«Я никогда не буду бороться с прошлым». Александр ВЕЛЕДИНСКИЙ

Александр Велединский на последнем Международном московском кинофестивале представил фильм «Русское» по мотивам харьковских произведений Э.Лимонова (см. «УГ» № 27). Это был его дебют в полнометражном кино. И дебют довольно успешный. Александр Велединский родился в Горьком (Нижний Новгород), закончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров в мастерской А.Прошкина и В.Приемыхова.

– Много говорилось о трагической оторванности интеллигенции от народа. Впрочем, современных кинематографистов мне трудно назвать даже интеллигентами…

– Это правильно…

– И вот мы наблюдаем, если можно так выразиться, чудовищный разрыв между людьми творческого труда и народом. Что-то разрушилось в этой кровной связи – людей, которые творят, и людей, которые сопереживают творчеству.

– Вы имеете в виду постсоветское пространство?

– Да, конечно. Потому что если мы возьмем «Калину красную» Шукшина…

– Один из любимых моих фильмов…

– И моих – тоже. Так вот, у Шукшина – абсолютное слияние с народной стихией. Он – свой там. А что же сегодня мешает родиться шедевру?

– Да то же самое, что и всегда. Надо попасть в зрителя. Это с одной стороны. А с другой – система проката стала совсем иной. Сегодня, чтобы прокатить российскую картину, нужно затратить больше средств на ее раскрутку. Потому что иначе зритель просто не узнает, что такой фильм вышел. Сама картина может быть очень хорошей, но о ней никто ничего не узнает.

– А мне кажется, что сегодня самая главная проблема не в том, чтобы прокатить, а в том, чтобы снять. Потому что «Ночной кошмар», то есть, извините, оговорилась, «Ночной позор»…

– «Ночной дозор» все-таки…

– Ну да. Зачем такие гигантские деньги вкладывать в то, что не заслуживает даже рождения, не то что рекламы?!

– Я фильм пока не видел, но хочу сказать следующее. Один артист, который снимался в картине «Русское», уже три раза посмотрел «Дозор». Наверное, все-таки такая продукция имеет спрос.

– Вот вы говорите: наверное, такие ленты, изначально сделанные на потребу, все-таки имеют смысл… Этим самым подразумевая: а вот моя картина – очень хорошая картина по нынешнему времени – бесполезное искусство.

– Мой фильм «Русское» – картина для всех. Я всегда думаю о зрителе, когда делаю фильм. Единственное, я не люблю ленты, где плохие гонятся за хорошими и в конце хорошие побеждают. Мне такие фильмы не интересны, я их знаю наизусть. Меня волнуют вещи экзистенциального порядка. Но я все равно стараюсь сделать максимально зрительское кино. Насколько у меня хватает сил и драматургического материала, сделать это увлекательно. Как сценарист я иногда пишу боевики, не отказываюсь от такой работы. Мне нравится их писать, выдумывать повороты сюжета, а снимать – нет. Я хочу делать другое кино. Писать боевики – хороший тренинг. А кино, я так думаю, должно быть разным. Пусть будет и «Ночной дозор», и «Русское», и «Брат». Когда я учился на Высших курсах сценаристов и режиссеров, постоянно думал о том, что я хочу снимать на грани авторского и зрительского кино. И меня смешит эта глупость, когда режиссер говорит: я снимаю кино для себя и для двух своих друзей. Это ерунда полная.

Меня совершенно потряс фильм «Страсти Христовы». Я знаю, что к нему разное отношение. Мне – очень понравился… Но снимая фильм о жизни духа, хочется, чтобы и зритель его посмотрел. Федор Михайлович Достоевский читателя завлекал очень здорово. Он всегда давал «замануху» – убийство, например. А потом уже через детективный сюжет раскрывал свои идеи. Я пытаюсь учиться у него.

– А любимый вами Шукшин шел по другому пути, и результат у него был не хуже…

– А вы знаете, что Шукшин сказал, когда замечательный фильм «Печки-лавочки» оказался никому не нужен? Это сейчас мы его смотрим и считаем классикой, а когда он вышел на экраны, то оказался невостребованным советским зрителем. При том, что это блестящая картина. Тогда Шукшин сказал: вывернись наизнанку, но не кричи в пустом зале. И сделал «Калину красную».

– Может быть, я вам сейчас задам странный вопрос, но все-таки… Существуют ли для вас как художника какие-то принципы, через которые вы никогда не сможете переступить, какие бы выгоды – материальные или карьерные – это вам ни сулило?

– Я никогда не буду снимать фильм, в котором надо будет издеваться над нашей страной. Я себя считаю патриотом. Я никогда не буду бороться с прошлым и показывать его в каком-то одном ключе. И с советской властью, которая почила в бозе, я сражаться не буду, я этого не делал и в фильме «Русское». Принципиально. То есть лубка о советском времени я никогда делать не буду. История страны есть история страны, она вещь серьезная, и к ней надо относиться серьезно. Я родился в 1959 году. Что, там не было любви, не было идеалов, не было ничего хорошего? Да ложь это! И множить я ее не буду. И, наконец, я никогда не буду снимать фильмов против церкви. Никогда. Не буду снимать тупые боевики за деньги. От таких проектов я уже много раз отказывался!

– Что для вас является самым главным двигателем в художественном творчестве? Слава? Успех?

– Мы все люди тщеславные, что тут скрывать. Но все-таки движет не это в первую очередь. Я даже не знаю, как это назвать… Взять вот эту экранизацию Лимонова. Я прочитал эти повести, и что-то застряло в голове. Я жил почти в такой же атмосфере, как Лимонов. Район Горького, рабочая окраина. Все похоже – улица на улицу, драки. Читал повесть «Подросток Савенко» и удивлялся: «Ну надо же, как про меня!»..

– Если дело не в тщеславии, может быть, главный «мотор» творчества – трудолюбие?

– У меня на компьютере висит заставка: «Садись за работу». Потому что на самом деле я достаточно ленивый человек.

Самое неприятное – писать на заказ. Есть сроки, ты себя заставляешь, мучаешь. А писать для себя в стол – самое большое удовольствие. Лимонов (т.е. сценарий «Русского») был написан именно так в 98-м году. За две недели. Не знаю, почему так, но сколько я себя помню с детства, я всегда хотел быть кинорежиссером. Мне 34 года было, когда я поступил на Высшие курсы. А почему? Может быть, я родился кинорежиссером. А если бы кино не изобрели? У меня есть тщеславное желание говорить с людьми. Может быть, это желание манипулировать, потому что кино – это, безусловно, манипуляция. Я говорю – может быть… Иногда я даже себя ловлю на мысли, что я, наверное, не кинорежиссер. Но мне интересно исследование. Вот это точно совершенно. Для меня важно разобраться в какой-то теме, я – ученый. Когда делали сериал «Закон», для меня очень интересно было разобраться в треугольнике судья – маньяк – священник. Когда снимали «Русское», мне было интересно сопоставить хулигана и поэта. «Когда б вы знали, из какого сора…» Может быть, Анна Андреевна писала и не об этом, но тем не менее. Еще я могу сказать о себе, что я не очень расчетлив.

– На ваш взгляд, существует ли ответственность художника перед тем даром, который ему дан? Многие считают, что талант – это личное дело. Хочу – прогуляю, хочу – в канаве пролежу, хочу – душу дьяволу отдам, хочу – воспарю, хочу – мир удивлю…

– Я так не думаю. Это все бравада. Конечно, у художника есть ответственность, как есть ответственность у изобретателя атомной бомбы. Просто порой ты настолько увлечен самим процессом, что не понимаешь, как это отзовется потом. Не думаешь о том, что тебя могут неправильно понять. После «Закона» я точно знаю, что не смогу делать какие-то вещи в кино (в жизни, наверное, смогу – мы все очень грешные люди), а вот в кино – нет… Какие-то вещи я уже никогда себе не смогу позволить ни в кино, ни в жизни. Просто потому, что я предам то, что делал. Я живу в России и буду снимать только наше кино. Холодного «европейского» кино я снять, наверное, никогда не смогу.

– Искусство – это всегда выбор, отказ от очень многого ради немногого – главного. Вам от многого пришлось отказаться? Для вас тяжелы были эти потери?

– Да я не знаю. Можно это назвать потерями или нет. Я никаких таких особых потерь не испытывал. Разве то, что я два раза развелся… Но с детьми я дружу, общаюсь, мы встречаемся. Я к ним приезжаю. Что еще? Да нет, ничего такого особого не было. Полгода голодания на гречневой каше? Нормально, ничего…

– Глядя на вас, вообще не скажешь, что вы голодали…

– Это вы меня не видели четыре года назад! Я был худой, как тростина. Теперь мой организм боится, что вернутся голодные времена, запасает впрок. Мне было 36 лет, когда я закончил Высшие курсы, кино нет, что будет – неизвестно. В то, чем ты занимался до кино, никогда уже не вернешься. И были сложные моменты… У Лимонова, кстати, есть хорошие строки в «Эдичке» на этот счет: «Иногда я подхожу к окну и смотрю на этот великий и страшный город: или он меня, этот город, или я его». С Москвой тогда у меня именно такие взаимоотношения были. Когда я в общаге вгиковской с 16-го этажа смотрю: Останкино, гостиница «Космос», огни… А ты дурак дураком – ничего, ничего не сделал вообще! Это не отчаяние! Отчаяние – огромный грех. Переворот произошел в 1997 году, когда сгорела подстанция в общежитии и отключили свет. Десять дней мы жили во тьме. Свечка горит – у меня тогда совершенно не было денег и кто-то подарил огарок. И я сидел читал такие две полярные вещи. Почти сатанинскую книжку «Мастер и Маргарита» и «Апокалипсис». Откровения Святого Иоанна». Минуло десять дней, пришел товарищ, который полгода назад у меня занял деньги, вернул долг. А еще через два дня мой мастер Александр Анатольевич Прошкин позвал меня на работу.

– Это очень важно, что в переломный для вас жизненный момент вы обрели точку опоры. Но мне кажется, что наш народ никак не может эту опору обрести. Люди никак не почувствуют себя нужными в своей стране. Что могут художники в этой ситуации?

– Андрей Платонов говорил: «Без меня народ не полон». Я тоже – народ. Я здесь живу, одна только разница, может, у меня побольше знакомых среди знаменитых людей. Для меня были ориентиром мои отец и мать, которые сорок лет прожили в любви…

– Что для вас стало главной творческой проблемой теперь, когда вы достигли значимого успеха?

– После окончания курсов у меня есть некий багаж, который я накопил, – те сценарии, которые хочу реализовать. У меня есть проект, достаточно дорогой для нашего кино, – «В Кейптаунском порту». Хочу сделать еще одну экранизацию Лимонова – его «Эдичку». Для нашей страны это был бы мегапроект, весьма дорогой. У меня еще есть пара своих идей, недописанных. Я думаю, если все будет хорошо развиваться и хватит здоровья, то на ближайшие лет шесть работой я обеспечен.