«Я отыскиваю себя». Особенности самодеятельного искусства

Это сборник стихов непрофессионального поэта («Поверх барьеров», Москва, 2009 год). Когда-то для себя я сформулировала, что в искусстве самодеятельном нам прежде всего важна личность автора, в то время как в искусстве профессиональном на первом плане – сам по себе эстетический продукт, а личность автора – лишь фон для его восприятия.

В данном же случае личность автора важна и интересна редакции и нашим читателям вдвойне, ведь автор этот – Александр Асмолов. Ученый с мировым именем, чьи книги, особенно «Психология личности», – самые цитируемые, организатор науки, психолог и публицист, а вот теперь, как выяснилось, еще и поэт.

Впрочем, это открытие только для нас, читателей. А домашние и близкие друзья прежде всего знали именно поэта. «У Саши никогда не существовало проблемы Журдена, – вспоминает его сестра Наталья. – С детства он был убежден, что человек рожден говорить стихами. А проза – лишь досадная случайность».

На первых страницах книги – стихи тех детских, школьных лет. Поражающие недетской зрелостью формы и вполне взрослым, сложившимся чувством собственного достоинства, самостоянья:

«Вы поймете,

что я редок.

Реже не бывает!

Не смотрите,

что я снежный…

Я все понимаю.

Не в стране

тибетских храмов,

Где в санскрите плиты,

А в Москве,

у папы с мамой

Живу неоткрытый.

(«О снежном человеке»)

* * *

Я обшариваю полушария,

Я отыскиваю себя.

Человек – это звучит гордо:

Вариация аминокислот,

Позвоночник –

наследство хордовых,

И генетический код.

И – бесшабашно-дерзкое, юношеское отношение к прижизненным легендам-поэтам, как к ровне, – Ахмадулиной, Вознесенскому, Евтушенко…

Здравствуйте, Бела.

Здравствуйте, Саша.

Уже так поздно, а Вы пришли.

Я принес

Вам Гарсиа Лорку, Бела.

Я хочу Вам

свои прочитать стихи.

…Молчите, Бела,

Вы улыбаетесь.

Вы говорите 17 лет.

Не стоит, Бела,

Ведь я изливаюсь,

Я просвечиваю

свой скелет…»

(«Бела», письмо)

Тебе писали Женя и Андрюша.

Они – поэты,

Признаны молвой.

Ну, а сегодня ты меня послушай,

И я хочу поговорить с тобой.

(Белла Ахмадулина, «Шуточное»)

Куда же он делся, этот столь ярко дебютировавший на старте поэт? Почему это всего лишь первая его книга? Наука засосала?

Так сложилось, что в моем поле зрения судьбы еще двух поэтов, чуть помладше Асмолова, тоже с ярким стартом еще в школе, в «Алом парусе» тогдашней «Комсомолки» – Олег Хлебников и Женя Бунимович. И так же, как Асмолов, «совместители»: Олег – «поэт в газете», работающий в горячем цехе журналистики – заместителем главного редактора «Новой газеты». Бунимович – «поэт в галстуке», депутат Мосгордумы, учитель математики. Но у обоих – книги, презентации, постоянная профессиональная работа с поэтическим словом…

Конечно, отечественная психологическая наука очень много приобрела, «растворив» в себе поэта Асмолова. «Во всем, что к стихам, казалось бы, отношения не имеет: лекции, научные трактаты, теледебаты и даже проекты решений, Асмолов подлинный стилист, – свидетельствует автор предисловия, друг и соратник Вадим Петровский. – Совершенство формы. Композиционная завершенность. Изящество. Каждое публичное выступление – стихотворение в прозе…»

Но выбор науки еще юношей-поэтом был сделан осознанно, хоть и сказано о том шутливо:

Где мне найти слова,

Чтоб втиснуть чувства.

От бедности охватывает грусть.

Оставлю лучше я капризное искусство

И с горя психологией займусь.

А десятилетия спустя уже состоявшийся психолог Асмолов резюмирует:

Все можно проверить, измерить и взвесить,

Лишь душу нельзя просчитать.

Такое бессилье психологов бесит

И ночью мешает им спать.

Вот в том-то и дело: возможно, объективная трудность становления Асмолова-поэта не просто в выборе науки, а именно той науки, предметом которой является душа.

У поэзии ведь тот же предмет. И нет необходимого «зазора», некоей автономии для самостоятельного бытия в поэзии, которые есть у тех же упоминавшихся мною Хлебникова (журналист в газете описывает все же общественные, культурные явления, а не «просто» движения души) или Бунимовича (депутат и учитель математики тоже не живописует напрямую тонкие духовные материи). А у психолога и у поэта предмет один, но языки его описания, весь страт мышления и речи – разные. Может, их и невозможно совместить на паритетных началах в одной отдельно взятой голове? И взятие вершины в одном языке неизбежно обедняет достижения второго?

А может, все эти размышления – от лукавого и личность самого автора со всей его непредсказуемостью их с легкостью опровергнет, вдруг взяв да и явив нам некий новый синтез языков и новое качество уже поэтического душезнавства, и за первым сборником со временем последуют и второй, и третий?

В любом случае будем сегодня благодарны, что со страниц этого сборника по-новому, на высокой ноте зазвучали заповеди педагогического гуманизма одного из наших крупнейших ученых:

Много о детстве сказано,

Мало у детства спрошено.

Будто в речи ему отказано,

Молчать велено

по-хорошему.

Плясать можно

по взрослым правилам,

Любить можно

словами взрослыми.

Взрослый знает,

как жить им праведно,

Чтобы стать им

послушно-постными…

Цени учителя

не за потоки слов,

Не за уменье говорить,

а слушать…

Учитель!

Выше нет в стране постов…

Учителя!

Спасите наши души.

И вот еще – столь же чеканные строки об учительстве:

«Учитель – общества бурлак,

Его он тянет в бездорожье…»

«Творить себя – тяжелый труд.

Творить других –

и труд, и радость».

Уверена: этот странный поэт-ученый с душой вечного подростка еще преподнесет немало сюрпризов и нам, и себе самому. Недаром же сборник заканчивается стихотворением «Четыре беса», словно распахнутым в принципиальную открытость, незавершенность самой природы человеческой личности:

Во мне живут четыре беса.

Один – мечтательный поэт,

Которого не знает пресса.

Другой – забывчивый повеса,

Ушедшей ночи ищет след.

А третий – мрачный

меланхолик,

Рожденный словно для забот.

Четвертый – я!

Как он устроен,

Пока никто не разберет.

Что ж, будем ждать новых открытий в этом «отыскивании себя». Ведь ясно уже, что они и важны, и общеинтересны.