Все-таки впереди огни. Религия не может быть игрушкой

С удивлением смотрел я на эту книгу, увидев ее на полке в магазине. Две повести епископа Михаила (Семенова) «Второй Рим» и «Великий разгром». Эту последнюю повесть, вышедшую отдельной книгой в 1912 году, отксерокопировал я когда-то для себя полностью, отыскав в Российской национальной библиотеке, что в Санкт-Петербурге. Хотелось вдуматься в творчество этого автора, прочитать его без спешки, медленно, придирчиво…

Старообрядческий епископ Михаил приходит к читателю одним из последних и главным образом благодаря усилиям самих старообрядцев. Повести изданы в Барнауле издательством Фонда поддержки строительства храма Покрова Пресвятыя Богородицы Русской православной старообрядческой церкви. Знакомые владыки Михаила давно переизданы: Василий Розанов, Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, недавно пришла очередь Дмитрия Философова. А епископа Михаила даже не включили в самый подробный на сегодня литературный биографический словарь «Русские писатели. 1800 – 1917 годы», хотя статья о нем должна там присутствовать по всем критериям.

Сейчас хотелось бы поговорить о повестях. Вообще написано епископом Михаилом много: драма об Иване Грозном, рассказы для детей, проникновенные проповеди, литературная критика, публицистика, другие повести, учебники… Придет время, ученые займутся этим. Исторические повести епископа Михаила – попытка разобраться в прошлом ради современности, причем попытка довольно высокой художественной пробы. Церковный историк, он выбрал темами повестей эпоху византийского императора Михаила, когда начиналась деятельность братьев Кирилла и Мефодия, и события церковной трагедии XVII века, приведшие к расколу русской церкви. В названии повести заключена скрытая полемика с произведением исторического романиста Даниила Лукича Мордовцева: «Великий раскол» – «Великий разгром».

Монах и художник. Епископ Михаил не чуждался светской культуры, но при этом интересно наблюдать, как он обращается с вымыслом в своих художественных произведениях. То смело прибегает к нему, вводит в действие придуманных героев, то боится, что ли, и, описывая какие-то события, использует подстрочные ссылки, поясняя, что легло в основу того или иного эпизода, описания. Иногда вступает в полемику с историками и византистами, как будто сама художественная ткань повести – лишь повод высказать свое мнение, согласие или несогласие.

Остановимся на повести «Второй Рим». Драматическое действие может развиваться двумя путями. Первый – двигаясь от события к событию, второй – от одного душевного состояния героя (героев) к другому, действие развивается благодаря столкновению идей, их борьбе. Последний принцип у епископа Михаила доминирующий. Все изображаемые им события и поступки осмысляются в христианских категориях временного и вечного, писатель стремится разобраться в смысле человеческого бытия в перспективе вечности.

Во «Втором Риме» – несколько тесно переплетенных между собой сюжетных линий. Судьбы братьев Кирилла и Мефодия, патриарха Игнатия, славянской девушки Россы. Византия на краю гибели. Еще хранят ее молитвы Андрея юродивого и омофор Богородицы от нашествия чужих племен, но другая опасность зреет, и зреет неумолимо. Кризис веры. Религия стала игрушкой, вера выродилась в суеверие, церковное благолепие и блеск – все это чисто внешнее. Это уже не православное царство. Причин тому много. «Благотворительная работа монахов была огромна и проникнута истинным подвижничеством до восторга, до того экстаза, когда дыхание прокаженных пьют, как сладкое вино. Но наряду с этим среди многих и многих тысяч иноков в Византии множились и бродяги, которые предпочитали песни танцовщиц гимнам Романа Сладкопевца; которые, живя за счет своего клобука, сознательно множили самое темное суеверие, низводя религию св. Григория Богослова и св. Афанасия до степени полуязычества. Самый рост монашества становился угрожающим: монастыри отнимали у полей работников, взяли в свои руки огромные земельные владения. Неудивительно, что явилась реакция и против церковности, слишком граничившей с суеверием, и против монашества, ставшего опасной для государства (а иногда и для церкви) силой. А реакция всегда родит крайность. Иконоборчество и борьба с монашеством приняли формы похода против святейшего в церкви, что составляло душу православия». Все было готово, чтобы к власти пришел император Михаил по прозвищу Пьяница. «Мастер пародии», «изобретательный кощунник». «Всепьянейший собор» – его идея, не Петра Первого. Повесть – попытка ответить на вопрос, как в такой религиозной стране, как Византия, мог встать у власти такой правитель. «Михаил видел и чувствовал, что кругом него религия стала игрушкой в руках силы, что базилевсы распоряжаются догмой и обрядом свободнее, чем своими гвардейцами. И оставаясь одной половиной души во власти религиозной веры и частью религиозного суеверия, другой он ненавидел епископство патриархии и веру евнухов как злую, лицемерную силу, втайне враждебную его божественному самовластию во имя его самовластия».

Рим разрушили не гунны, а разврат.

Второй Рим, Византия, пал из-за разврата.

Император Михаил в конце повести выносит приговор своему государству, устраивая собственные похороны. «Да, я хороню себя, и этот город, и мою страну – область блуда и беззакония… Я говорю: пусть владеет сатана царством прокаженных, слепых и глухих. Не слепа ли, не глуха, не прокажена ли страна Юстиниана?! Да, правда ослепла в ней и вера – покрыта проказой. И исцеления ей нет. Посему – пусть умрет». Вскоре после этой речи во время пиршества Михаила убивают, и он как будто ждет этой минуты…

Что стало с Византией, мы знаем.

Что будет с Третьим Римом – Москвой?

Но, может быть, падение Третьего Рима уже произошло? Этот вопрос возникает, когда читаешь «Великий разгром». Первые страницы посвящены осаде Соловецкого монастыря. «Намедни из пушек палили… Надругались Велиаровы слуги над святыней – одно ядро попало в Самого Спаса. Другое около могилки святителя Германа разорвалось». Увы, это не вымысел. Не напоминает ли это расстрел Кремля большевиками? А что, если эти события действительно взаимосвязаны, сказал же однажды Солженицын: если б не было семнадцатого века, не было бы и семнадцатого года…

Больные, тяжелые вопросы ставит «Последний разгром». Автора особенно остро волнует проблема разрыва между высшим духовенством и народом, и это проблема вневременная. Этот разрыв смертельно опасен для церкви, о чем и хотел предупредить автор. Хочется осмотреться, задуматься: во «Втором Риме» русский народ мыслится как народ богоизбранный, как достойный и единственный преемник православия от погибающей Византии, а что теперь? О безверии как сущностной черте русского народа писал Белинский в хрестоматийном «Письме к Гоголю». Сам Гоголь придерживался совершенно иного мнения, но тем не менее резкие слова Виссариона Григорьевича не лишены оснований. В самом деле, если Россия – православная страна, то как объяснить то презрение к вере, какое выявили 1920-30-е годы? Что же случилось?..

С первых абзацев заметно, что «Великий разгром» написан старообрядцем. Еще академик П.Н. Сакулин отмечал, что мировоззрение писателя непосредственно отражается на создании художественного образа: «Мировоззрение понимается как поэтическая концепция жизни и мира. Оно проникает собою все художественное творчество поэта и школы…» События XVII века в художественном мире епископа Михаила осмысляются совершенно особо. Возьмите, к примеру, «Брынский лес» Михаила Загоскина и сравните, как он описывает Стрелецкий бунт и как епископ Михаил, а потом, как говорится, «почувствуйте разницу».

Епископ Михаил недолюбливал Чехова. Он писал, что от его творчества веет каким-то безнадежным отчаянием, что Чехов не знает, что в конце концов победит: серая паутина скуки и футляра или расширенная светлая жизнь. Он стучит своим молоточком, будит «мертвецов» и зовет их из могил, но при этом сам слегка недоумевает, зачем он это делает. Поэтому смысл его стука непонятен. Куда-то зовут, но куда? К правде? Но есть ли она? Чехов сам не знает. Совсем иное дело – творчество Короленко. Особенно ценил епископ Михаил маленький рассказ «Огни», который называл стихотворением в прозе. «Но все-таки… все-таки впереди огни!» В этих последних словах рассказа заключена программа всей литературной деятельности Короленко. В этих огнях, которые всегда впереди, которые всегда звали, зовут и будут звать человека, отличие Короленко от Чехова. Конечно, эти утверждения небесспорны, но поспорить с ними хочется в другой статье, отдельно. Хочется отметить, что «положительные герои» повестей епископа Михаила – люди ищущие, «жаждущие правды» и для них тоже горят впереди огни…