Врет как очевидец

Писатель Курцио Малапарте жил как в романе. Наполовину немец, сражался против Германии в Первую мировую. За первую книгу обвинялся в антипатриотизме. Дружил с Муссолини, увлекся фашизмом, оставаясь по сути анархистом. То редактировал фашистскую периодику (печатая переводы Джойса и Эренбурга), то отбывал ссылку. Началась Вторая мировая – и он военный корреспондент, а вот уже ищет контакт с англичанами и итальянской компартией. Два романа Малапарте о войне недавно прочли и в России. А теперь Редакция Елены Шубиной в переводе Анны Ямпольской выпустила незаконченный «Бал в Кремле» о событиях в Москве 1929 года.

От рождения автор книги не Курцио, а Курт-Эрих. Ходили слухи, что отцом его был не владелец ткацкой фабрики Эрвин Зуккерт, а художник Паоло Трубецкой. Не сам ли писатель их источник? Псевдоним отсылает не к кому-нибудь – к Наполеону: это вам не папа Эрвин. «Если Бонапарте (буквально – «хорошая судьба») кончил плохо, то Малапарте («плохая судьба») кончит хорошо» – автор этой фразы постарался, чтобы все сложилось по крайней мере интересно. «С самого начала своей жизни он занят построением своего образа, имиджа… С одной стороны, он живет своей жизнью, а с другой – создает параллельную жизнь параллельного себя, которого он постоянно переделывает, украшает, видоизменяет», – размышлял в одном из интервью славист Стефано Гардзонио, чьи статьи включены в книгу.
Первая глава – описание бала в английском посольстве. Оркестр играет венский вальс, дамы называют дипломата Льва Карахана Алексисом, его будущую жену-балерину сравнивают с Матильдой Кшесинской. «Среди господ элегантнее всех были офицеры, особенно кавалеристы Пролетарской дивизии». Кажется, вот-вот все перейдут на французский, как в начале «Войны и мира». Далее автор описывает поиск домов Безухова и Болконского, так что отсылки к Толстому, думаю, сознательны. Светская советская жизнь попахивает и «Ревизором». Ее изображают самозванцы. Новые «аристократки» выходят в свет в костюмах из театральных гардеробов.
В салоне Анны Павловны Шерер обсуждали Бонапарта. В 1929‑м в Москве мадам Луначарская, супруга наркома просвещения, просит рассказать о Париже Малапарте. А Бонапарт здесь свой пророс – и зачищает поляну от конкурентов. На балу танцуют дипломаты, военные, наркомы, их жены и любовницы, не зная, что скоро многих из них казнят или отправят в лагерь. Рассказчик в конце 1940‑х знает; хотя иных подробностей и вообразить не мог бы. Вот наугад факт из комментариев Натальи Громовой и Михаила Одесского к роману. Жена маршала Егорова, ревнуя мужа, донесла в НКВД о готовящемся военном заговоре. «Ее арестовали раньше мужа – в январе 1938 года».
Но пока на дворе 1929‑й. Год кампании против Пильняка и Замятина, партийных чисток, начала коллективизации. А Малапарте в Москве думает о Прусте, и шея Карахана на фотопортрете кажется ему «тонкой, как у Бодлера». «Он казался потерявшимся в пустыне одиночества – вернее, он сам наполнял пейзаж одиночеством» – кого бы еще осенило увидеть таким большевистского сановника? Самое удивительное в тексте – трансформация реальности «года великого перелома» в писательском воображении. Маяковский тут ведет себя, будто в него Велимир Хлебников вселился. Например, рассказывает, что «Уильям Блейк видел сидящих на древесных ветвях ангелов».
Судя по предваряющей роман статье историка Михаила Одесского, Малапарте по итогам поездки в СССР писал порой вещи, ничем не подтверждаемые. Сообщая, что во время последней демонстрации левой оппозиции 7 ноября 1927‑го спецгруппы чекистов якобы блокировали в городских коммуникациях Москвы «атаку боевиков Троцкого, пытавшихся повторить давний опыт Октября и захватить власть», писатель мог играть роль «сливного бачка» советских спецслужб. Не был ли чем-то выгоден такой вброс Муссолини? Или «телегу» про битву троцкистов и чекистов в канализации Малапарте выдумал сам, чтобы эффектно проиллюстрировать свои идеи? Реальное развитие событий не очень интересовало его и спустя годы: роман же пишу, не монографию! Первая глава заканчивается известием об аресте Льва Каменева. Комментаторы напоминают: такого не было. Если верить книге, Маяковский застрелился вскоре после встречи с Малапарте. Тот требует у Луначарского пропуск в комнату, где это произошло, чтобы «спросить у его бумаг, у его личных вещей, у его комнаты, что подтолкнуло его к самоубийству – страх или надежда, убил ли он себя оттого, что не верил в Бога, или оттого, что верил в Него». Но реальный Малапарте уже покинул СССР и не мог пугать наркома вопросами в карамазовском духе. Если, конечно, не обладал возможностями Калиостро.
Еще один персонаж романа к концу 1940‑х был совсем забыт в своей стране, что уж говорить об Италии. А сейчас его появление на «Балу» вызовет особый интерес у читателя. Зовут персонажа Михаил Булгаков. Малапарте не знал, что в 1929‑м тот начал писать книгу про Мастера, Маргариту, Воланда и Иешуа. Тем поразительнее страница, где итальянец интересуется у Булгакова: «В котором из персонажей твоей пьесы спрятан Христос?», а тот бормочет: «В моей пьесе у Христа нет имени».
«- Ты боишься назвать мне его имя, – говорил я, – ты боишься Христа.
– Да, я боюсь Христа, – тихо отвечал Булгаков».
Если такого диалога не было – кто же нашептал его автору романа?

Курцио Малапарте. Бал в Кремле. – М. : АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2019.