Выздоровление – в смирении

Когда мне было четырнадцать лет, мои родители развелись, а мама умерла. Два раза я выходила замуж, но мужья меня оставляли, хотя я и любила их очень. А вот детей все прибывало. Три дочери казались мне утроенным повторением моей судьбы – тяжела женская доля.
Но чем более мне в жизни не везло, тем больший возникал во мне протест. Нет, не хотела я оставаться одинокой, не желала быть “скромной”, тихой учительницей с зарплатой в тысячу рублей, не согласна была и на то, чтобы мои дочери шли по жизни мученицами.
Силы мои напряглись до предела, но я доказала моим коллегам, что именно я – лучший литератор в нашем маленьком городке. Покрутилась в “сферах”: нашла себе друга, московского художника, который месяцами жил в нашем старинном городке, все писал его. Заняла денег, купила дачку, чтобы сытнее кормить с огорода своих подрастающих чад – и… сорвалась.
Моя болезнь, которая прежде сказывалась лишь в постоянном недостатке сил, так что я всегда чувствовала, как до боли напрягается каждый нерв, словно взломала тонкую оболочку моего тела и хлынула из меня через трещины, подобно горячей лаве.
Я лежала уже несколько недель, почти не поднимаясь, друг советовал мне обратиться к психиатру – он не первый раз видел, как скручивает человека в трубочку невроз, а я противилась. Гордость, моя человеческая гордость не позволяла согласиться с тем, что я, я (!) – “душевнобольная”. Только произнесешь про себя это слово, глаза тотчас закрываются и беспомощно наполняются слезами. Да и какая же я…?! Если я все понимаю, рассудка не теряю?!
Дочерям я тоже опорой больше не была. Разве уследишь за ними из палаты областной больницы или не поднимаясь с постели?
Настроение было ужасным. Вспомнилось мне, как, умирая, мама просила: “Только учителем не будь! Сил твоих на это не хватит!” А я не послушалась. Детей я люблю, и своих, и чужих. И все же я самонадеянно выжидала, что моих собственных сил хватит подняться одною волею! Я заставляла себя выходить на улицу, но ноги были ватными, перед глазами словно все залито водой. И я возвращалась. Никогда ничего подобного не переживали раньше ни я сама, ни мои родственники, и я терялась перед лицом неведомого. И это невроз?
Последней каплей явилось то, что я стала впадать в… слабоумие. Умом своим острым я тоже всегда гордилась. Как и детьми, и другом. А тут мысль словно вязла в вазелиновом мозгу, двигалась с трудом, с одышкой. Иногда просыпаюсь, а голова как отмороженная, как челюсть при анестезии, будто ее и нет. Вот тогда я сама и попросила друга: “Приведи ко мне врача!”
Прибыл психиатр, муж привез его из Москвы. Прописал мне таблетки, обливания холодной водой, йоговские асаны.
И я действительно поднялась. Силы физические появились, начала ходить, голова прояснилась и заработала. Но душа… души словно не было. Я ее не чувствовала. Ни любви, ни ненависти, ни гордости былой, ни рвения, ни тепла, ни горечи. Нет души, и все.
Где душу взять?! Друг опять по друзьям забегал, стал советоваться. И однажды привел к нам в дом… священника. Я вызвала друга на кухню и замахала обеими руками: “Уведи! У меня нет грехов! Или, вы думаете, это Бог меня наказал?! А за что?! Чем я плоха? Я – хорошая мать, я – верная подруга, я – учитель старательный, трудолюбивый! Нет у меня грехов!” И я заплакала. И вот когда я заплакала, я вдруг ощутила свою душу. На время; потеплела она, мешочек этот, атрофированный, целлофановый, прозрачный. Заполнился моей болью. Ведь о чем я плакала? О гордости своей уязвленной. Гордость выходила из меня вместе со слезами, покидала… А вместо нее просыпалось во мне чувство вины и пока неясного смирения.
…Я прихожу в храм утром перед уроками, прислоняюсь лбом к чудотворной иконе. И постепенно наполняю свой мелкий “стакан” силой благодушия и смирения.
И я вновь чувствую свою душу: она легка, спокойна и пластична, радостна и приветлива. И так теперь сладостно осознавать, что я вовсе не лучший учитель в городе! Что хороших-то учителей много! Что я не одна. Что положен конец соревнованию с человечеством! Всем места хватит!

Татьяна ЦЫБАКОВА
Тверская область