Мы приехали на аэродром в тот день, когда воспитанники уже хорошо известного вам по нашим публикациям Анатолия Ермолина, ветерана легендарного подразделения по борьбе с терроризмом “Вымпел”, одного из организаторов скаутского движения в России, решили подвергнуть испытанию свой боевой дух. Было их (и сразу спешу сказать – осталось) восемнадцать. Обычные мальчишки и девчонки из разных регинов страны, отдыхающие в подростковом лагере под Дубной.
Вот они пишут заявления, в которых подчеркивают осознанность поступка, отказываются – случись чего – предъявлять претензии, подтверждают, что в последние сутки крепко спали, не злоупотребляли, не принимали, что не сотрясали, не ломали, не страдают и еще с десяток других “не”. Особо тщательно выводят домашние адреса и телефоны. Мне вся эта процедура кажется слегка затянутой. Хотя, наверное, организаторы делают это для того, чтобы заставить ребят еще раз задуматься.
Врач меряет давление, субтильных отправляет на весы (слишком легкие могут “зависнуть” в воздухе), заглядывает в глаза, пытаясь определить, насколько искренен был пациент в своих ответах. Все расписываются в потрепанном журнале.
И вот уже с будущими парашютистами работает инструктор – Михаил Васильевич Прилипко, в прошлом член сборной Союза, чемпион, рекордсмен, распочавший уже седьмую тысячу прыжков. По моему опыту, всех кандидатов в парашютисты надо так истязать тренировками, чтобы они воспринимали прыжок как избавление от мучений, награду за вынесенное на земле. Тогда все будут сыпаться из самолета, как горошины из перезревшего стручка. В свое время меня так “натренировали” командир десантного взвода и старшина роты, что через месяц я готов был прыгнуть откуда угодно даже с дуршлагом. Михаилу Васильевичу хватило неполных два часа. Мастер! Пока шел инструктаж, с неба непрерывно сыпались спортсмены, пожарники, десантники, МЧСовцы и другие бескрылые. Это успокаивало, приносило ощущение обыденности происходящего. Если все могут, то чем я хуже.
И вот уже мы натянули комбинезоны, подогнали подвесные системы. Въедливый инструктор проверил, как уложены парашюты. Осмотрел нас, распределил по экипажам, построил по весу (самые тяжелые прыгают первыми, чтобы не догоняли в воздухе более легких).
А взгляды все время тянутся к рядом стоящему самолету. Обычный, хорошо поработавший АН-2. Одно время на автобусах рисовали звезды: сколько тысяч пассажиров перевезено. Я думаю, что этому “воздушному барсу” звездочки пришлось бы рисовать даже на винте.
Наша “десятка” быстро, вполоборота, чтобы поменьше занимать места, расселась на откидных скамейках. Пару минут мы еще смотрим на взлетное поле через открытую дверь. Это последняя возможность покинуть борт. Остались все. Дверь захлопнулась, пути назад отрезаны. Не особенно заботясь о мягкости хода, летчик начинает разбег.
Для меня это был тринадцатый прыжок. Я давно понял, что в подобные моменты заниматься самокопанием совершенно бесполезно и даже вредно, поэтому начал разглядывать лица ребят. Держались они молодцом. Так принято, что на все наиболее рискованные операции отбирают добровольцев. Они самые надежные, потому что ими движет убежденность, идея. Ради нее они готовы на самопожертвование. Сейчас от ветеранов часто звучит вопрос: если война, кто страну защитит? Есть такие бойцы! Вот они сидят в самолете, рядом со мной. Крепкие мужики. Губы упрямо сжаты, взгляд сосредоточен – не остановятся. Кто сказал, что это потерянное поколение?
Чуть двигаюсь, показываю ребятам, чтобы проверили, пристегнуты ли карабины вытяжных строп. Неутомимый Михаил Васильевич заглянул видеокамерой каждому в лицо. Отвлеклись, заулыбались, возникло ощущение единства. Страх ведь давит неизвестностью или необходимостью совершать действия, противоестественные человеку, как, например, прыгать с высоты 800 метров. Но стоит разок взять себя за шкирку, оторвать от приросшей вдруг к телу скамейки, и ощущение победы над собой останется на всю жизнь.
Самое тяжелое – сделать шаг в пустоту. Многие ломаются именно на этом. Но мне, например, прыгнуть с 10-метровой вышки в бассейн было намного труднее.
“Приготовившись”, глянул вдоль борта. Поднялись все, держатся крепко. “Отказников” не будет. Оттолкнулся от ставшей родной “аннушки”, покувыркался, покрутился до открытия купола, осмотрел его, а дальше решил до капли испить наслаждение полетом. Охватывает чувство всесильности. Меняю направление движения, скорость, иногда, кажется, просто парю. В воздухе слышимость хорошая. Крики, смех, а то и песни еще не приземлившихся десантников слышны далеко окрест. Прошлый раз, в марте, я брал с собой фотоаппарат. Любопытные получились кадры. Сейчас поосторожничал, внизу не мягкий снег, можно и объектив свернуть. Стараюсь ближе подтянуться к месту общего сбора, чтобы парашют далеко тащить не пришлось.
Скоро приземляться – напряг полусогнутые ноги и принял удар на обе ступни. На этот раз даже не упал. Отстегнул парашют, помог погасить купол сомлевшему от восторга соседу, которого ветерок уже слегка потащил поперек поля. Собрался было предаться сладостным переживаниям, но вездесущий Михаил Васильевич предупредил: “Ты, говорит, будешь на шоссе выезжать, сильно не разгоняйся, там в кустах гаишник засел, я его с воздуха хорошо рассмотрел”.
Почти следом приземлился мой сын Алексей. На лице – разочарование: “Я думал, что будет страшно”. Пижонит, конечно. Но ведь не в подъезде с банкой пива, а за достойным мужским занятием. Поэтому пусть пижонит, имеет право.
Вячеслав Некрасов
Комментарии