какой-либо жизненный случай и оформляет в повесть или роман. А художники откуда черпают образы?

– Когда семь лет назад Юрий Михайлович положил передо мной листок бумаги, где были перечислены элементы сложного памятника, символизирующие садизм, воровство, алкоголизм, войну… – всего 13 пороков, заказ меня ошеломил. Сознание постсоветского обывателя привыкло к городским скульптурам, решенным в реалистическом ключе. А здесь не будешь же изображать, скажем, Свидригайлова с девочкой на коленях или воссоздавать достоверный облик Чекатило? Это может обидеть чувства людей, переживших подобное горе. Я даже хотел отказаться от проекта. Но месяцев через шесть вдруг нашел решение на основе старой символики. Проституция – это лягушка в платье, невежество – танцующий осел с погремушками… Единственный образ, который пришлось придумать, – наркомания. Ни в дореволюционные, ни в советские времена дети от этого порока не страдали. Воплотил его в виде ангела смерти, протягивающего ампулу с героином.

– Говорят, что в былые времена вы слыли отчаянным забиякой и любили пускаться в загулы, в том числе и в компании с Владимиром Семеновичем…

– Действительно в молодости я послужил Бахусу весьма изрядно. Но надежда выкарабкаться всегда оставалась, ведь я относил себя к разряду пьяниц – людей, которые периодически срываются, а не алкоголиков, которые пьют постоянно. Почему так было? Нагрузки, которые нес мой организм и мозг, требовали эмоционального выхода. Срывы происходили после трех-четырех месяцев напряженной работы.

Помню, в Париже меня как-то вызвонила Марина Влади с просьбой покараулить Володю. После десяти дней мучительного запоя Высоцкий был в ужасающем состоянии. Какое тут веселье, это уже была болезнь в тяжелой стадии. Был скандал, Марина раскричалась и сгоряча выставила нас с Высоцким за дверь. Очутившись среди ночи одни в центре города, мы, естественно, пошли в кабак. Была ночь безумного пьянства. Одна, другая, третья. Для Володи это кончилось приступом белой горячки… Потом, уже в Москве, он посвятил мне песню «Французские бесы – / Большие балбесы, / Но тоже умеют кружить… Меня сегодня бес водил / По городу Парижу». Когда Высоцкий спел это Марине, она сказала: «Я страдала, а меня в этой песне нет». После чего сильно обиделась и на Володю, и на меня…

– А как вам удалось преодолеть алкогольную зависимость?

– Как многие пьяницы, я понимал, что приношу горе родным и близким. Не раз пытался бороться с этим недугом. Вместе с Володей мы «зашивались» 9 раз. Конечно, это не помогало. Бывало, считаешь дни, часы, минуты, когда же кончится действие проклятой капсулы, которых называли «торпедами». Потом срываешься так, что все вокруг гудит… А 13 лет назад я просто сказал себе: «Хватит! Или остановлюсь сейчас, или мои дни сочтены». С тех пор я нахожусь, как говорят в России, «в завязке».

– А с Мариной Влади вы помирились?

– У нас с ней всегда были сложные отношения. В своей книге «Прерванный полет» она допустила много лживых измышлений. Даже моя первая супруга обиделась, позвонила ей и спросила: «Когда это ты Мишу пьяным на руках таскала? Такого же не было. Наоборот, это он помогал Володе идти и, как пастух, его сторожил». Вообще книга ужасная. Дети Высоцкого даже хотели подавать в суд на Марину. Никита особенно буйствовал.

В конце сентября в Самаре будет открыт мой памятник «Высоцкий и его мир». Его установят напротив стадиона, где Володя впервые выступил перед 6 тысячами восторженных зрителей. Он потом до самой смерти не мог забыть этот концерт. В скульптурной композиции присутствует и образ Марины. Хотя от такого шага меня отговаривали многие друзья. Но я все же решился ее отобразить. Если честно, Влади многое сделала для Высоцкого в последние годы его жизни. И сам он писал: «Тобой и Господом храним». Однако со своей стороны я с ней рассчитался. Вылепил ее великолепное изваяние с нашумевшей книжкою в руке. Но из книжки выползает маленькая гадюка…

– Недавно аукционисты «Кристи» объявили об установлении нового рекорда в своих прибылях. Причем отмечено, что «рынок стремительно расширяется благодаря новым покупателям из России». Вы радуетесь за «новых русских»?

– Я бы не стал впадать в восторг от этих цифр и радоваться за российских олигархов, якобы приобщившихся к чему-то хорошему. Одно дело, когда они приобретают Ван Гога, Айвазовского, Репина и других мастеров старой школы, и совсем другое, когда они тратят деньги на «современное искусство». Этот рынок сейчас находится в руках так называемой художественной мафии, которая всем управляет через «Сотбис» и «Кристи». Директора этих двух крупнейших аукционных домов время от времени сидят в тюрьме. Сейчас, например, под следствием находится директор «Сотбис», который в прошлом возглавлял сеть супермаркетов в США. Когда его спросили: «Господин хороший, как так получилось, что вы торговали зеленым горошком, туалетной бумагой и консервированным мясом, а сейчас возглавляете крупнейший аукцион по продаже предметов искусства?» – он ответил, что живопись – такой же товар, как консервы, разница лишь в том, что цену почти на любую картину можно взвинтить до миллиона. Такое вот циничное заявление.

– В литературе существует такое понятие, как «литературные негры» – малоизвестные таланты, которые пишут за маститого и раскрученного автора. Что-то подобное есть в художественном мире?

– Действительно в литературе это очень распространено. В художественном мире меньше. Есть, например, такой художник литовского происхождения Кассаби, лет 45 от роду, очень популярный. Он, например, гордится тем, что к своим картинам вообще не прикасается. А только дает указания, иногда даже по телефону, что нужно нарисовать. Командует. У него несколько мастерских. Я знаю, что в Москве группа художников выполняла по его заказу картину, а он только приехал и ее подписал своим именем. Считается, что это работа его кисти. Есть и такие явления.

Писатель все-таки должен придумать сюжетную канву, прописывать характеры героев. Для более детальной разработки он может нанять так называемого негра. А в современном изобразительном искусстве «шедевры» создавать так легко, что никакой негр не нужен. Художник берет палку, наматывает на нее грязный носок и несет в галерею. Если попал в правильную галерею, понравился (там еще масса всяких подводных течений), то через некоторое время вполне возможно, что его признают мэтром, работы которого будут продаваться за шестизначные суммы. Зачем ему негр?

Хотя, конечно, каждая художественная мастерская имеет помощников, технологов, инженеров, все они трудятся над большим проектом, а лавры достаются скульптору. Здесь как в кино: над фильмом работает большой коллектив, а снятый фильм ассоциируется с именем режиссера-постановщика.

– А вы знаете, что ваша своеобразная манера в искусстве очень многим приходится не по нутру?

– Если бы я всем нравился, это было бы ужасно. Каждый человек вправе иметь свое мнение и свой вкус. Кому-то нужен Илья Глазунов, кому-то Церетели, кому-то Генри Мур, а кому-то, смею надеяться, Шемякин. В Америке в одном маленьком городке открыт мой музей. Я часто наблюдаю, что туда приходят фермеры со своими детьми. Хотя я выставляю там, казалось бы, мало интересные для людей их профессии экспозиции. Например, «Шар в искусстве, в жизни и в архитектуре». Но они не только с интересом во все вникают, но и возвращаются еще и еще. Что, безусловно, мне приятно.

Недавно в свет вышел вот этот фолиант «Михаил Шемякин. Зазеркалье мастера». Это первая книга обо мне на русском языке. Написавший ее Саша Петряков, сам хороший художник, мусолил ее два года, трепал мне нервы в бесконечных беседах в Америке. Но, кажется, книжка получилась. На суперобложке автор сперва написал, что рассказывает о великом, гениальном и так далее. Пришлось мне все это вымарать. Если бы я считал себя такой уж величиной, то больше в искусстве не продвинулся бы ни на шаг. Самое страшное для художника, когда он начинает себя объявлять или думать даже, это еще страшнее, что он велик. Ужасно боюсь забронзоветь. Я просто работящий мастеровой, стремящийся в недалеком будущем создать что-то интересное. В этом, мне кажется, настоящий путь художника.

Фото автора