Вячеслав САМОДУРОВ: Движение и цвет – главные герои балета

Вторую весну подряд сразу несколько «Золотых масок» в балетных номинациях уезжают в Екатеринбург. В прошлом году постановка «Вариации Сальери» Екатеринбургского театра оперы и балета была четырежды отмечена главной театральной премией страны. Ее назвали лучшим спектаклем, Вячеслав Самодуров был признан лучшим хореографом, Павел Клиничев – лучшим дирижером, а приз за лучшее исполнение женской роли достался Елене Воробьевой. На этот раз Вячеслав Самодуров и Павел Клиничев вновь отмечены «Золотой маской» за спектакль «Цветоделика». И сегодня уже принято говорить, что главные балетные тренды зарождаются в Екатеринбурге.

Слова «цветоделика» до появления балета, похоже, не существовало. Оно ассоциативно отсылает к понятию «психоделика», что есть изменение сознания, отключение его, почти сон. А цветоделика – это отказ от привычного восприятия, нахождение новых красок. Добровольное и сладостное подчинение их прихотливой, капризной, но имеющей четкую внутреннюю структуру, как разноцветье калейдоскопа, игре.Концепция балета абсолютно оригинальна. Хореограф не идет по некогда проторенной кем-то дороге, не интерпретирует уже существующее, а создает чистый эксклюзив, до него не существовавший. Спектакль представляет собой триптих из произведений Чайковского, Пярта, Пуленка. Первый акт «Антично-белый/фуксия» передает свойственную классике легкость движений и тонкость палитры, которые, впрочем, к XXI веку созрели до яростного прорыва к крайностям – фуксия все-таки. Второй акт «Ультрафиолет», выход за пределы цветового спектра, – это его невидимая часть. Потустороннее существование человека. Балет в полутьме. Третий акт – истинная «Цветоделика», роскошество красок, балетные пачки как клумбы, погружение в самую сердцевину цвета, цветка. Музыка пикантна и эротична, как и действия солистов, в какой-то момент освобождающихся от громоздких – но воздушно-танцующих! – юбок и прочих лишних элементов туалета: обнажение движения. Декорации в привычном виде отсутствуют, формообразование пространства происходит в основном за счет направленных световых пучков, создающих архитектурную композицию спектакля.Автор балета Вячеслав Самодуров начинал как танцовщик в Мариинском театре, где был возведен в ранг премьера. Петербургская публика особо ценила его стремительную и азартную манеру танца. Затем – премьерство в Национальном балете Нидерландов и Королевском балете Великобритании Ковент-Гарден. После травмы он некоторое время находился в замешательстве: что же теперь?! В 2011 году директор Екатеринбургского оперного театра Андрей Шишкин пригласил Самодурова на Урал. Сначала предложил постановку, затем – должность художественного руководителя балета. Не имея еще опыта руководства, Вячеслав Самодуров согласился: «Я решаюсь легко и не боюсь пробовать». Первое впечатление о театре было двойственным. Красивое здание, целеустремленные лидеры, балетная труппа 80 человек: где еще, кроме Большого и Мариинского, найдешь такое? Но артисты знали преимущественно классический стиль, Вячеслава же в силу богатого европейского опыта и собственных эстетических предпочтений интересовало иное. – Вячеслав, судя по всему, у вас обостренное чутье времени и ясное видение того, каким должен быть современный театр. Даже если это академический театр оперы и балета.- В России театров много, но они похожи. В идеале же каждый должен иметь свое лицо. Тогда артист, постановщик выбирает коллектив в соответствии с его идеей: классика, или модерн, или нацеленность на эксперимент. Чисто классический театр оперы и балета сегодня не нужен (если только он исконно не принадлежит классическому репертуару, который в нем и создавался, как Мариинский). Театр должен существовать в актуальном времени. Если он ограничен исключительно репертуаром XIX века, то совершает преступление перед жителями территории, где находится. Ведь он чаще всего единственный, а вкусы и желания у людей разные. И театр обязан быть разным. Отслеживать интересы публики и одновременно воспитывать ее. Одна из его функций – создавать новый репертуар, что, конечно же, рискованнее и сложнее, чем делать ставку на проверенное временем и другими коллективами. Но в этом его миссия.- Когда вы приехали в Екатеринбург, в вашем распоряжении были две вещи: собственные твердые представления о том, каким должен быть театр, и классическая труппа. С чего начали «революцию»?- С идеи. С мотивации. Какой смысл просить людей танцевать чище, вывортней, если нет понимания зачем. Труппа не «склад» артистов. Люди приходят и уходят, влияют друг на друга. Сильная сторона екатеринбургской труппы – молодость, амбициозность, добротная база, готовность учиться. На такой основе можно многое построить.Своеобразным арт-обстрелом для нас стало участие в биеннале современного искусства. Театр впервые вышел из собственных стен и создал балетную инсталляцию в индустриальном пространстве, на закрытом предприятии. Наверное, тогда в головах артистов что-то изменилось, растаяли жесткие стереотипы. Затем Dance-платформа, или хореографические мастерские, которые мы проводим уже несколько лет. Танцоры работают с хореографами индивидуально, тет-а-тет, и показывают результаты на сцене: у некоторых прежде такой возможности просто не было. Ведь классический балет – это пара ведущих солисток и их партнеров, кордебалет – 21 девочка и 16 мальчиков, а остальные лишь создают антураж. Если артист не умеет крутить фуэте, но при этом прекрасно владеет телом, харизматичен, ему есть что сказать, новый репертуар дает шанс проявить себя.Главное качество, которое превращает хорошего танцовщика в тонкого танцовщика, развивающегося танцовщика, – это артистический интеллект. Умение работать в любом пластическом материале. По моему мнению, сегодня у нас нет нереализованных артистов, есть те, что в перспективе смогут достичь большего. Я вижу, что многие молодые сделали громадный шаг вперед. Если человек занят работой, он трансформируется.- Экспрессия и выразительность ваших спектаклей близки современному танцу, но отточенность, поставленность движений исконно балетные. Давайте уточним: ваша стилистика – это неоклассика?- Размытый термин, но я бы сказал именно так. Классический танец с позиций сегодняшнего момента. (Классика – это тоже современное искусство, только принадлежащее своему времени.) И это балет, а не contemporary dance, который подразумевает более приземленный стиль, без «пальцев». Я же, безусловно, культивирую пальцевую технику. Но в сравнении с исконным классическим балетом неоклассика позволяет более широкую амплитуду движения, дает большую свободу исполнения. Мы не отказываемся от прошлого балетного опыта: мы помещаем его в настоящее время.Движение и цвет – вот главные герои нового балета. А сюжет? Его нет – и он есть. Гениальное высказывание Джорджа Баланчина «Достаточно появиться на сцене мужчине и женщине – и вот вам сюжет» реализуется здесь в полной мере. Все акты прочитываются как завораживающие откровенностью любовные истории. Но, впрочем, «Цветоделика» вслед за психоделикой призывает отключить разум и наслаждаться без слов, не пытаясь непременно перевести творящееся на сцене волшебство в понятийно-сюжетный ряд.- Вячеслав, вы тяготеете к бессюжетным спектаклям?- Да, безусловно. Понимаю, публика, и не только российская, хочет видеть историю. Жаль, это обедняет балет как вид искусства. Почему никто не требует внятного сюжета от Концерта №2? Взаимодействие музыки и движения уже дает сюжет. На мой взгляд, полномасштабные балетные спектакли трудно адаптируются к сегодняшнему дню с его информационной насыщенностью, где все – картинка и краткий текст к ней. Восприятие сценического времени изменилось – оно ускорилось, стало более компактным. Публике тоже пора выходить из своей скорлупы. Кстати, в нашем репертуаре на данный момент три вечера одноактных балетов – и всегда полные залы. Получается, мы победили!- Расскажите, как рождались балеты-триптихи?- Сначала появилась идея «тройчатки» разных веков, «XIX – XX – XXI». Решили показать трансформацию классического танца и одновременно подчеркнуть его общность. Дальше был вечер «На пуантах», от «Пахиты» до «Вариаций Сальери». «Цветоделика» – работа несколько другого уровня, сложный, амбициозный проект: три акта чистого танца. Это полезно для труппы: нельзя спрятаться за мизансценой, надо «сучить ножками», делать то, чему ты учился, для чего ты, артист балета, и существуешь. А эмоция – она рождается из музыки, сценографии, исходит от человека на сцене. Три цветовые гаммы, три времени, три типа взаимоотношений между людьми. Первый акт романтичный, как мечта, иллюзия, он отсылает к прошлому. Второй глубоко психологичен, интравертен: то, что внутри. Третий – квинтэссенция сегодняшнего дня, бушующая энергия.Многие творческие натуры воспринимают окружающее пространство цветно, композиторы часто видят в цвете свою музыку. Для меня танец тоже наполнен неповторимыми красками.Танцоры говорят, что сложнее «Цветоделики» для них ничего не было. В большинстве балетов солисты не находятся на сцене постоянно: оттанцевал – ушел – восстановился – снова на сцене. Здесь же работаешь беспрерывно, без отдыха. В коллективном рисунке танца тоже четко прослеживается линия отдельного исполнителя, его собственная история: не спрятаться за соседа. Отказ от классической синхронности не нарушает гармонию. В принципе это и есть символ гармонии мира или, по меньшей мере, его устойчивости: мы все разные, но мы вместе.- Тем не менее вы работаете и в направлении крупных форм: в планах постановка «Ромео и Джульетты» Сергея Прокофьева…- И жажда сделать вторую собственную редакцию этого балета после спектакля в Антверпене! Наверное, я тоже хочу пробовать себя в разном. Мне по вкусу вливаться в психологию героев. Очень нравится музыка Прокофьева, хотя, может быть, сейчас не время излишней патетики и трагедийности. Чувства проявляются сильнее, когда они не отягощены пафосом, а решены в чеховском варианте, если проводить параллель с драматическим искусством.- Вы требуете от артистов, чтобы они понимали каждое движение?- Самый ужасный вопрос, который задают только русские танцовщики: о чем я танцую? Для меня искусство движения сродни музыке; скрипач же не станет спрашивать: о чем я играю? Другое дело, что при постановке балета артист вкладывает в работу собственную эмоцию, пропускает движение через определенный ассоциативный ряд. Интерпретировать хореографию можно лишь на ассоциативном уровне. Артист – это медиум.Каждый танцовщик в отдельности видит лишь часть общей картины, ту, что рисует он. И по единственному пазлу должен почувствовать, понять всю полноту содержания, по одной букве услышать все слово.- Победа в «Золотой маске» – насколько это важно для вас, для труппы?- Когда ребята выступали на фестивале перед серьезнейшей публикой, «балетной аристократией», танцевали с дикой энергией, умно, харизматично, искренне, получали кайф от собственных движений и в то же время ощущали необходимые рамки правил, я понял, что они мою хореографию сделали своей. Критики отмечали, что исполнение сложнейших па не превратилось в цирк или шоу, а стало настоящим искусством. Артисты попробовали успех на вкус. Это важно.Мне кажется, именно сейчас можно говорить о том, что у Екатеринбургского театра оперы и балета появляется свое лицо, индивидуальность. Identity. Происходит самоидентификация труппы. У нас вызрела собственная философия, которая формирует репертуар. Хочется работать в месте, которое выбираешь для себя, которое выбирает тебя. Нынешнее состояние театра провоцирует на творчество.- Насколько пластика, движение привязаны к определенному времени?- Сильно привязаны, как и музыка. Ритмы изменились, построение музыкальных фраз, способы подачи информации. Все быстрее, динамичнее, сложнее. Уже был джаз, африканская музыка; мы живем в мире после джаза – это другой мир, другой цвет. Человеческая пластика не может не учитывать этих изменений. Танец – это застывшее время, время отпечатывается в танце.