«Я не участвую в войне – война участвует во мне». «Прозрачные леса под Люксембургом» – новый сборник прозы Сергея Говорухина

Проза Сергея Говорухина – писателя, сценариста и режиссера – это уходящая натура. Сегодня так уже почти никто не пишет. Чисто, ясно, очевидно. Без шокирующих подробностей, без замысловатых преломлений формы и языка. «Прозрачные леса под Люксембургом» – новый сборник повестей, рассказов и коротких миниатюр – он просто о людях, которые рождаются и умирают, чаще плачут, чем смеются. Они скорее растерянны, чем уверенны. Порой их покидает вера, но надежда – никогда. «Прозрачные леса под Люксембургом» – поклон той неповторимой русской литературе, которой когда-то мы так гордились и с которой так легкомысленно и бездумно распростились в погоне за разноцветными миражами новой жизни.

Чаще всего Сергей Говорухин пишет о войне. Но не о дымной, грохочущей, полнящейся взрывами и страдающей плотью, разворачивающей полки и батальоны, где человек – лишь пешка в гигантской игре. Его война куда тише и страшнее. В давно уже, казалось бы, наступившей мирной жизни она саднит душу воспоминаниями об ушедших, не отпускает память, мучит тоской и ночными кошмарами. Полнится болью, которую «ни один хирург не соскоблит со стенок сердца». И прозрачные леса под благополучным европейским Люксембургом, куда волею обстоятельств попадает герой последней повести, – это не географическая или страноведческая подробность, а тот дантов «сумрачный лес», куда рано или поздно попадет каждый, кто терял безвозвратно. Тут как на ладони видно, что было, произошло, случилось. Встают меж деревьев такие знакомые фигуры вчерашних друзей, только ничего уже не исправить, не изменить. А проводник, воплотившийся в образе юной и прекрасной переводчицы Фредерики, и ответов не подскажет, и от одиночества не избавит. Потому что это только в математике минус на минус дает плюс, а в жизни все чаще твоя скорбь лишь приумножает чужую.

«Мутный материк», «Никто, кроме нас», «Прозрачные леса под Люксембургом» – три самостоятельных, казалось бы, совершенно не зависящих друг от друга сюжета. Но герои (шестеро мужчин и женщин, пусть и под разными именами и с разными биографическими подробностями) кочуют из повести в повесть «без виз и паспортов», на поверку оказываясь одним мужчиной и одной женщиной – потерянными, неустроенными, ищущими любви и покоя, несовместимыми ни с окружающим миром, ни друг с другом. Потому что минус на минус – он ведь только в математике дает плюс…

Все, что пишет Сергей Говорухин, кажется очень автобиографичным, в чем-то даже исповедальным. Возможно, оттого что много в его повестях и рассказах реальных имен. Например, Дмитрий Разумовский из «Прозрачных лесов» – тот самый Герой России, что погиб в Беслане, спасая детей из захваченной школы. В центре Ульяновска ему поставлен памятник. Или потому, что нерв, которым прошита буквально каждая строка, не может быть плодом даже самой богатой фантазии. Такое либо растет внутри, саднит беспрерывно, а потом рано или поздно прорывается наружу, так, что не смирить, не удержать, либо чувств этих нет вовсе. Воссоздать их искусственно невозможно: будет смотреться фальшиво. Впрочем, доискиваться, что здесь пережитая автором правда, а что лишь игра его воображения – дело бессмысленное. Если исключить какие-то конкретные детали, под большинством этих раздумий мог бы подписаться каждый из нас. Стоит только замедлить извечный бег по кругу и по совету писателя вспомнить, что «в среднестатистической человеческой жизни всего два с небольшим миллиарда секунд. Ежедневно мы размениваем их на склоки, ложь, сутяжничество, безвкусицу, предательство… Нам уже не научиться любить друг друга – хотя бы не задевать локтями».

Среди рассказов сборника – произведения разных лет. И ранние, юные, датированные началом 80-х, и сегодняшние, совсем свежие. Двадцать с лишним лет наблюдений. Горьких и чистых одновременно. «Старик», «Розовый язык алабая», «Смятение» – всего восемнадцать. Самый, пожалуй, пронзительный – «Нарисуй меня, Женечка». Безмолвный плач осиротевшей матери. Годы прошли, как не вернулся сын с войны, сгинул под Вязьмой. А она ждет. Верит, что вернется. Не может не вернуться. И вновь нарисует ее – нежно пальцами по лицу. После этой истории трудно остаться прежним. При всем нежелании бередить свое сердце чужим страданием.

Здесь много стариков, детей, собак и художников, которых, как известно, всякий может обидеть. Самое горькое, что обижают часто и походя, даже не замечая. Но сочувствие автора – от кого же еще героям и ждать доброго слова – не приторно-карамельное или гневно-разоблачительное, но тихое, единственно уместное, выраженное в точных эпитетах, неброских метафорах и сравнениях. Потому что какой смысл в назидательности и поучениях? С детства, по его собственным словам, писатель знает одно: спросят с тебя. С тем и живет.