Взгляд

…А что мы, русские, знаем о чеченцах? Ничего мы о чеченцах не знаем. Мы, русские, сами о себе ничего не знаем…

Чечне, в Урус-Мартане, семья Гадаевых подарила мне редкую книгу “Кавказцы”, 1823 года издания. Вот что пишет составитель Семен Броневский: “Чеченцев разделить можно по приличию 1) на Мирных, 2) Независимых, 3) на Горных Чеченцев. Мирные, то есть покоренные оружием, живут по правому берегу Сунжи в 24 деревнях… В число независимых Чеченцев находятся отделения, называемыя собственно Горными Чеченцами… Они-то славнейшие в Кавказе разбойники”.

Далее автор описывает традиционный разбой местных жителей: малые шайки от 5 до 20 человек перебираются через Терек, таясь, подстерегают неосторожных путешественников или “работающих в полях худо вооруженных земледельцев”. Когда добыча захвачена, ее переправляют в Чечню, и если пленник зажиточный человек, офицер или купец, то его “приковывают за шею, за ногу и за руку к стене, худо кормят, не дают спать и потом через несколько дней приносят бумагу, перо и чернило”. Назначается выкупная цена, письмо через третьи руки доходит в Россию.

Составитель книги заключает: “Таково главнейшее упражнение Чеченцев, обнаруживающее зверский их образ жизни в высшей степени”. А что же Мирные Чеченцы? “Мирные Чеченцы, не смея то же делать явным образом, помогают своим соседям, покрывая их разбои…”

К чему эти пространные цитаты? К тому, что из песни слова не выкинешь. Отстреленные пальцы, видеокассеты с мучениями пленников, долларовые цены за заложников – лишь “модернизация” старинного промысла. Будем откровенны – в одной же стране живем, – этим грязным “бизнесом” в последние десять лет занимались не латыши с украинцами, не евреи с азербайджанцами, а чеченцы. В подавляющем большинстве случаев.

* * *

Нигде так часто не услышишь слово “Родина”, как на Северном Кавказе. Отечество, Отчизна, Отчий край… Мужчины говорят о Родине с большим чувством и с большой любовью. Здесь всегда будут писать это слово с большой буквы. Не чеченец, правда, а осетин высказал мне свою обиду: “Слушал сегодня “Русское радио”, а там ведущий, Фоменко, со словами играл. Болтал, болтал, забалтывал, и получилось у него не “Родина”, а “Уродина”. Так и сказал: “Наша уродина”. Ну нельзя же так!”

Господи, какой кошмар! Какой чеченец, или осетин, или карачаевец, или ингуш будет нас уважать?! Название-то какое: “Русское радио”! Фамилия-то какая, малороссийская, – Фоменко! Это ж не Арби Бараев! Мы, наверное, очень сильны, если можем хихикать над святыми понятиями.

Из письма Президенту России Б.Н.Ельцину от жителей станицы Ассиновская: “24 мая похищенная из своего дома восьмиклассница Лена Назарова была зверски изнасилована группой из шести человек. В апреле 1994 года насильно изгнана из дома семья Съединых: мать, дочь и ее трое детей. Их жилье захвачено чеченцами. Семья вынуждена скитаться. 13 мая 1994 года. Вооруженные бандиты врываются в дом Каминиченко. Зверски избиты мать и бабушка. Тринадцатилетняя Оксана изнасилована и увезена в неизвестном направлении”.

И еще 500 тысяч русских, вышвырнутых из Чечни, – какой газеты или какой книги хватит для описания их страданий?! Хочется спросить: что же наше русское радио, русское телевидение и русское правительство, такое улыбчивое, ироничное, раскованное, такое всесильное и вальяжное, их не защитило, бросило на поругание?! Мы, русские, ничего о себе не знаем и знать, видимо, не хотим…

* * *

Но вернемся в дом Гадаевых, дом, где я провела одну из гостеприимных “чеченских” ночей.

В дом меня привел хозяин – Султан Гадаев, начальник управления культуры Грозного. А жена его, Алла Георгиевна, – учительница начальных классов. Русская. Правда, совсем, на мой взгляд, очечененная – в чертах лица, прическе, одежде, манере говорить. Но и хозяин “оевропеен” – в отношениях супругов я не уловила никакой восточной церемонности. И квартира у них городская, в несколько комнат. А детей – четверо. Старший, Рустам, в Нальчике живет. Девочки-близняшки, Карина и Марина, считай, определенные: Марина вышла замуж, ждет ребенка. А младший, Тимур, дома. Он закончил школу. Смуглый, высокий подросток. За время нашего разговора Тимур не проронил ни слова. Только время от времени подходил к буржуйке, подкладывал в неё дрова – сырые ветки орешника. Печка установлена в комнате на кирпичах, труба выходит в окно… Мы говорим о войне, о прошлой жизни, о том, что нас ждет впереди. “Тимур вырос, а у него даже мечты никакой нет, – грустит мать, – ведь последние годы мы перебивались как могли. То дрова собирали, то по подвалам прятались, то от войны бегали. Осталось одно богатство – дети”. Мы сидим в совершенно пустой комнате. Только два стареньких кресла, журнальный столик у стены и диван. На окне нет занавесок, а в самом окне вместо стекол – целлофан. И потолок – в трещинах. И на стенах – следы осколочных пробоин.

Но есть электричество, и мы рассматриваем фотоальбомы – свидетельства прошлой, счастливой жизни. Вот Султан в молодости – ах, какой красавец! А вот Алла в черкеске – терская казачка – танцует в самодеятельности. А вот они вместе – завидная пара. Местная газета публикует в сентябре 1976 года заметку о Гадаевых “Семейное счастье”. Пожелтевшая газетная правда среди множества фотографий – первое сентября, огромные банты близняшек, серьезные урус-мартановские пионеры вместе с педагогами на Мамаевом кургане, девочки в национальных костюмах, концерт на центральной площади…

Свет внезапно гаснет. Хозяева зажигают свечу. Слышно, как на окраине города начинает работать артиллерия – глухие громовые раскаты. “Это моя родина, – говорит Алла о Чечне, – и мне за нее обидно…” А Султан рассказывает, как мародерничают вэвэшники и омоновцы и что в каждом подразделении есть “мочило”. Он сам попадал в первую войну в такие ситуации на блокпостах, что “спина становилась мокрой”. А от федералов все ждут справедливости…

Утром я проснулась от пения петухов – в Урус-Мартане в основном частные дома. Сельская идиллия время от времени перемежалась артиллерийскими залпами. Но петухи все равно пели. Они, видимо, и не такое пережили.

Покидая этот гостеприимный дом, я хотела спросить у хозяев: как же так вышло, что вы, такие разумные, начитанные, образованные люди, посадили себе на шею бандитов и насильников, грабителей и убийц? Но я ничего не спросила.

Чеченцы, и не только благополучная семья Гадаевых, но и представители какого-нибудь мафиозного клана, грабящего московские офисы, имеют полное право спросить: а что же вы, русские, посадили себе на шею такое правительство, что вас погнали отовсюду – из Чечни и Прибалтики, из Таджикистана и Казахстана? Нам-то, “славнейшим на Кавказе разбойникам”, простительно, а вам? И это народ Александра Невского, Дмитрия Донского, Михаила Кутузова, Георгия Жукова?! Мы, русские, забыли о себе все…

* * *

Известная журналистка с наирусской фамилией пишет о первой чеченской войне: “Из города по дамбе пришли в чернореченский штаб [боевиков] человек десять солдатских матерей. Ходят пешком по Чечне, ищут сыновей… Одна пара – муж и жена – ищет сына. Он срочник, воинская специальность – снайпер. Показывают фотографию… Командир боевиков пожимает плечами: нет, не видали такого, не попадался… Они уходят. Командир вдруг говорит: “А этот сын их. Снайпер… Расстреляли мы его на той неделе. Вон под тем деревом он зарыт. В плен их тогда взяли. Двое молчали, а этот стал рубаху рвать: “Я вас, гады, убивал и буду убивать!” Ну куда его? Расстреляли. А молчал бы – ничего б ему не было. Обменяли бы потом на наших”.

Нужны ли комментарии? У нас журналисты, как врачи, оказывают “первую помощь” всем без разбору. Боевик – благородный человек, и журналистку приютил, и родителям, как явствует из того же текста, хлеба дал. А мальчишка-снайпер – ну вроде дурачка. С чеченцами в храбрости вздумал состязаться. И нету его больше. Родителям – горе на всю жизнь, хоть бы могилу сына нашли. Но зато какие у нас журналистки, какие женщины! Афродиты. Мадонны. Б…ди.

И вот я сижу в доме Исы Тимаева среди чеченских женщин. На кухне. А мужчины во дворе жарят шашлык. Это чисто чеченская семья, и жена Исы, Фатима, строго обычаи соблюдает: как гостей принять, как мужу ответить, как детей воспитать. Младшей дочке нет еще, кажется, и года, но и она молкнет в присутствии мужчин и зря глаза никому не мозолит. Умеют в Чечне растить детей.

Мы разговариваем на кухне, за столом, попиваем чай, и компания собралась приличная: хозяйка, Фатима, родственницы Шура и Бэла; беженки из Ведено, которые живут в доме Исы – Таисия и Седа; и я – гостья московская. Поначалу пошли разговоры про войну, обиды: про пьяных эмчеэсовцев, бомбежки, погибшее Комсомольское, про неправый суд, грубость и оскорбления федералов, про вымогательство вэвэшников и омоновцев – я молчала. В словах чеченок было много правды, но я-то им свою сказать не могла! И тогда женщины стали вспоминать хорошее – как незнакомый офицер шепнул родителям одной из женщин, когда их выселяли в Казахстан, взять всё необходимое, какие замечательные подружки были у Фатимы, когда они с мужем жили в Красноярске, как нравится Седе Москва – она прожила в ней почти год…

А я хвалю дом Исы и Фатимы – просторный, добротный, в два уровня, кирпичный снаружи, деревянный внутри, потолки затянуты блестящей тканью, на стенах ковры, двери раздвижные. А еще у Исы замечательная библиотека, книги подобраны с большим вкусом. В комнатах – красивая новая мебель.

Хозяйка радуется моей похвале: “Ну что вы! Это еще война, все запущено, а так вы и пылинки не найдете!” Меня повозили по чеченским селениям, повидала я здешние дома. Даже развалины на окраинах Комсомольского впечатляют. Это очень прочные кирпичные строения, просторные, сделанные с размахом и шиком, и видно, что хозяева их – люди не без достатка. Эти дома совсем не сравнимы с вымирающими развалюхами в Архангельской ли, Владимирской или Костромской областях. Только не надо сразу делать вывод о том, что русские – бездельники и пьяницы, а чеченцы – трудолюбивые домостроевцы. Пока русские возводили бесчисленные заводы и ГЭС в национальных республиках и автономиях, ютились в “шанхаях”, времянках и общежитиях, питаясь комсомольским и партийным энтузиазмом, местные просто обустраивали свою жизнь. На исконных землях. Ведь где бы чеченец ни умер, хоронить его везут на родину. А брат моей бабушки, дед Артем, рабочий нефтезавода, умер в Грозном, и где теперь его могила? И сестра моей бабушки, тетка Ирина, умерла здесь… Ну и кого мы удивили своей добротой?! Интернационализм – чума ХХ века. Вот и Гавриил Попов, грек и демократ, вдруг стал беспокоиться: “Русские вымирают… Надо им помогать строить дома, заводить семьи… А то у русских нет цели в жизни”. И еще раз двести в короткой статеечке повторил – “русские”. Прямо баркашовщина какая-то. И специально добавил – “не россиян я имею в виду, а именно русских”.

Поздно. Русским бабушкам детных семей уже не водить, а у поколения пепси, на пестование которого положила столько сил наша демократия с лицом Гавриила Попова, нет Родины. Есть у них “уродина”, “Русское радио” и Фоменко.

* * *

Была ведь, была у чеченцев возможность построить свое государство. Без русских. Без одиозного Дудаева. Гордая, свободная, независимая Чечня. Цивилизованная. Ничего не вышло. Народ здесь здоров работать – на себя, на свою семью и даже на свое доброе имя. А на государство – нет, не привычен. И тогда работу по государственному строительству заменили идеологической идеей – ваххабизмом. Результат известен. В сущности, как это ни парадоксально, может быть, звучит, ваххабизм есть разновидность интернационализма. Перманентная революция, по Троцкому, продолжается…

Женщины вспоминают урус-мартановских ваххабитов: “Каких тут только не было! И арабы, и негры, и еще какие-то узкоглазые, с длинными волосами, заплетенными в косы. Что это за нация?! Может, малазийцы? Были и светловолосые, европейской внешности, и кавказцы, ну и наши, конечно… Домов быстро себе понастроили, жен начали брать. Бывало, идут четыре жены на рынок, все вместе, смеются, разговаривают между собой… Чудно нам это!..”

Не откладывая разбойничьих походов за Терек, ваххабиты начали похищать людей и “на местах”, выбирая семьи позажиточней. Лечо Мамацуев, нынешний зам-главы администрации Урус-Мартановского района, рассказывал, как украли его отца, два месяца пытали. Дальнейший путь известен: видеокассета, шантаж, требование денег… Но уже шла вторая война, и отца удалось выручить. Лечо не только в администрации курирует “силовиков”, но и внешне человек очень сильный – высокий, широкоплечий. Кассету он не смотрел – друзья ему не посоветовали. “Ты, Лечо, этого не выдержишь…”

Чеченские женщины обижаются: “Выдумали какое-то прозвище – “лицо кавказской национальности”. Лечо обижается: “По телевизору и радио говорят: “Чеченские бандиты”. Не чеченские, а ичкерийские. Разве можно вешать бандитское клеймо на целый народ?!” Лечо, конечно, прав. Люди, действующие в ущерб своему народу, перестают ему принадлежать. Это – “граждане мира”, вечные пилигримы. Чеченцы посадили себе на шею не чеченских бандитов, а ичкерийских. Русские посадили себе на шею вовсе не русское радио, телевидение и правительство, а насквозь интернациональное, лишенное вообще представления о том, кто такие русские, башкиры, татары, чеченцы, немцы и т.п. Воистину бессмертен ленинский тезис: “Пролетарий не имеет своего Отечества”.

* * *

На центральной площади Урус-Мартана, неподалеку от того места, где находилась “расстрельная” стена, я разговаривала с чеченским учителем, который просил не называть его имени. Мудрый, много поживший человек, он говорил: “Надо знать наш народ. Чеченцы никогда не будут воевать с чеченцами – у нас есть обычай кровной мести. Вот почему чеченцев надо сделать друзьями. Как? Нужно оказать чеченцу доверие, и вернее друга у вас не будет”.

Итак, для того чтобы “держать” пространство государственности, в Чечне необходима внешняя сила – федеральные войска, власть. Но оглядываясь на первую чеченскую войну и на действия центра во вторую, любой здравомыслящий человек поймет, что и чеченцев, и русских в этом затяжном военном конфликте использует некая третья сила. Война – это людские потери с обеих сторон, и прежде всего мужского населения; война – это многомиллиардные вложения и списания средств; война – это, наконец, сильнейший пропагандистско-информационный повод, с помощью которого населением и мировым общественным мнением можно легко манипулировать. Покуда идет война, не будет покоя ни в России, ни в мусульманском мире. Надо ли объяснять, что сил, заинтересованных в подобной дестабилизации, предостаточно?

Армия, воюя с боевиками – где плохо, где хорошо, а где и вовсе героически, – задачу свою выполняет. Чеченские отряды Беслана Гантамирова, люди из новой администрации, в очередной раз сражаются за мир – доверие их в первой кампании уже обманули. Допустим, боевиков разрешат в этот раз “додавить” (хотя время от времени будируются слухи о переговорах с Масхадовым). Что дальше? Неужели уцелевшие русские вернутся в Чечню как ни в чем не бывало? В чем вообще смысл политики России на Северном Кавказе? И какой авторитет здесь будет иметь федеральная власть, которая не может навести порядок в Москве, С.-Петербурге, других крупных городах, сферы влияния в которых поделены преступными группировками зачастую с “кавказским лицом”?

Лидия Сычева

Урус-Мартан – Грозный – Москва