На чтение: ≈ 6 мин.Я вздрагиваю от последних слов. Кругом царит веселье, то и дело по залу Конгресс-центра Академии Плеханова пробегают взволнованные юные артисты. Скорее, скорее, на сцену. Все как обычно на Рождественском празднике. Шуршат обертками от конфет малыши, заглядывают, что там еще положил Дед Мороз в подарки.
Телевизионные камеры берут в объектив лицо Людмилы. У нее уже слезы на глазах. Разговор идет о тяжелом, рассказывает, как прятались от бомб по подвалам, как боялись каждого шороха. Наверное, для всех 23 мальчишек и девчонок из Наурского района Чечни все это сейчас, на празднике в Москве, кажется небывалым сном.
– Учительницу у нас убили, Зою Филипповну, – рассказывает Андрей. – Один человек ходил по дворам и расстреливал в упор. 36 человек убил.
– Почему он стрелял?
– Наверное, бандиты ему заплатили, – пожимает плечами юноша.
Человеческая жизнь. Какова ее стоимость на той развороченной снарядами земле, которую взрывает, а потом утюжит военная техника? Вопрос нелепый, абсурдный.
…Наталья Анатольевна Отмахова, воспитательница детского сада, жительница станицы Мекенской, родилась на этой земле. Здесь жила ее семья, двое сыновей, у которых были и дедушка, и бабушка. После первой чеченской войны остались без деда. Вторая забрала мужа. Русского мастерового мужика, который чинил всему району телевизоры, застрелили прямо на кровати, в спальне. С тех пор девятнадцатилетний сын Саша живет в Прохладном, а тринадцатилетний Сергей – у родственников в Санкт-Петербурге. Ни тот, ни другой не захотели оставаться в доме, где случилось несчастье. Не смогли. А сама Наталья живет теперь у родственников, на другом конце станицы.
– Вот тут все запеклось, – показывает она на грудь. – Хоронили мужа, я в каком-то забытьи спросила у священника: “Стоит ли жить?” – “Терпи, матушка, терпи, ты нужна детям, другим людям”.
– Что я могу сделать? – Слезы текут по лицу тридцатидевятилетней женщины. – Пенсию назначили 272 рубля, работы нет… Ничего не понимаю. Для меня все дети одинаковы – русские, чеченцы. Ведь тот чеченец, расстреливавший мирных жителей, обыкновенный мужчина. Я его четверых детей нянчила, ходили ко мне в детский садик.
Все перевернула война. Жизнь потеряла смысл. Все непонятно и враждебно. “Санитарная зона, зачистка, коридор” – век бы не знать этих страшных слов.
– Как дальше жить? С этим вопросом пробилась Наталья к самому главному человеку в одной из многочисленных делегаций. Сергей Кужегетович Шойгу посмотрел внимательно и ответил просто:
– Так же, как все в России.
…Ботинки десятилетнему Роману дали соседи. В них он и приехал в Москву, на елку. У другой девочки совсем развалились сапоги, видно невооруженным глазом. Наталья отмахнулась: разве это главное. Тут я не утерпела.
– Да что вы, мы соберем одежду, обувь, принесем к поезду.
Тюки одежды и обуви, которые удалось собрать за полдня, мы поднесли к поезду. Представитель Наурского роно Раиса Анатольевна Бережнова обрадовалась: будет и учителям одежка. Рассказала, что школы в Наурском районе работали всегда. За последние пять лет закрывались всего дважды. В октябре 98-го года бастовали против невыплаты. Ничего педагоги не добились. Теперь эти долги, объяснили им, остались за Масхадовым. А в октябре 99-го года не работали, прятались от войны.
– Видели бы вы наших педагогов, – сокрушалась Раиса Анатольевна. – Как они пообносились! Сейчас зарплату платят, все наши 22 учреждения работают. В этом году впервые за пять лет провели в школах елки. Подарки детям завозили – так все село собиралось. Ведь праздников давно не видали. Может, все наладится…
Конечно, хочется в это верить, ох как хочется. Но угораздило же меня перед отходом поезда спросить серьезного Андрея Горбунова о заветном желании. Он пожал плечами и как само собой разумеющееся произнес: “О чем можно мечтать? Чтобы никого больше не убило. Вот и все”.
Андрей, Людмила, Сергей, Оксана, Борис, заплаканное лицо Натальи Анатольевны. В последний раз промелькнули в вагонном окне, поезд отправился в путь. На войну.
Надежда ТУМОВА
Выбор читателей
Комментарии