Не пой

Бог, эволюция, родители, гены не дали мне слуха. Ну в детстве слышал весь шепот в кабинете отоларинголога, с возрастом еще худо-бедно шепот за спиной слышу, а вот музыкального слуха не было никогда.

«Не пой», – говорили мне, когда я выходил, допустим, из ванной с мокрой головой и что-то там напевал. (Вымытая голова – это же обновление. Мокрая голова – это как лисица выходит из воды, отряхивается, в зубах у нее серебристая рыбка: обещание.)

…мы о воде с тобой говорили, долго текущей, долго звенящей…

Поэтому был удивлен, когда мне рассказали (уж не знаю, правда ли, это мне не по слуху моему, не по уму), что музыку, которая будет звучать в храме, надо написать слегка «фальшиво». («Я с архитекторами однажды разговаривала о колоннах храмов, – написала мне моя знакомая, – которые, чтобы стоять вечно и прекрасно, ставились неровно. Но и в музыке, звучащей в храмах, та же история. Чтобы звучать как надо, ее надо написать «фальшиво».)

…мы о снеге с тобой говорили, долго текущем, неровно падающем…

Надо же. Как интересно.

Дескать, идея совершенного звучания наталкивалась на все эти кирпичные кладки, арки: звук отражался от стен и потолка, витражей, камень поглощал звук низкой частоты. А высокие частоты поглощал огромный объем воздуха в соборе и церкви.

Большое отражение звука – увеличение времени реверберации. Музыкантам пришлось приспосабливаться к усиленному эху.

…мы с тобой о вещах говорили, которые нам нас самих объясняют, но мы эти объяснения не понимали…

Если про звук в церкви это правда, то эта правда завораживает.

Получается, что музыка иногда очень тесно связана именно с тем пространством и временем, для которых она и рождалась. И без этих высот, этих стеклянных отражений она звучит иногда, не попадая «Богу в уши», а нам уж тем более.

«Слух уязвим и обманчив, – написала мне моя приятельница. – И, возможно, то, что в нотах видится как «фальшь» композитора, просто идеально вписанный в особое пространство звук».

Это как со стихотворением. Строфа там звучит в своем, специально для этой строфы построенном доме: она «отражается», она «реверберирует» от соседних строф. А возможно, и от строфы, отделенной от нее двумя текстами в цикле. Или от еще не написанного стихотворения. Когда будет все дописано, мы поймем, зачем это все было нужно.

…мы о звуке с тобой говорили, долго звучащем, причудливо отражающемся…

Слух и купол. Звук и эхо. Ухо и шепот.

Небесный отоларинголог шепчет нам (немного в сторону): «Триста шестьдесят шесть». Мы слышим и повторяем: «Истину ищут здесь».

Мы опять все не так расслышали. Недобрый Босх поместил музыкантов на правую створку своего триптиха «Сад земных наслаждений». В музыкальный ад. Их мучают с помощью их же или чужих инструментов. (Особо провинившихся музыкантов в аду будут мучить моим пением.)

Октава, квинта, кварта. Звучит как ведьминское заклинание. Вингардиум Левиоcа. Бум.

Видимо, Иероним Босх просто очень не любил музыку.

Дмитрий ВОДЕННИКОВ, поэт, эссеист