«Я не могу его сломать»

В №37 «Учительской газеты» от 14 сентября мы обсудили одну из важнейших и распространенных проблем школьного коллектива – буллинг. Такая острая и животрепещущая тема не позволила неравнодушным читателям остаться в стороне – своими историями о травле в образовательных учреждениях начали делиться родители и эксперты из разных уголков необъятной России…

Есть истории, которые очень сложно рассказывать. Эта из таких. Я дала себе слово, что напишу ее, когда все мои дети завершат обучение в начальной школе. Вот и настал этот момент, но всеми правдами и неправдами мне хочется забыть то, что довелось пережить с одним из детей. И сейчас, когда прошло уже порядком времени, кажется, будто все это было не с нами или вовсе показалось.

Но, разбираясь в теме, я узнала, что именно такой осадок оставляет то, что мы пережили. Пережили мы с ребенком ситуацию травли и психологического насилия. Мы с ситуацией справились, но если бы я правильно оценила происходившее на ранней стадии и прислушалась к себе, то, наверное, этого не случилось бы вовсе.

Еще один важный психологический момент – родитель постоянно чувствует себя виноватым, поскольку не сумел защитить своего ребенка. Ребенок во многом чувствует себя недостаточно хорошим, потому что он не устраивает педагога. Не верьте, если вам будут говорить, что личность учителя для ребенка не важна. В начальной школе важно все – от крючка в гардеробе до наличия туалетной бумаги в туалете. Потому как дети малы и уязвимы.

Уязвимость я почувствовала по дороге в Цирк на Цветном бульваре. Тогда ребенок попытался узнать, а может ли учитель вызывать к доске «за ушко». Я подумала было, что это игра такая. Оказалось, что двоих она выводила в тот год к доске именно так. Через две четверти девочку-одноклассницу из школы выжили за неуспеваемость. Мой ребенок остался.

Игра на выбывание из классного коллектива этим, кажется, и ограничилась. Дети под криками учителя сплотились и ощутили себя коллективом. Мальчики и девочки сдружились, так что любое мое «Давай уйдем!» воспринималось как капитуляция и бесспорный проигрыш.

Азарт – это качество ребенка, которое нам помогло во всей этой истории. Сделать лучше, чем думает «она», – на это мы опирались, когда осваивали программу. Ее вместо школьного учителя в голову сына укладывала репетитор. «Я только дома узнал, что меня можно хвалить», – сказал однажды сын, когда прощался со своим домашним учителем. Она никогда его не пугала и всегда подбадривала. Репетитор появился, когда я поняла, что все мои силы уходят на психологическое сопровождение ребенка в этом водовороте эмоций, на учебу сил у меня уже не остается.

Внимательно слушать педагога – это одна из рекомендаций всем родителям. Мне нужно было бежать от учителя, прихватив ребенка с собой, когда я услышала: «У меня не получается его сломать». Косноязычие и лексическая избыточность – это то, что я наблюдала все родительские собрания, это же проявлялось и в личном общении. Про «сломать» я уточнила. Учитель хотел скорректировать поведение ребенка и заставить (частое слово педагога) учиться.

У учителя был и еще один отработанный прием. Когда она чувствовала, что родитель приходит на разговор, она делала все, чтобы его избежать. Вдруг выяснялось, что ребенок – самый лучший. Его есть за что хвалить, а потом вдруг разговор уходил в сторону обсуждения взаимоотношений в классе, и ты становился свидетелем того, как дети, родители, знания и незнания сваливались в один монолог о жизни, который невозможно было ни остановить, ни разбавить вопросами о конкретной ситуации. Мне это не удавалось сделать ни разу, например.

Мои пассажи о том, что нельзя заставить учиться, а можно мотивировать, направлять, помогать, не единожды были восприняты как лепет несмышленого младенца. Дескать, есть родительские представления об обучении, а есть работа. И работа кипела! Учитель кричала и оскорбляла, кидалась мебелью, срывала голос. На мои просьбы не кричать хотя бы на моего ребенка я получила ответ, что у него музыкальный тонкий слух и что голос педагога такой, так как у нее есть проблемы со здоровьем.

К тому времени проблемы со здоровьем накрыли меня, но начался дистант. Дистанционное обучение, которое многие восприняли как беду, для нас стало настоящим спасением. Несмотря на то что по одноклассникам ребенок скучал, отсутствие педагога, вернее весьма удаленное присутствие, помогло нам дотянуть до конца третьего класса. К тому времени у школьника при малейшем волнении шла кровь из носа, он не всегда мог заснуть, а слова «болит живот» стали мантрой или синонимом слова «школа».

Так включилась психосоматика. И четвертый класс я не торопилась выздоравливать, мы размеренно учились дома, периодически выходили с больничных и уходили на них же. При этом я видела, что ребенок не притворяется – у него то кашель, то температура, то все тот же живот. По поводу последнего случилось и обследование. Ничего слишком плохого не обнаружили, но найденное свидетельствовало о стрессе.

В пятый класс ребенок пошел легко – ему нравится, что нет одного учителя, который учит, воспитывает, оценивает и придирается. Как сложится дальнейшее обучение сына после такого неоднозначного старта, я не знаю. Знаю только, что в этой ситуации семья и все значимые для него люди были и остаются опорой и поддержкой.

Если честно, я и подумать не могла, что на такое поведение способен учитель высшей категории, призер, лауреат и далее по списку. Мы живем в небольшом городке, здесь все друг о друге знают буквально все. Казалось, что такой истории не могло случиться, но она, увы, продолжается.

Весной сын прибежал с новостью: «Мама, мы сидим в классе, а наша учительница повернулась к нам и спрашивает: «Ну что, дети, взять мне еще первоклассников?» Мы молчали с Ванькой, но многие сказали: «Да!» А мне так тех детей жалко стало…»

Мне жалко и тех, кто пришел в первый класс к этому педагогу, жалко, что не уберегла собственного ребенка от этого травмирующего опыта, жалко омраченных дней, которых было слишком много за эти четыре года. Какой совет я дала бы самой себе четыре года назад? Не уходить, а бежать из престижной школы и такого учителя. Если бы была моя воля, такого педагога к детям я больше не пустила бы. Но педагог продолжает учить в той же школе уже новых ребят.

Александра СЕВЕРНАЯ

Комментарий

Анна УРАДОВСКАЯ, врач-психиатр поликлиники ФГУП ЦАГИ, г. Жуковский, Московская область

Унижение человеческого достоинства всегда ранит

Напрямую с темой буллинга ко мне на консультации дети и подростки не обращались. Обращаются с депрессиями, страхом общения или нахождения среди людей, сложностями перед предстоящим общением в новом коллективе (классе, группе института), тревогой, низкой самооценкой и чувством никчемности, суицидальными тенденциями. И уже за обозначаемыми жалобами в процессе изучения истории жизни и расстройства выявляются эпизоды буллинга.

Мне знакомы случаи преследования группой и мальчиков и девочек, отличников и середнячков, представителей благополучных и не очень семей.
Последствия травли в детские годы звучат и привязанно к событию, и отдаленно во времени. Так, одна девушка через пять лет после окончания школы, получив образование в Италии, во время психотерапии рассказывала мне о своем остром чувстве «глупой неудачницы», когда встретила грубоватых и уверенных мальчиков, бывших одноклассников, систематически подсмеивавшихся над ней в восьмом классе. Она рассказывала мне об охватившем ее чувстве ужаса и неуверенности, что ей нечего сказать им о своих успехах, потому что их нет, о стремлении избегать любых мимолетных встреч с бывшими знакомыми из-за за возникающей тревоги и выраженного внутреннего дискомфорта.

В другом случае – учащийся седьмого класса, мальчик с неврозом, при котором присутствовало навязчивое стремление грызть карандаши и делать все медленно из-за потребности многократно перепроверять свои действия. Не принимался он не только одноклассниками, но и одним из педагогов, подвергался насмешкам, что усиливало его невроз до полной дезадаптации. Правда, при переходе в другое учебное учреждение, с более дружелюбным отношением друг к другу, проблема ушла полностью.

Еще один пример. Взрослая 36‑летняя женщина обращается по поводу навязчивого страха сумасшествия. Она не хочет иметь детей и связывает это с тем, что в школе, несмотря на свои высокие показатели в учебе, была предметом насмешек со стороны одноклассников, так как была беднее всех одета.
Те, кто подвергался буллингу в школьные годы, мало об этом говорят. Не склонны подробно рассказывать о данном явлении. Возможно, из-за защитных механизмов вытеснения, чувства стыда, беспомощности, испытанных когда-то. Это опять вряд ли можно отнести к тому, что закаляет, поскольку унижение человеческого достоинства почти всегда ранит.

Видимо, это явление затрагивает наш человеческий социальный инстинкт. И отвержение обществом переживается очень болезненно. Еще у древних племен одним из видов казни было изгнание провинившегося из племени. Такой человек уходил и умирал вне социума, возможно, уверовав в свою непригодность. Страх отверженности граничит с инстинктом выживания, потому так болезненно переживается опыт травли, к которой подключаются другие. Мне как психиатру и психотерапевту, работающему преимущественно с пациентами взрослого возраста, приходится возвращаться к этой теме, чтобы в процессе осознания вернуть человеку адекватную самооценку с принятием себя и своего любого жизненного опыта.

Екатерина САРАЕВА, психотерапевт, исполнительный директор Карельского фонда развития образования (КФРО), Петрозаводск

Не путать конфликт и буллинг

Главное – понять, травля это или нет. Что определяет травлю? Чем отличается травля от не очень дружелюбного отношения детей в классе к кому-то из одноклассников? Есть же дети, которые не нравятся большинству, и они одиночки, с ними редко дружат, могут не общаться на переменах, их редко приглашают на день рождения. Травля ли это или это обычные отношения в коллективе, которые могут быть и во взрослом коллективе? Как в любом коллективе, в детском тоже могут быть разные люди с разными характерами, особенностями, привычками, притязаниями, иногда встречаются и белые вороны. Для меня это нормальные среднестатистические коллективы.

В последнее время все чаще травлей могут называть конфликт или не очень дружелюбное отношение к какому-то ребенку в классе. Это неверно. Если это так, то конфликт усугубится, а отношения детей в классе станут хуже. Иногда вмешательство взрослых может усугубить ситуацию. Родители и педагоги все чаще встревают, если так можно выразиться, не в свое дело – в дело детей, подростков, тем самым мешая им учиться выстраивать нормальные отношения. В таких ситуациях лучше наблюдать и, если что, вмешаться, объяснив школьникам, что происходит, как можно разрешить конфликт или сделать отношения в классе более дружелюбными. На это нужно время и умение разговаривать с детьми, объяснять, разъяснять и показывать собственным примером.

Травля в школе – это систематические, умышленные действия, которые совершаются одними людьми в отношении других (одного или группы), при этом эти действия сопровождаются унижением человеческого достоинства.