Я лицо, душу дарю! Даже литературоведение перестает быть сухой наукой на уроках Нины Заварыкиной

Форму будущей статьи я заранее придумала, готовясь пообщаться с Ниной Леонидовной. Мне очень хотелось сделать «методическое интервью». Не знаю, есть ли такое в теории журналистики… Дело в том, что учитель русского языка и литературы средней школы №9 города Вязники Владимирской области Нина Заварыкина совершенно не умеет превращать свой опыт и свои удивительные уроки-диалоги в «мертвые» по форме сценарии, таблицы, схемы. А то, что она рассказывает, очень интересно слушать, и ни слова менять нельзя. Ничего, что ночь, что закончился последний день конкурса «Учитель года России-2009» с церемонией награждения победителей и празднованием Дня учителя, что прошла встреча с Президентом России – эмоционально напряженное мероприятие. За стенкой начались танцы, неформальное общение, а мы сидим на ступеньках и говорим о школе, о детях, о литературе. Мы говорим на равных, хотя передо мной человек, чей педагогический стаж 21 год. Но она не кажется старше. Наоборот…

Взрослеть не надо. Я себя давным-давно поймала на одной мысли – учителя делятся психологически на группы. У преподавателей начальной школы психология начального звена. Учителя средней школы – у них психология детей среднего звена. Учителя старших классов – у них психология юношей и девушек, которые учатся в старшей школе. Я нахожусь в одной плоскости со старшеклассниками…

– Но вы все-таки умнее их?

– Кто знает? Мне попадались удивительные дети. Гениальные!

– Расскажите, как у вас шел отбор средств, которые нужны в практике? Как сформировался багаж, из которого вы вытаскиваете то, что нужно конкретным детям?

– Когда я только начала работать в школе, я придумала задание, которое называю «В порядке бреда». Некоторые меня за это название ругают. Это когда ребята пишут работу по произведению. А произведение еще не объяснялось, они его только прочитали и просто должны написать, что о нем думают. При этом я им говорю, что они имеют право прочитать небольшой кусок. Кто сколько. Я не наивный человек, я прекрасно понимаю, что современные дети не читают. Я не пытаюсь настаивать, чтобы они все абсолютно прочитали. Такого не будет никогда – все, поезд ушел. Цивилизация такая.

– Никогда не будут читать «Войну и мир» полностью?

– Кстати, у меня был класс, который читал все целиком. Это был эксперимент – собрали всех отличников в пятом классе. Обычно таких классов боятся, потому что интеллектуальные дети, как правило, не очень добрые, а в этом классе дети были очень добрые, очень порядочные, очень дружные. Но в этом классе было неприлично не читать. «Как, ты Платонова не читал?» Дурной тон… И они были настолько интересные! Каждое сочинение было глубина грандиозная, до чего они додумывались… У меня матушка тоже учитель литературы, я с каждым сочинением к ней бежала: «На, посмотри». Если бы этот класс рассредоточить по обыкновенным, они бы все медалистами были. А так было только шесть медалистов. Потому что конкуренция была друг с другом. Сейчас они закончили престижные факультеты, успешные молодые люди. Причем они по всем предметам были сильные. Я давно пришла к выводу: хороший литератор – это хороший математик. Иногда говорят: «У меня гуманитарный склад ума, я математику не люблю». Да просто не учил никогда и решил, что способностей нет. Литература – это очень жесткая логика. Я даже сама про себя могу сказать – с математикой у меня никогда проблем не было.

– Вы говорили, что в преподавании идете от чувств к разуму. Какая же это математика, Нина Леонидовна?

– Это логика человеческого восприятия мира. Человек сначала воспринимает мир чувственно. А потом мы логически пытаемся себе объяснить, почему у нас возникло то или иное ощущение.

– А как разбудить чувства? Это же очень сложно.

– Ребята попадают в ситуацию, когда они просто вынуждены это сделать. Например, дети в 5-м классе читают произведения и пытаются нарисовать то, что чувствуют. Я к этому приему пришла интуитивно. Что-то меня сверху осенило. А несколько лет спустя узнала, что психологи делают то же самое. Только они человека разбирают, а мы – произведение. Здесь что получается? Рисовать уметь не надо. Они иногда рисуют какие-то линии, черточки. Я никогда не забуду, как мне один шестиклассник сказал: «Рисунок красивый, а говорить не о чем». Потому что когда человек рисовал, он не думал о том, что рисует. Или, наоборот, рисунок совершенно корявый, а мы про него пол-урока говорим. Например, стихотворение о молитве было, пути к Богу, к нему – банальный рисунок, на первый взгляд выполненный слабой детской рукой, – широкие полосы цветные идут, превращаются в тонкие линии. Он стал темой для такого разговора! Дело в том, что ребята в 5-6-х классах не знают, что они не умеют рисовать. Им никто этого не объяснял, у них все прекрасно получается. Это первый уровень – когда они рисуют. А дальше надо уйти в текст. Я сама, когда училась в школе, в институте, терпеть не могла литературоведение. Сухая терминология – ничего не дает абсолютно. А когда стала работать в школе, полюбила литературоведение. И ребята стали его понимать. Вдумайтесь в термин «олицетворение». Я Бог, я лицо, душу дарю – вот оно, олицетворение. «Метафора» – вот вы сознание одного мира переносите в сознание другого мира. Однажды я показывала метафоричность Бориса Пастернака:

«Как бронзовой золой жаровень,

Жуками сыплет сонный сад.

Со мной, с моей свечою вровень

Миры расцветшие висят».

Ребята говорили, обсуждали. Здесь сравнения, тут инверсия. Вот образ свечи появляется. Они выходят на эту метафору, начинают объяснять. Это и жизнь, и творчество, и любовь – каких только метафор они тут не увидели, массу! Я слушаю и начинаю хитро улыбаться, пока до кого-то не дошло: «Слушайте, а вдруг это просто свечка, которая в магазине продается?» Я говорю: «Вот вам весь Пастернак. Он настолько вас вводит в метафоризм, что вы реальность учитывать перестаете. А ведь я просто могу в темный сад выйти со свечой».

Самое интересное, когда они сами рисуют, делятся впечатлениями, они живопись начинают по-другому воспринимать.

Есть у меня репродукция картины одного современного художника. Изображена мастерская художника, стоит стул, около стула – пустая рама, окно, на подоконнике – ромашка и василек. Практически пустая комната. Шестиклассники говорят: интерьер – это характер. Пейзаж – это душа. Это дети говорят, не я. Они гораздо умнее нас. Они понимают гораздо больше, чем мы… Так вот, ребята приходят к выводу – это не просто интерьер. Они вдруг начинают мне рассказывать историю этого художника. Я в шоке, я сама до этого не додумалась. А они говорят: «Он одинок. Посмотрите – пустой совершенно интерьер. Одинокий стул, картина в раме. А самое главное – он одинок, потому что потерял женщину». Я спрашиваю: «Почему?» «Посмотрите: ромашка и василек – это цветы, которые должны были быть подарены женщине. А ее нет. И занавесок на окнах нет. Нет женщины в этом доме». Это шестой класс. Пяти-шестиклассники доходят до вещей очень глубоких. Они не знают, что они не имеют на это права.

– Запомнилось, как на конкурсном уроке вы разбирали с ребятами текст.

– Это в основном старшие классы, но начинаешь с младших. Младших начинаешь приучать – ты слово смотри, через него объясняй.

– Но ведь можно уйти в какие-то дебри, неправильно понять произведение?

– За всю мою практику я могу назвать одного-двух учеников, которые говорили просто ради того, чтобы говорить. Когда идет твоя собственная интерпретация, ошибиться нельзя.

– А если они не понимают реалий исторических?

– А это уже моя проблема. Я часто как миссионер выступаю. Почва должна быть подготовлена. Вот начинается курс 10-го класса. Я трачу несколько уроков на то, что рассказываю об этом времени – о философах, о театре, о Гиляровском. Но я не считаю, что это трата времени. Это очень важно. Пускай они знают, как ходили в красных рубахах, синих плисовых штанах, что в театр в то время не поступали, а попадали, «как попадают не в свой вагон, в тюрьму и под колеса поезда». Пусть знают о том, как Анна Бренко организует театр, как Василий Андреев-Бурлак знаменитым становится. И только после этого начнется все остальное. То же самое и с серебряным веком. Я рассказываю о времени, о людях, об атмосфере. Она же необыкновенная совершенно. По улице идут три человека, у одного аэроплан нарисован на лбу, у другого стрела на щеке, третий вообще с желтым бантом. За ними бегут собаки и мальчишки, а они развешивают афиши. Горожане в шоке, потому что на афише написано: «Сегодня вам читают кубофутуристы – Владимир Владимирович Маяковский, Василий Васильевич Каменский и Давид Давидович Бурлюк».

– Нина Леонидовна, тройки и двойки можно ставить по литературе? И за что?

– Двойки я ставлю в том случае, если мне вообще ничего не написали. А тройки – если это не 4 и не 5. Что такое тройка? Это олимпийская планка. Когда на олимпиаду идут спортсмены, они сначала проходят отбор. Например, спортсмен должен прыгнуть не менее семи метров в длину. Тройка – то же самое. Это грань, через которую надо перепрыгнуть. Кто-то недопрыгнул три метра, другой – три сантиметра. Но и того, и другого не возьмут. Получил «три» – имеешь право переделать. Сколько хочешь.

– А если ученик просто высказал свое мнение, вот он так думает?

– Пожалуйста. Тройка не за мнение, ни в коем случае! Тройка за то, что ты мнение никак не аргументировал и никто не понял, что ты сказал. Или если ты списал. Я все время их предупреждаю об этом. Мои ученики уже знают и смеются над новенькими: «Не связывайтесь, она все равно поймает». Во-первых, вижу, как меняется стиль, во-вторых, я знаю больше, чем они. Я каким образом делаю? Ставлю знак вопроса на полях, подзываю и спрашиваю: «Я знак вопроса правильно поставила?» Он сначала не понимает, если это новенький. Я говорю: «Это же не твое предложение». – «Как это?» – «Вот это, впереди, твое и дальше твое. А это не твое. Где кавычки, кто автор? Плагиат? Значит, «три». Приучись к тому, чтобы загонять цитату в кавычки и писать имя автора. Пожалуйста, пользуйся, я ничего против не имею. Это хорошо, замечательно. Но не присваивай чужие мысли». Их трудно бывает к этому приучать, потому что слишком много источников, откуда можно списать. Но тогда я не профи, если я не поймаю за руку.

– Я слышала, у вас театр в школе есть?

– Эстрадно-театральная студия «Курьез». Очень большая. Я даже не могу сказать, сколько там народу. От мала до велика. И поют, и танцуют, и в драматических пьесах играют.

– А какие спектакли ставите?

– Ставили недавно спектакль по Борису Шергину, мне очень понравился. По «Волшебному кольцу». Четыре представления, четыре разных текста. Главное – они сохранили язык и поняли, в чем хитрость у Шергина, и сами в результате рождали какие-то слова в этом стиле. Мы ведем этот театр с моей подругой, она учительница математики и совершенно замечательная актриса.

– А вы играете?

– Ребята ругаются, почему я не на сцене: «Вот идите вместе с Еленой Ивановной, по сцене тоже ходите». Я отвечаю: «Кто-то должен вами руководить». Я режиссер. В том году сделали мы спектакль по рассказам Чехова, несколько произведений брали, очень интересно получилось. Мне больше всего нравится, что у меня много парней в этом театре, взрослых, старшеклассников. И когда они пошли на сцену, за ними пошли и все остальные – среднее звено, младшее. Это престижно – выйти на сцену. Театр очень хорошо влияет на людей. У меня есть парень, в этом году он окончил школу. Он толком не знал, куда будет поступать. Хотел год назад поступать на юрфак. А поступил в Суздальское художественно-реставрационное училище. Причем он оказался на курсе единственным самоучкой, он не учился в художественной школе. Попал к нам в театр, рисовать тут начал. Театр меняет человека. Дети уверенными в себе становятся.

– И последний вопрос, Нина Леонидовна, вы конкурсом довольны?

– Я – да! Раньше, когда про конкурс говорили, мне казалось, что это просто слова: мол, я вам так завидую, что вы в конкурсе… Оказалось, что это на самом деле так!

Нина Заварыкина