Выстрел Карповича Студент сознательно пошел на убийство министра просвещения

Выстрел Карповича

Студент сознательно пошел на убийство министра просвещения

Карпович и Боголепов. Убийца и жертва. В такой связке их имена навсегда сохранит история. Не случись выстрела Карповича, и тот, и другой уже давно были бы преданы забвению.

Итак, кто же они, действующие лица кровавой драмы, разыгравшейся на заре XX века в стольном Санкт-Петербурге?

Николай Павлович Боголепов, как гласят биографические справки, родился 27.11/9.12/ 1846 года в подмосковном Серпухове. Однако, если соблюсти абсолютную точность, случилось это не в Серпухове, а во Владычной слободе, входившей в те времена в состав Пригородной волости Серпуховского уезда и получившей городскую прописку только в 1926 году.

Глубокий отпечаток на формирование личности Боголепова наложили гены и воспитание. Отец его, выросший в семье священника, служил околоточным надзирателем. Необычайно строгий к себе, он и от детей требовал во всем исполнения своего долга. Мать, Эмилия Карловна Фильгабер, немка по происхождению, с присущими ее нации дисциплиной и порядком, стремилась привить эти качества и своим восьмерым детям. Она занималась и их начальным образованием, откуда отличное знание немецкого языка.

Поскольку Серпухов в то время еще не обзавелся даже прогимназией, мальчика отдали в 1-ю Московскую гимназию.

Боголепов окончил ее с золотой медалью, поступил на юридический факультет Московского университета и вышел оттуда со званием кандидата, выпускника, имеющего средний балл не ниже 4,5.

После службы в канцелярии Уголовного департамента Правительствующего сената в Москве он в 1869 году переходит на юридический факультет Московского университета.

А в 81-м защищает докторскую диссертацию и избирается ординарным профессором по кафедре римского права. По мнению журнала “Искра”, он пользовался авторитетом лучшего знатока и лектора по этому предмету. Однако известны и иные мнения. “Он не поражал никого ни умом, ни талантами, – утверждал близко знавший его профессор того же факультета М.М. Ковалевский. – Его диссертации не выходили из числа заурядных, а вне их он ничего не писал, кроме учебников”.

Два, правда, неполных, срока (1883 – 1887 и 1891 – 1893 годы) Боголепов являлся ректором Московского университета. Ректорство его совпало с крупнейшим событием в университетской жизни – принятием в 1884 году нового, реакционного, устава университетов, лишившего их автономии, упразднившего выборность ректоров и деканов, а также корпоративные права студенчества и др. И Боголепову приходилось действовать в жестких рамках нового устава, вызывая недовольство немалой части студенчества и профессуры. Служебное рвение Боголепова было замечено, и 29 июня 1895 года он получает назначение попечителем Московского учебного округа, включавшего 11 губерний Центральной России, и уже в 1898 году вступает в должность министра народного просвещения.

Предметом первостепенного внимания Боголепова стала реформа среднего образования, вызывавшего наиболее сильный огонь критики со стороны оппонентов. Под его руководством была создана авторитетная комиссия, и ее выводы легли в основу проекта министра, предусматривавшего сохранение и гимназий, и реальных училищ. В гимназиях упразднялись письменные переводы с русского на латинский и древнегреческий языки, а также каникулярные работы учащихся. Педсоветы наделялись правом перевода учеников, имевших хорошие оценки, в следующие классы без экзаменов.

По инициативе Николая Боголепова в университетах стало гораздо больше внимания уделяться практическим занятиям. При восьми университетах /кроме Варшавского/ начали устраиваться студенческие общежития. Особенно много он сделал для Московского университета, добившись миллионных ассигнований на строительство и расширение его зданий, на возведение астрономической обсерватории.

В то же время он не был ревностным сторонником высшего женского образования, полагая, что основное предназначение женщины – это выполнение обязанностей матери и дочери. Но Николай Павлович не мог игнорировать растущей тяги слабого пола к получению высшего образования. Именно при Боголепове, в 1900 году, в Москве открылись Высшие женские курсы, аналогичные тем, что уже действовали в Петербурге.

В поле зрения министра попало и положение в системе начального образования. Его особенно тревожил катастрофический дефицит начальных городских и сельских народных школ, которые охватывали только треть детей школьного возраста, и он настойчиво добивался увеличения ассигнований на нужды начального образования.

И все-таки на глубокие, радикальные меры Боголепов не пошел, да и не мог пойти, хотя система, особенно среднего, образования с ее безнадежно устаревшей, классической направленностью, бессмысленной зубрежкой все больше отставала от потребностей жизни и развития общества. Его же деятельность была подчинена главным образом предотвращению распространения свободолюбивых идей и настроений в учебных заведениях. И это особенно проявилось во введении 29 июля 1899 года “Временных правил” о сдаче студентов в солдаты “за дерзкое поведение, за грубое неповиновение начальству, за подготовление беспорядков или производство их скопом в стенах заведений и вне оных”. В обществе их с возмущением нарекли “боголеповскими”. Сам же Боголепов не считал эту меру более суровым наказанием, чем исключение студентов из университетов без права повторного поступления в них, поскольку студент, отбывший воинскую повинность, мог продолжить образование в любом учебном заведении. Особенно взбунтовалась студенческая молодежь, требовавшая возвращения университетского устава 1863 года, предоставления женщинам права на поступление в университеты, а также равноправия евреев в получении образования.

В начале 1901 года Боголепов применил “Временные правила” на практике. За участие в студенческих беспорядках были отданы в солдаты 183 студента Киевского, а затем 28 студентов Петербургского университетов, чем министр окончательно подписал себе приговор.

14/27/ февраля 1901 года исключенный из Московского, а затем и Юрьевского университетов Петр Карпович нанес Боголепову смертельное ранение.О Карповиче известно очень немного, да и то в основном из воспоминаний народоволки В.Н.Фигнер и его однокашника по гимназии Л.М.Клейнборта, которые грешат отдельными неточностями. Чтобы воспроизвести подлинную картину, обратимся к личному студенческому делу из фондов Центрального исторического архива г. Москвы. Из копии свидетельства о рождении Петра Владимировича Карповича следует, что “в метрической книге, хранящейся в архиве Черниговской духовной консистории, Новозыбковского уезда,село Щербинич, Свято-Николаевской церкви за 1874 год, под ╧ 95 мужским, записано так: родился октября первого дня, а крещен третьего дня Петр, родители его: Минской губ. Пинского уезда дворянин Владимир Данилов Карпович и законная его жена Агафия Филиппова, оба православного исповедания”. Таким образом, родился Карпович 1 октября 1874 года, а не 3-го, как утверждается в биографических справках о нем. По свидетельству его сводной сестры Л.В. Москвичевой, он – внебрачный сын владельца хутора Воронова-Гута А.Я. Савельева, который в свою очередь родился от побочной дочери Екатерины II и князя А.А.Безбородко, то есть Карпович – правнук Екатерины II и внук А.А. Безбородко. Савельев так и не узаконил своего внебрачного сына.

Учился Карпович в гимназиях в Гомеле, а затем Слуцке. “В Гомеле, – вспоминала Москвичева, – он видел нищету, бесправие еврейского народа, что сделало его навсегда горячим защитником этой нации”. Но сам Карпович не имел к ней никакого отношения, несмотря на уверения в этом вдовы Боголепова. Учился он неплохо, хотя и без заметного блеска.

В июле 1895 года Карпович поступает на отделение естественных наук физико-математического факультета Московского университета. Но учеба мало волновала его. Он с головой уходит в дела студенческого движения, работу студенческой организации “Союзный совет объединенных землячеств”, взахлеб читает нелегальную литературу. В свою первую экзаменационную сессию он не появился ни на одном экзамене, что оппозиционно настроенные студенты рассматривали как акт протеста против существующих политических порядков. В апреле 1896 года Карпович попытался перевестись на медицинский факультет Московского университета, но получил отказ и был оставлен на физмате на второй год. В ноябре того же года он стал одним из зачинщиков студенческих выступлений, был арестован и исключен из университета.

Высланный на родину Карпович живет на хуторе у матери, занимаясь в основном крестьянской работой. В 1898 году Н.П. Боголепов, будучи министром народного просвещения, удовлетворил прошение опального студента о поступлении на медицинский факультет Юрьевского университета, хотя его прежние ходатайства отклонялись попечителями учебных округов.

Но и здесь он остался верен себе, занимаясь больше делами студенческого движения и подтверждая прописную студенческую истину, что “все равно где учиться, лишь бы не учиться”. За участие в студенческих беспорядках он был исключен и из Юрьевского университета.

Тогда, продав дом, доставшийся ему в наследство от отца, Карпович на вырученные средства в конце 1899 года отправляется для продолжения образования в Германию. Он слушает лекции в Берлинском университете, занимается в королевской библиотеке. С жадностью ловит он известия с родины, переписывается с университетскими товарищами. Из сообщений германской прессы он узнает об отдаче в солдаты киевских студентов. Эту меру Карпович нашел чрезмерно жестокой, что и толкнуло его на убийство Боголепова. Не посвящая никого в свои планы, он приобретает револьвер и за два дня до роковой минуты приезжает в Петербург.

Остановившись в скромных номерах по Казанской улице, Карпович двое суток проводит в мучительных раздумьях. Конечно, он прекрасно понимал, что убийство министра будет стоить ему собственной жизни. Он составляет прошение на имя Боголепова о зачислении в студенты Петербургского технологического института и 14 февраля, в приемный день министра, направляется в министерство, находившееся на Фонтанке, неподалеку от его временного прибежища.

В тот день Боголепов с присущей ему пунктуальностью приехал в министерство около 13 часов. Приемную уже заполнили многочисленные посетители. Заслушав доклад о текущих делах, министр стал обходить просителей. У входа находился один из служителей, к которому уже во время приема обратился только что появившийся скромно одетый молодой человек и, изложив суть своего ходатайства, прошел на предложенное ему место, рядом с черниговским городским головой. По показаниям свидетеля на суде, видимо, дежурившего у входа во время приема, увидев Карповича, он подумал: “Какой несчастный молодой человек, какой нервный и больной! Он хотя и был спокоен, но бледен, руки тряслись, и на лице были заметны подергивания”. Еще бы, ведь тому впервые предстояло отважиться на столь отчаянный шаг, к тому же в его распоряжении был только один-единственный выстрел, сделать другой ему бы просто не дали.

Тем временем Боголепов, подойдя к соседу Карповича, выслушал его просьбу об открытии в Чернигове реального училища. В ответ он заявил: “Представьте нам удостоверение от более состоятельных помещиков и дворян, что они будут отдавать в училище своих детей … Мы не желаем открывать училища для разночинцев”. По утверждению Карповича на суде, эти слова министра окончательно развеяли все его колебания. Завершив разговор с черниговским головой, Боголепов перешел к Карповичу и взял у него прошение, но вновь обернулся к его соседу, и в этот момент прогремел выстрел. Пошатнувшись, Боголепов без звука, словно подкошенный, рухнул на паркет приемной и на несколько мгновений потерял сознание. Револьвер и прошение Карповича полетели на пол. Его тут же схватили и связали. “Не бойтесь, я не уйду, я сделал свое дело”, – только и смог вымолвить виновник происшествия. Раненый министр был доставлен домой, а Карповича поместили в дом предварительного заключения.

Рана Боголепова оказалась тяжелой и болезненной. В первые дни после ранения бюллетени, публиковавшиеся в газетах, сообщали об удовлетворительном состоянии его здоровья, а Карпович был окружен завесой полного молчания. До полутора десятков врачей перебывало у Боголепова. Его семью посетили многие высокопоставленные сановники. Своим визитом его удостоил и Николай II, который ограничился разговором с женой министра о состоянии здоровья больного. Последние часы его жизни прошли в страшных физических страданиях, и 2 марта 1901 года он скончался.

По прошествии полутора недель после кончины Боголепова, 17 марта 1901 года, в Петербургском окружном суде состоялся судебный процесс по делу Карповича. Причины оттяжки со слушанием дела были связаны не столько с ростом студенческих волнений, сколько с тем, что приходилось выжидать исхода болезни Боголепова, так как оставался открытым вопрос: за что судить Карповича – за убийство или нанесение министру тяжелого ранения. Неожиданностью явилось то, что дело Карповича слушалось не в военном суде или особом присутствии Сената, а в Судебной палате с участием сословных представителей, и судили его не за политическое, а уголовное преступление. Хотя, с другой стороны, это и не было сенсацией, учитывая настроения в обществе. Даже военный министр А.Н.Куропаткин, провожая питерских студентов в солдаты, произнес ободряющую напутственную речь и, пожимая каждому руку, дал слово офицера, что, покуда он министр, Карпович не предстанет перед военным судом.

Дело Карповича слушалось при закрытых дверях около шести часов.

От последнего слова подсудимый отказался, после чего был оглашен приговор по обвинению его в предумышленном убийстве. Он приговаривался к “лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на 20 лет”.

Выстрел Карповича изрядно напугал власти, и 5 июня 1901 года выходит царский указ, предписывающий вернуть отправленных в солдаты студентов в аудитории.

Карпович был заточен в Шлиссельбургскую крепость, а в 1906 году выслан в забайкальский Акатуй. Но уже через год его отправляют на поселение. По дороге, на одном из этапов, когда они остановились в городе, где была железнодорожная станция, он отпросился у охраны за покупками, взял билет, сел на поезд и был таков. Он бежит за границу и примыкает к партии эсеров, вступив в ее “Боевую организацию”, возглавлявшуюся Азефом. В 1908 году Карпович принял участие в организации неудавшегося покушения на Николая II, но после разоблачения провокатора Азефа порывает с социализмом.

Известия о Февральской революции 1917 года в России застали его в Англии, вызвав глубокий переворот в его сознании. И в конце марта с группой русских политэмигрантов он спешит на родину.

Конец его был трагичен. Пароход был потоплен немецкой подводной лодкой в Северном море, на полпути между Англией и Норвегией. Некоторым пассажирам, воспользовавшимся корабельной шлюпкой, удалось спастись, но Карповича среди них не было.

Так, вдали от родины, в морской пучине, пережив Боголепова на 16 лет, закончил свой жизненный путь бунтарь и правдолюбец Карпович. С его трагической гибелью пришла к финалу и история неразрывной связки двух антиподов, с одной стороны, непримиримого противника царизма и отъявленного террориста, а с другой – закоренелого монархиста и реакционера. Первый вошел в историю с героическим ореолом, второй – с клеймом злодея, хотя и ставшего жертвой террористического акта. Однако если оценивать того и другого не с классовых позиций, а через призму общечеловеческих принципов, то оценки оказались бы и не столь категоричны.

Юрий ЛЬВУНИН,

доктор исторических наук