«Я начала путь воина Красной Армии…». Так написала о себе девушка, в 17 лет попавшая на войну

Биография Тамары Петровны Янушковской в ее собственном изложении занимает всего страничку: «9-й класс окончила в провинциальном городке Ржеве. И тут война! В школе очень хорошо работали кружки ДОСААФ и РОКК (Российское общество Красного Креста), и мы, девчонки, были готовыми сандружинницами. Через Ржев проходили военно-санитарные поезда, я и мои подруги устроились вольнонаемными, грузили раненых, оказывали первую помощь, сопровождали поезда от линии фронта до тыла. Ездили, ездили… Потом уже стали военнослужащими, рядовыми. Нам дали шинель, пилотки, из «оружия» – сумка санинструктора. Стрелять, слава Богу, не приходилось. В октябре 1941 года наш состав разбомбили. До сих пор помню лицо того летчика, который сбрасывал бомбы на санитарный поезд – сытое, довольное. Взрывной волной выбросило меня из поезда – контузия, осколочное ранение… Затем был госпиталь, переподготовка и снова фронт. Попала в политотдел Второй ударной армии на Волховском фронте. Начальником политотдела был замечательный человек – майор Плетуховский. Мне он тогда казался стариком. Сколько ему было, не помню, имя тоже забыла. Но формированием своего характера я обязана именно ему. Присвоили звание лейтенанта. Чуть в партизанский отряд не попала – не пустили. Это спасло мне жизнь. Ребята, с которыми я должна была отправиться в тыл врага, попали в лапы фашистов. Хорошие были ребята, ленинградцы…

В 1943 отправили в запас. Мама уже перебралась в Москву, к сестре, и я начала работать на Рижском вокзале в политотделе Московского отделения железной дороги агитатором. Помню первую лекцию перед военными, которые возвращались на фронт. Начиналась она так: «Сталин – это сталь, фамилия дает его образ». Время такое было.

Поступила в вечернюю школу. Потом – заочное отделение истфака МГУ, работа инструктором в Дзержинском райкоме комсомола. Дальше аспирантура МГПИ им. Ленина, философский факультет. На педагогическую работу устроиться было трудно, стала инструктором в Дзержинском райкоме партии. Позже прошла по конкурсу в МАИ, пять лет отработала преподавателем истмата и диамата, потом старшим преподавателем. Но, к сожалению, не удалось мне долго заниматься педагогической деятельностью, хотя чувствовала к ней призвание. В 1962 году вызвали в ЦК партии: «Есть предложение направить вас на работу в профсоюз». Избрали членом ЦК профсоюза, а через год, в 1963 – председателем ЦК профсоюза работников просвещения, высшей школы и научных учреждений. Проработала в этой должности до 1985 года, до пенсии.

Помню, как-то пришла к секретарю по идеологии ВЦСПС просить, чтобы хоть несколько часов на преподавание дали – аспирантов учить. Квалификацию не хотелось терять, да и тянуло меня к педагогике. Отказали.

Двоих детей вырастили с мужем. Сына и мужа похоронила…

Вот и вся моя биография.

Забывается все. Хорошо есть дневник, который начала писать в 1944-м. А вот продолжить не смогла – то времени не хватало, то вроде и сказать нечего, да и писать я не любитель… Дела говорят за человека».

Удивительно скромная женщина. Такая богатая биография достойна по крайней мере книги, но она героиней себя не считает. Говорит о своей жизни: обычная – война, трудные послевоенные годы. И работа, работа… Такая судьба досталась ее поколению.

10 мая у Тамары Петровны Янушковской, в девичестве Воейковой, день рождения. Но отмечать его она не будет. Самый святой праздник для ветерана – День Победы. Именно 9 Мая собираются у нее в доме фронтовые друзья. Год от года их за ее столом все меньше и меньше…

Война не сломила Тамару Воейкову, как не сломила тысячи девчонок и мальчишек, на чье детство и молодость пришлись суровые годы. Прочитайте дневник Тамары Петровны, который она любезно передала нашей редакции, и вы убедитесь в этом.

9 июня 1944 года

Станция Павшино

Мне 20 лет. Сегодня у меня выходной день, и я дома. Сижу у окна. По дороге идет народ на поезд и с поезда. Все заняты своими делами. Немного грустно. Что я представляю из себя в 20 лет? Ничего. Инструктор РК ВЛКСМ, никакой специальности. Почему так получилось? Попробую оглянуться на пройденный путь за три года войны. Итак…

Июнь 1941 года

Я была весела. Закончила год отличницей, первой ученицей. Меня уважали и ребята, и преподаватели. Мне было хорошо и легко жить. Любила общественную работу: являлась бессменной старостой класса, членом учкома, пионервожатой пятиклассников.

После сдачи экзаменов уехала с мамой в Москву. В моей голове рождались мысли об институте. Мы с подругой Верой Кицун хотели стать геологами-разведчиками. Я мечтала о копрах Кавказа. Вся жизнь рисовалась в ярких красках.

22 июня 1941 года

Воскресенье.

Москва

Когда я ехала в трамвае, по радио с речью выступил В.М. Молотов, в которой сообщил, что гитлеровская Германия вероломно напала на нас. Война началась. По радио играли торжественные песни и марши. Все были серьезны, сосредоточены, чувствовалась какая-то перемена в людях.

Что же мне делать? В Москве открылись краткосрочные курсы медсестер. Поступить на эти курсы? Но маме нужно было возвращаться в Ржев, и я поехала с ней.

Июль 1941 года

Началась эвакуация города. Уехали семьи работников управления дороги. Наш двор опустел. Там, где раньше целыми днями было полно народу, играли в волейбол, в городки, теперь весь день пусто. Не хотелось заходить домой, тяжело было видеть пустоту двора, неприятно действовала тишина.

Уехали мои подруги. Осталась Вера Кицун. С ней мы пошли в РОКК, вступили в санитарную дружину. Получили санитарные сумки с медикаментами и стали ездить в Великие Луки за ранеными. Первый раз мы поехали 14 июля. И то, что я видела за эти несколько дней до начала войны во сне, теперь увидела наяву. Сон сбылся.

И как я уже в эти первые дни, будучи дружинницей РОККа, изменилась! До войны я не могла видеть крови и ужасно боялась покойников. В первую же поездку мне пришлось перевязывать руку, раненную разрывной пулей. И куда только девался страх перед кровью? Во вторую поездку у меня на руках умер инженер из Западной Двины, раненный в плечо. У него случился сепсис. И куда девался страх перед покойниками?

Так я начала свой путь во время войны.

Скоро уехала Вера Кицун. У нее была большая семья, и они не могли остаться. Я встретила Нину Игнатьеву из 10-го «А», и мы с ней стали продолжать поездки. Один раз с нами ездили ребята из 9-го «А» – Женя Эйтвид и Петя Глебов.

Вскоре мы с Ниной Игнатьевой получили комбинезоны и стали настоящими дружинницами. Однажды, доставив раненых во Ржев, мы помогли перегружать их в санитарный поезд, где начмедом была Анна Дмитриевна Вахнина. Начальник поезда пригласил нас ехать с ними в рейс, так как медперсонала было недостаточно. Мы с великим удовольствием поехали. Этот рейс занял четыре дня. Наш путь лежал через Москву в Калугу, Тулу, потом снова через Москву в Ярославль. Только там разгрузились.

Мама моя вся переволновалась. В это время Ржев уже систематически бомбили. У Нины на огород упала бомба, у нас во дворе пострадал немного 3-й дом.

С 28 июля мы с Ниной стали регулярно ездить с поездом ВВСП 1101. В военкомате оформили дело, и мы стали равноправными военнослужащими. Нам выдали шинели.

…Мне было в то время 17 лет. Я начала свой путь, путь воина, бойца Красной Армии.

1941-й – тяжелый год. Наша армия отступала. Фронт приближался к родным местам. Но какой решимостью дать отпор врагу были наполнены сердца всех наших людей! Как мужественны были жители Великих Лук. Они привыкли к разрыву бомб, перестали обращать на них внимание. С какой энергией работали девушки нашего поезда, чтобы помочь раненым.

Вот они, боевые товарищи: Маруся Кабакова, Анна Дмитриевна Вахнина, Александра Михайловна Иванова. Какие простые, хорошие люди!

В опасности люди становятся ближе, дороже друг другу.

Октябрь 1941 года

Фронт приближался. Наш состав остановился в Торопце, от него отцепили 10 вагонов, с которыми мы ездили за ранеными почти до самой линии фронта, проходящий недалеко от Великополья.

Днем мы обычно стояли в Торопце, а ночью выезжали и к рассвету доставляли раненых в Андриаполь.

Торопец ежедневно подвергался бомбардировке. Однажды бомба попала в самую середину вокзала. На вокзале обычно было много народу, который стремился эвакуироваться в тыл. Часто приходилось оказывать им помощь во время бомбежек. Запомнилась одна маленькая девочка лет четырех, ей оторвало стопу ноги, но она не плакала и молча, как взрослая, сидела на руках у отца (мать ее погибла).

Как-то вечером нам сообщили, что сегодня ехать не нужно, так как больших боев не было и раненых мало. Мы расположились спать. И вдруг часа в 4 утра был получен приказ выехать. Погрузку мы закончили буквально в 10 минут и благополучно отъехали. Но отъехав километров пять, остановились на разъезде, чтобы паровоз из хвоста перешел в голову. В это время низко над лесом летел бомбардировщик.

Мы стояли около вагонов и гадали – наш или не наш? Тогда мы еще не умели различать их по звуку. Самолет летел прямо на наш состав и над лесом, возле полотна, сбросил бомбы. Тогда началась паника от неожиданности. Да и вообще раненые – народ нервный… Они выскакивали из вагонов и бежали, сами не зная куда.

Самолет спикировал на состав и стал строчить из пулемета. Я встала между двух вагонов и все старалась скрыть лицо, мне почему-то казалось, что все пули летят именно мне в лицо. Но тут появился наш ястребок, и завязался воздушный бой, в котором ястребок одержал победу. Хотя сам он задымил, но вынудил врага сесть.

Тронулись дальше. Но не успели отъехать несколько километров, как встретили три вражеских бомбардировщика, которым отчетливо было видно, что это санитарный поезд. Но ведь фашисты – не люди!

Выстроившись в цепочку, самолеты начали забрасывать поезд гранатами и обстреливать из пулемета. Гранаты попали в паровой котел паровоза, пули изрешетили первые шесть вагонов, которые на счастье были пусты. Способные двигаться раненые ушли в лес. В моем вагоне остался один раненый в обе ноги, и я осталась с ним. Пули простреливали вагоны насквозь. Он, помню, еще сказал: «Оказывается, самая смелая из нас – сестра». Самолеты улетели. Я перетащила раненого в лес и замаскировала его. Мой вагон был пуст.

Через несколько минут самолеты вернулись. Очевидно, пополняли свой боезапас. Все началось сначала. Я побежала в вагон для тяжелораненых, там были начальник поезда Воскресенский, Анна Дмитриевна Вахнина и Маруся Кабанова. Дальше оставлять раненых в поезде было нельзя. И мы стали перетаскивать их в лес. Носилки были такие тяжелые, что мы четверо едва поднимали их. Но мы перетащили всех – 22 человека.

Самолеты летали почти по крышам вагонов. Было видно, куда мы таскаем носилки, ярко выделялись голубые одеяла. Но пули щадили нас.

Высмотрев участок, где мы расположили раненых, самолеты стали прочесывать этот участок. Казалось, ничто живое не может уцелеть в этом аду, но пули были разрывные, и в лесу они причиняли мало вреда. Только несколько человек были ранены вторично. Я легла на землю рядом с носилками одного раненого Героя Советского Союза и смотрела на самолеты. Теперь я не думала о том, что пути попадут мне в лицо. Земля дрожала от взрывов. Это длилось с 7 утра до 10 вечера. Несколько человек, находившихся по другую сторону железнодорожного полотна, думали, что нас никого уже нет в живых. Но мы уцелели. Легкораненые и многие из обслуживающего персонала ушли пешком в Торопец.

В 10 часов нам подали паровоз, и мы тронулись дальше. Как нас встретили товарищи в Торопце! Они уж не думали нас увидеть живыми.

До Ржева мы ехали на паровозе, приехали чумазые. Придя домой, завалилась как мертвая спать. И вдруг бомбежка. Мама тащит меня в убежище. Прекрасно помню эту картину. Я никак не могла проснуться, и спросонья мне все казалось, что мама тащит меня в окно, а не в дверь. Опомнилась только на улице.

12 октября 1941 года

Ехали за ранеными в направлении Валдая. На каком-то разъезде вдруг отцепился паровоз и уехал вперед. Поезд остался на совершенно открытой местности, причем возвышенной, только по краям полотна неглубокие канавы. В полукилометре от разъезда деревня, у будки несколько елочек, и дальше – ни кустика.

Посидели, поговорили о Ржеве. Ничего о нем не знаем с тех пор, как уехали оттуда. Был солнечный, хороший день. Так как фронт находился поблизости и мы должны были скоро подъехать, я пошла в свой вагон одеться, приготовиться. Одела шлем, который очень мне шел (все говорили, что я в нем похожа на Зою Федорову из «Фронтовых подруг»), шинель и хотела выйти из вагона. И вдруг крик часового Синева: «Самолеты!». Я выглянула из тамбура – низко летели три самолета с красными крестами. «Наши», – подумала я и вдруг услышала грохот от взрывов. Чувствую, что лечу куда-то вниз, передо мной поднялись осколки, дым. С мыслью «Только бы не контузило!» я открыла рот и потеряла сознание. Но только на какой-то миг. Очнулась в канаве. С удивительным спокойствием подумала: «Что же осталось от того места, где я стояла?» Оглянулась: бомба попала в соседний вагон, а на том месте, где была я, железный остов от вагона и груда щебня.

Повезло, что выбросило воздушной волной. От поезда осталось лишь несколько вагонов. Самолеты сделали второй круг, но бомбы больше не сбросили, незачем было.

Ко мне подполз поездной мастер Вильчинский. Спрашивает, что со мной. Только тут я увидела, что вся в крови. Кровь сочилась из рук, лицо было окровавлено, шинель висела клочьями, юбка, чулки. На левой ноге нет туфли, и ее раздуло в области голеностопного сустава как бревно. Только тут я почувствовала боль.

Ко мне подбежали мальчишки из деревни и сказали, что по ту сторону полотна кричат раненые. Я попросила их принести мне бинты и поползла на ту сторону полотна. Там лежал часовой Синев. Что с ним сделали! Правая кисть держалась как на ниточке. Сквозное ранение левой руки с переломом кости, ранение в голову, грудь, ноги. Перевязала его, наложила шины. Эх, как бывало он отплясывал цыганочку! Вылезла на полотно, села на шпалу. Подбежала Маруся. Стала звать умыться, но я идти уже не могла. Пришлось и меня перевязывать и нести в деревню.

Ночью за нами прислали летучку. Погрузили всех раненых. Повезли в Рыбинск. До чего утомительно было ехать в машине. Ужасно трясло. Мне все сочувствовали – я выглядела совсем девчонкой.

После ванны я попала в постель. Какое блаженство! Светлая комната, ярко горит электричество, мягкая, чистая постель. Прямо настоящий рай! В палате были еще две девушки. Я отдыхала. И вдруг утром по радио сообщили: немцы заняли Вязьму. И омрачилось настроение. Это ведь всего каких-то 200 км до Ржева. Где-то мама? Из-за бродячей жизни, переездов с одного участка на другой я не получила ни одного письма.

Через два дня, 15 октября, в связи с тем, что на Рыбинск участились налеты, раненых, требующих длительного лечения, эвакуировали в тыл. Поезд следовал до Свердловска. Ехали четыре дня. На Урале уже всюду выпал снег. Я лежала на второй полке и все время смотрела в окно.

На какой-то станции, кажется, Шарья, все раненые прильнули к окнам. Прямо чудо! Вся станция была залита электрическим светом! Да, здесь нет войны.

19 октября 1941 года

Вот и Свердловск! Тепло встретили дружинницы на вокзале. Какими жадными глазами смотрели все раненые на большой, спокойный город, не переживший ни одной бомбардировки.

Прибыли в госпиталь.

В конце октября нас, девушек, перевезли в другой госпиталь, там решили открыть целое отделение для женщин. Все время думала о родных. Ржев оккупирован! Удалось ли уйти маме? Где воюет брат? Послала письмо в Москву тете. Никакого ответа. Бои шли на подступах к Москве. Не я одна потеряла связь с родными. Как все-таки ужасна война!

Я стала просить врача, чтобы меня выписали – отказ. Пошла к начальнику отделения – отказ, к комиссару госпиталя – тоже. Ведь я только неделю назад бросила костыли и начала ходить с палочкой. Решила пойти к начальнику госпиталя. Еле-еле удалось упросить. Выписали под расписку, что они не отвечают за последствия.

Добилась своего. Прощай, госпиталь!

15 декабря 1941 года

Выписалась. Вошла в госпиталь летом, а вышла зимой. Снег, мороз. Мы стали проситься в Москву. Туда нет поезда. Смешно было тогда на нас смотреть. Сначала несколько раз упали, нетвердо себя чувствовали на ногах.

А на следующий же день попали в комендатуру: не поприветствовали командира. Но что с нас было взять? Строевой мы не могли заниматься – отпустили.

Мечты о Москве пришлось отложить. Остаться работать в госпитале в Свердловске мы не захотели. Быть в армии и находиться в тылу! Ни за что! Лучше на фронт.

В городе формировался эвакоприемник № 226. Нас зачислили туда. Катю – старшей медсестрой, меня – младшей. Месяц формировались. За это время посмотрели город. Хорошее впечатление осталось. В Новый год на площади поставили большущую елку.

Побывала в театрах. Смотрела «Король Лир», «Евгений Онегин».

15 января 1942 года

Погрузка. Выезжаем на фронт. Проходим по улицам города последний раз. С вещевыми мешками за плечами идем на вокзал. Народ провожает взглядами.

Едем на Волховский фронт.

В пути были два месяца. Ехали в теплушках. От холода спасали ватные брюки и фуфайки. Надоели сухари и сельди. Ярославль, Рыбинск, Санково, Бежецк… Подъехали к Бологое.

Станция забита эшелонами. Не успели остановиться – тревога! Налетели 27 самолетов. Команда: «Из вагонов!» Догоняю товарищей, подлезаю под вагоны. Только успела спрятаться под эшелон на первом пути – пикируют. Осталась под вагоном, прижалась к колесу. Метрах в пятидесяти наши девчата прижались к забору. Улучив момент между пикировками, перебегаю к нам. Вдруг пронзительный свист. Шинель на спине у меня надувается горбом, и я чуть не переваливаюсь через забор. Такова сила воздушной волны. Бомбы падают рядом. Дальше оставаться здесь нельзя. Поднимаемся и бежим, за нами все остальные. И, вот дураки, бежим прямо к депо, как раз туда, где пикируют самолеты. Остановились возле депо и не знаем, куда бежать дальше. Раздался свист. В здание депо попали две бомбы. Отлежались у сосны. И вдруг рядом, метрах в сорока, падает бомба. Паровоз разбит вдребезги, от машиниста и кочегара остались куски мяса…

Бежим через все пути в поле и там в канаве ждем конца бомбежки. Последний заход. Улетели. Собираемся к эшелону. Из наших ранено только четыре человека, отправляем их обратно в тыл. Не доехав до фронта, уже теряем людей.

А эшелон артиллеристов разбит вдребезги. В живых осталось только четыре человека. Как тяжело!

Вечером снова бомбежка. Бомбы попадают в эшелон с эвакуированными. В огне погибает немало женщин и детей. Скорее бы на фронт. Погибнуть, так уж зная за что. Ночью выезжаем.

Разгружались на ст. Красненка, недалеко от Малой Вишеры. Снова два дня под бомбежкой. Попадаем во Вторую ударную армию.

Март 1942 года

Малая Вишера

Прибыли в город. Сколько раненых! Некуда девать. Не хватает бинтов. Мобилизуем девчат на стирку бинтов. Стерилизуем их и снова используем. Кое-как выкручиваемся. Все раненые просят эвакуировать их дальше. Меня назначили старшей сестрой-эвакуатором. Не хватает транспорта. Эвакуируем ежедневно не меньше тысячи человек, и столько же остается. Лежачих раненых отвозим до станции на лошадях. Спать почти совсем не приходится. А днем снова бомбежки. Бомба упала возле перевязочной, попала в дом с ранеными. Трудно!

Хотят присвоить звание военфельдшера, протестую. Неудобно, я не имею знаний для этого.

Усилились налеты. Два каких-то немецких аса не дают покоя, пока они неуловимы, злят ужасно.

Какое счастье! После почти годичного молчания получаю сразу три письма: от мамы, Андрюши и тети Мани. Первая весточка после оккупации Ржева. Все живы. Удвоились силы!

Много раненых. Эвакуируем целые ночи. Немного устала. Была даже галлюцинация. Три ночи подряд я видела стоящего надо мной раненого с рукой, подвешенной на косынке. И ведь я не спала, разговаривала с ним, спрашивала, что ему нужно. Жутко!

Непрерывные бомбежки. Есть потери. Двигаемся дальше, в лес. Построили палатки. Болото кругом. Не дают жизни комары, все ходят с опухшими лицами. Девчата покрасили марлю и закутываются. Станция теперь далеко, приходится подвозить раненых на машинах. Машин мало. Начались дожди. Плащ-палатки не спасают. Хожу мокрая насквозь. Сапоги полны воды. Просушиваться некогда. И вот что значит фронтовая закалка – не берет никакая болезнь. Молодец шофер Петя, молодой парнишка из Молотова: сколько бы я ни посадила к нему в машину раненых, не возражает, что перегруз.

Наша армия в окружении. Предатель Власов завел всю армию с тылами в мешок. Кольцо замкнулось у Мясного Бора. Недаром у него такое название, действительно он стал «мясным». Погибла моя подружка Шура, с которой вместе ехали на фронт. Ранены многие ребята. Из окружения вышло очень мало. Запомнится Мясной Бор!

Вместе с нашей армией попал в окружение батальон партизан под командой Туволовича. Сколько погибло замечательных ребят! У нас сейчас лечатся 18 человек, среди них одна девушка – Лида. Мы с ней очень подружились.

Ребята зовут в партизанский отряд. Кажется, хочется.