Всегда молодые “Орлята”

Опять лето – солнечное, но в меру, и листва свежа совсем, не пожухла. Ветреный, бодрый месяц. Его месяц. Но в этом году впервые со дня ухода Владимира Федоровича Матвеева не будет традиционных Матвеевских чтений. (Всего их прошло одиннадцать). Просто потому, что тяжело больна душа и организатор этих чтений – его жена (вдовой я так и не научилась ее называть) Татьяна Ивановна Матвеева. Танечка… Вечная его любовь и всех нас – орлятская вожатая Таня. Вечная вожатая. И Володя – тоже из них, из вечных. Несмотря на окончание МГИМО, с первых же дней работы не вылезал из детского дома. Мы даже с Таней рубрику такую хотели придумать для вожатых страны: “Секреты с того света”, в которой вожатый Володя (по его архивным записям) и вожатая Таня (с этого света) учили бы взрослых воспитывать детей.

Я счастлива, что дружна с семьей, образцом высочайшей любви – Владимиром Федоровичем и Татьяной Ивановной Матвеевыми. Моими учителями.
В этой квартирке на Цветном бульваре продолжает жить его дух – вещицы, фото, рукописи, книги, плюшевая обезьяна. Его сыновья – Владимир и Иван. Вот здесь мы и ведем разговор с Танечкой и ее учениками с факультета журналистики университета при Российской академии образования, где она работает деканом.
А я показываю девочкам ту фотографию Тани, где она в орлятском вожатском галстуке, – той легендарной поры “Орленка”, когда он в начале 60-х годов прошлого века стал коммунарским. Ах, какой цвет молодых вожатских кадров со всей страны собрал в те годы “Орленок”! Ах, как они, молодые, красивые и суперталантливые, умели любить и дружить!
В Танечку почти все влюблялись. Это мне Люба Малова, жена Вити Малова, тоже уже ушедшего, рассказывала. Но Таня меня перебивает:
– А знаете, что меня поразило, когда Люба приезжала ко мне уже после смерти Вити? Вот сюда приезжала (он же умер прямо во время гастролей, создавая свою детскую филармонию в Краснодаре). И вот она рассказывает мне трагедию – но лицо у нее при этом… трудно подобрать слова. Рассказывает: “Вызвали меня в морг – я иду, смотрю: Витя! Лежит такой красивый!” У меня все похолодело внутри: как надо любить, чтобы в морге увидеть своего самого красивого! Вот это любовь. Люба его ужасно любила.
– А Виктор – ее. Он мне все последние годы жизни открытки слал с подписью: “Виктор и его Любовь”. А я ведь знаю со слов старших, какая “схватка” была за Любушку среди вожатых.
– Ну за Малова тоже “схватка” была!
Удивительные это люди, “орлята”. Вот жизнь у очень многих прожита, а они по-прежнему и молоды, и любят, и любимы – хоть на этом, хоть на том свете. Любят пылко, страстно, чисто, целомудренно. Трагично и счастливо. Талантливо – как все, что они делают в жизни.
А сделали они потрясающе много. И дело даже не в газетах, университетах, факультетах, которые они создали и возглавили. И даже не только в созданной ими новой педагогике – педагогике сотрудничества. Дело в самих детях. Тем, первым их орлятам, – уже за пятьдесят. А за годы работы с молодежью сквозь сферы их влияния прошли сотни тысяч, а то и миллионы. И практически каждый из них “обрастал парусами”, то есть создавал что-то подобное “Орленку” всюду, где он работал. Причем не только штатные воспитатели, но люди самых разных профессий. Девиз коммунаров “Наша цель – счастье людей” стал доминантой жизни всех нас, кто прошел через их руки и сердце. Доминантой жизни в любые времена – хоть в застой, хоть в перестройку, хоть при социализме, хоть при капитализме.
Их называют шестидесятниками. Но я бы уточнила: это лучшие из шестидесятников. Ведь только лучшие из лучших могли стать образцами для миллионов ребят, живой легендой. Детям не соврешь, даже если врешь самому себе. И вот теперь они уходят, уходят, уходят… Я не хочу, я не могу больше писать некрологов. Я хочу писать о них – живых, о них – любящих.
Ведь именно в любви проявляется истинная суть, истинное ядро человека. Все остальное, даже самое патетическое, – лишь внешние, верхние одежки, вершки, а не корешки.
У них с Володей это была не юношеская, а уже зрелая любовь.
– Встретились мы случайно, познакомил нас Олег Семенович Газман, который гостил у нас дома в Хохловке, а Володя заехал к Олегу за ключом, он тогда у него жил. Это знакомство было смешное. Вовочка часто потом вспоминал: “Танька была в скатерти”. А я была в пончо, в длинной юбке и в пончо. Это было 1 декабря 1971 года. Пончо, правда, было не мое. Это потом он уже привез мне из Чили настоящее пончо из ламы. Мы с ним всегда отмечали даже не день свадьбы, а день встречи. К тому времени прошло полгода, как он ушел из первой семьи и снимал квартиру. А Газман у него жил, потому что переписывал свою кандидатскую диссертацию. Вовочка ее однажды так раскритиковал, что Олег ее сжег. А я ему потом звонила и говорила: “Николай Васильевич Газман, здравствуйте”.
Так вот, у нас была прекрасная художница в “Орленке” Галя Скотина, и это ее фраза: “Любовь – это Встреча”. И мы ее с Вовой, по сути, повторяли всю жизнь.
– Любовь – это Встреча… Сретенье. Вспомните, пожалуйста, обстановку того дня.
– Мне было как раз грустно, сидела в уголке дивана, был вечер, Вовочка приехал с работы, он был тогда зам. главного редактора журнала “Пионер”. Потом мы шли с Олегом и моим братиком провожать их на троллейбус, было пустынно, уже около двенадцати ночи. Шли и пели Олеговы песни, Окуджаву… И тогда впервые спели песню, которая потом стала нашей свадебной: “Вьюн над водой”. А свадьба была 14 октября следующего года.
– Итак, вы впервые встретились и сразу влюбились?
– Сразу, да.
– Ну нормально, как это и бывает, или с первого взгляда, или никак.
– А с 17 декабря мы просто не расставались. Все восемнадцать лет.
– Это много или мало?
– Это, конечно, очень мало. Бывают же ситуации, когда и сто лет – мало. Надо сказать, что Вовочка избавил меня от всех моих комплексов. Причем он о них никогда не говорил. Просто, когда он ушел, я поняла, что у меня нет уже никаких комплексов. Как-то он сумел это сделать.
– У вас и комплексы?! Разве что застенчивость…
– Нет, от застенчивости я избавилась в “Орленке”. Просто я поняла, что счастье – в труде. Особенно это было важно на второй коммунарской смене, куда я приехала после глубокой личной драмы.
– Вы были влюбчивая?
– Я была очень влюбчивая. Очень увлекалась театром, сама играла в театре. Я и поступала до педагогического сначала в театральный. Самое смешное, что и Вовочка, как выяснилось, тоже поступал в театральный, одновременно с МГИМО. И поступил в оба вуза. Но в театральном, увидев его документы, сказали, что он талантливый человек и что его взяли, но предложили поучиться в МГИМО один год и если решит к ним вернуться, то возьмут без экзаменов.
– Ах, какого красавца актера мы потеряли!
– Но за этот год он уже увлекся вожатством в детдоме, уже в “Пионер” попал. Хотя все годы учился блестяще, очень легко взял язык, а ведь был он родом из Уфы и поступал после школы, конечно, без всяких репетиторов. Ну просто вот такой всесторонне одаренный человек. Кстати, мы поступали в один и тот же театральный вуз. Школу-студию при МХАТе. Я бредила легендой о старом МХАТе.
– Ну и как же вы, такая влюбчивая и уверенная, отнюдь не безответно, вдруг поняли в тот зимний вечер, что на этот раз случилось что-то другое, особенное?
– Дело даже не в том, что таких людей, как Володя, я больше не видела. Хотя мне очень везло на людей. Я любила влюбляться в людей, самых разных, и молодых, и старых, в женщин, юношей – я даже не просто влюбчивый, но несколько экзальтированный человек, само чувство любви, состояние влюбленности – оно мне очень дорого. А Вовочка был какой-то удивительный еще и потому, что, как бы сказать… быть может, это причина многого в его жизни, и даже самого ухода после того, как у него отняли газету. Это был человек, который не склонен к компромиссам, он очень цельный человек.
В нем нет важного или неважного, мелочного или крупного, я совершенно в нем не чувствовала суетности, глупости и ерунды. И потом мы с ним как-то очень похоже относились к людям. Вова, например, очень многих людей ценил не за то, что в них есть, а за то, чего в них нет.
– Володя – светлый и легкий человек, таким мы все его запомнили. Но всегда ли ему самому было светло и легко?
– В том-то и дело… Просто он никогда этого не показывал. Даже мне. В период депрессии, когда не мог писать, просто говорил: “Танечка, возьми-ка ручечку” – и диктовал, а я писала. Нам еще в том повезло, что получилось работать вместе.
– И все же главное ваше везение – та встреча, первая встреча. Вот как девочкам объяснить, как мне самой понять, которой на такую встречу не повезло, – чем настоящая, великая любовь с первого же удара сердца отличается от обычных наших влюбленностей и любовей?
– Наверное, все дело в том, что я всегда была максималисткой. И в Вове этот максимализм впервые воплотился. Он очень большой. И не ростом только. Он очень большой, настоящий. Там не устаешь влюбляться каждый день во что-то новое.
– И все-таки вот тогда, в первую встречу, что вас осенило?
– Это было чувство скорее удивления. Вова был очень тихий, но был невероятно интеллигентный человек. Никаким образом не самовыражался. Вова сидел тихонечно, он вообще был скромен, как красна девица. Он человек необычайно деликатный. Это всегда на меня действовало, ведь я сама тихий человек и люблю больше тихих людей.
Она родила ему двоих сыновей. Хотела бы и дальше рожать мальчишек – “чтобы было много-много Володей Матвеевых”. Третьего хотела бы назвать Всеволодом – “Все Володи”. Она издавала его книги, проводила чтения его памяти и продолжала их общее дело, общую работу: воспитание детей и воспитание воспитателей этих детей.
Даже сейчас, на краю бездны, Танечка тиха, спокойна и – счастлива. Ведь у нее же есть Володя. Есть его дети. Есть его Дело, Общее их дело. Низкий вам поклон, наши вожатые.
Ольга МАРИНИЧЕВА