Вячеслав ШЕСТАКОВ: Привлечь деньги не самое трудное дело

Два раза омская школа №130 переживала «клиническую смерть» – собирались сносить. Пять лет назад Департамент образования предпринял последнюю попытку: директором был назначен 28‑летний Вячеслав Викторович Шестаков.

– Можно было представить, сколько проблем меня ожидает. Конструктивные изменения здания: трещины по зданию, неизвестно, насколько опасные. Малокомплектная, основная, в нее шли те, кому больше было некуда пойти. Низкий заказ родителей опустил педагогов на уровень детей. Высится она среди частного сектора, поблизости нет учреждений образования, в том числе и дополнительного. Рядом две колонии строгого режима, чуть дальше торговая база, где работают родители – мигранты из бывших союзных республик. Национальный состав: 40 процентов – славяне, 60 – казахи, татары, азербайджанцы, узбеки. Обучалось менее 200 детей при проектной мощности в 500 человек.Нужно было все эти недостатки превратить в достоинства. Еще до меня 130‑я стала участником проекта «Школа – вуз – предприятие». Правда, только на бумаге, так как старших классов не было. Встретился с Игорем Михайловичем Зугой, руководителем Омскнефтехимпроекта, шефом школы. Настроен он был скептически, но обмолвился, что нужны инженеры со знанием делового казахского языка. Мы стали работать в этом направлении. Для начала организовали школу полного дня. В нашем районе вводить плату за продленку – преступление, и теперь мы единственная школа в городе, где она бесплатна. Дети с 1‑го по 7‑й класс на уроках и кружках до 3‑5 часов. Обязательна прогулка – рядом городской парк, грех не использовать инфраструктуру. Взял девять педагогов допобразования – по Госстандарту дается 10 часов на каждый класс, включая спорт, шахматы, рукоделие, робототехнику и так далее. Приходят на практику студенты – заключаем договор с музыкально-педагогическим колледжем, с государственным университетом. Работаем не только в учебном году, но и все лето.Нужна была команда. Я менеджер социально-культурной сферы, географ. Начинал с помощника библиотекаря, был учителем, заместителем директора. Не хватало опыта, инженерного мышления и настроенности бизнеса на результат. Сейчас замов три: классический завуч (заместитель по учебной части), зам по науке с инженерным образованием, зам по воспитательной работе – менеджер из бизнеса. Все переучились, жесткого распределения обязанностей нет. У бюджетников плохо развиты навыки зарабатывать. Дальше того, что собрать с родителей и попросить у департамента, мысль не идет. Да еще и попросить страшно – вдруг начальство рассердится? На мой взгляд, собирать деньги с родителей – самая пошлая мысль, которая может прийти в голову от инфантилизма и лени. Большую часть вопросов мы решаем на верхних ступенях. Есть целая цепочка финансовых институтов, начиная с учредителя, в обязанность которого входит обеспечивать школу, и продолжая социальными партнерами, депутатами, грантами… Были проблемы с рабочими тетрадями, которые родители всегда приобретали за свой счет. Своей волей я их отменил и не вижу, чтобы детям стало сложнее учиться. А вот учителя сопротивлялись – им-то с тетрадями проще. Но школа может и должна выживать без родительских денег. Все, что нужно, – это грамотное управление и расстановка приоритетов.К открытию Центра изучения казахского языка и культуры мы готовились целый год. Наша региональная организация «Казахский национальный культурный центр» взяла на себя финансовую сторону, оборудовав кабинет. Сейчас казахский второй иностранный по выбору наряду с немецким, также у нас работает областная инновационная площадка по написанию учебника. Действует система взаимозачета, когда ребенок учит английский, немецкий и любой другой язык в другом учреждении у других преподавателей. Кстати, есть у нас ученик, изучающий китайский, – мы настраиваем ребят на мобильность. Жить в городе, работать за границей – почему нет? Учат казахский и русские ребята, которые видят свое будущее в Омскнефтехимпроекте (ОНХП). Сегодня, к сожалению, довольно типична ситуация, когда школьник хочет стать инженером, поступает в профильный вуз, учится 4‑5 лет, а потом приходит на работу и вдруг выясняет, что у него совсем не инженерное мышление. Гораздо лучше, если он пройдет практику уже в 7‑м классе. Каждый год 3‑5 наших учеников стажируются на предприятии под руководством специалистов. У ОНХП 13 подшефных школ, попасть туда надо постараться. Денег социальные партнеры просто так не дают. Но мы готовим кадры для предприятия, и они помогли оборудовать кабинет физики, благодаря чему вывели робототехнику из внеурочной в образовательную деятельность.Три года понадобилось, чтобы мы перешли на шестидневную неделю, добавив новые предметы и введя профиль. Нынче у нас 406 учеников, и будет больше. Но главное не в этом. В первый же год моей работы покончил с собой первоклассник – там была очень тяжелая семейная ситуация. Погибли два девятиклас­сника – пьяные дедушка с бабушкой спаслись от пожара, но забыли, что в доме остались внук с другом… Каждый год учеников сажали за наркотики. Сейчас втягивание в криминал детей прекратилось, состоящих на учете в инспекции по делам несовершеннолетних нет. Что-то начало меняться в сознании детей и родителей. Удалось выстроить социально-психологическую службу, из-за которой у нас постоянные стычки с опекой. Малейший синяк на теле ребенка – вызываем полицию. За последний месяц выявили два случая жестокого обращения с детьми. Кажется, до папы-мигранта дошло, что бить дочку поленом по пальцам запрещено. Потрясающий инструмент – служба медиации. Психолога у нас теперь два – клинический и педагог-психолог, ведь помощь нужна как детям, так и учителям и родителям. Их задача не только увидеть проблему и сообщить родителям и директору, но и разрешить ситуацию прежде, чем она стала проблемой. Кроме того, они участвуют в образовательном процессе, например в разработке индивидуальных учебных планов. У нас много детей с проблемами здоровья. Помню, как удивила реакция мамы умственно отсталого ребенка, которого принимали первым, – она чувствовала себя виноватой, что доставила «столько проблем». Да, нужно было найти учебники, оформить кучу бумаг, чтобы выделили ставки олигофренопедагога, дефектолога, учителей по отдельным предметам. Но государство гарантировало ребенку обучение, и если у родителей чего-то нет, чтобы его обеспечить, это проблема школы, а не семьи.Как оказалось, привлечь деньги – не самое трудное. Мы понимали, что 50 миллионов, которые требуются для полного ремонта здания, никто не даст. Но за пять лет появились крыша, из-за плохого состояния которой раньше не работал весь четвертый этаж, пластиковые окна, спортивная площадка, в которую мы превратили заброшенную территорию. Трещина зашита, контролируется, опасности не представляет. Удалось это во многом благодаря сотрудничеству с Роспотребнадзором. У нас ведь одна задача – беречь здоровье детей. Сложнее было переформатировать систему обучения. На мой взгляд, современная школа сейчас находится на уровне XIX века. Дети идут в нее, как в исправительное учреждение. Из моего окна видна колония, и я не хочу, чтобы мы были похожи, мы же не туда готовим! А куда, какие задачи ставит школа? Школа «впихивает» знания, ориентирует на ЕГЭ, но не готовит к реальной жизни. Наш первый 11‑й класс был маленьким – 15 человек, из них пятеро – медалисты. Но только один из них устроился работать в серьезную иностранную фирму. И это был троечник, набравший максимальный балл за проект. Это натолкнуло меня на мысль, что нужно развивать в детях качества, которые помогут в дальнейшей работе. Сейчас все со 2‑го по 11‑й класс выполняют в течение года проекты. На первом же педсовете я напугал учителя физики, спросив, знает ли он, что изучал его класс на географии. Ведь современная жизнь строится на стыке наук. Пока не вышли на всю школу, но у детей уже есть необычный интегрированный урок. Например, 7‑му классу ставим одну общую тему – «Каспийское море». Учитель географии рассказывает о добыче газа и нефти, экологи – об опасностях для природы, с информатиком ребята создают робота, который может собирать пролитую нефть, с учителем казахского изучают животный мир. Урок длится 3,5 часа, на нем все учителя работают вместе, отсутствует классическая расстановка парт. Такой урок по продуктивности эффективнее недели хаотичных знаний. Ребята посмотрели на Каспийское море не с позиции контурной карты, а с точки зрения проблемы, которую они в состоянии решить, пусть и не сейчас, так в будущем. Увлеклись теперь созданием программы, которая будет управлять роботами, собирающими нефть. Были претензии педагогов: «Что мы, развлекать их пришли?» Но учитель уже не только источник знаний. Любой ученик может на своем смартфоне зайти в Интернет и посмотреть, что есть не только те подходы, которые освоил педагог. Плохой учитель боится детских гаджетов, страшась, что с их помощью его авторитет будет подорван. Мы не сдаем телефоны на входе – это для тюрьмы. Мы их используем. Электронные доски настроены, гаджеты синхронизируются в единую сеть. Особенно удобно для тех, у кого слабое зрение. Сложнее всего увести педагогов от авторитарности, убивающей школу. Многие уволились, не приняв моих идей. Убеждаю коллег, что хороший учитель не тот, у кого ученики не шевелятся, а тот, у которого у детей горящие глаза. У нас много молодых, но они тоже разные. В прошлом году пришли четверо, а задержались лишь двое.Изменились отношения педагогов и детей. Главный показатель для меня – двое учителей без моего вмешательства извинились перед детьми за не слишком правильное поведение.Как директор государственной школы, я обязан создать все условия для обучения детей. ФГОС дает поддержку этим нововведениям. Задача государства – привести в соответствие школьную инфраструктуру, а микроклимат зависит от руководителя. У нас в школе не говорят, что виноваты закон, департамент, родители, дети. Люди больше не валят с больной головы на здоровую, а ищут пути решения проблем. Но ничего не изменится, пока директор не почувствует ответственность за судьбы детей, не перестанет думать, что ЕГЭ – конец отношений, и пока учителя не поймут, что экономика города связана со школой. Ведь мы растим людей, способных изменить город. Омск