На чтение: ≈ 18 мин.В наш перенасыщенный информацией век мы слишком редко обращаемся к опыту ушедших эпох. Часто и не подозреваем, что пугающие «новые образовательные проблемы» уже давным-давно были поставлены, обсуждены и разрешены нашими предшественниками. В этом номере мы открываем новую рубрику «НЕПРОЧИТАННОЕ». Надеемся, что для учителей, профессоров, ученых и даже политиков она станет хорошим путеводителем в безграничном мире теории и истории просвещения.
Не раз в течение моей учительской деятельности приходилось мне слышать от людей, сочувствующих школьному делу, вопрос, на который мне было невозможно дать какой-либо ответ. Меня спрашивали, какое влияние оказывает моя школа на крестьянское население нашего околотка, как отражается пребывание в ней на последующей жизни моих учеников, на умственном и нравственном строе тех семейств, которые посылают детей своих в школу. Вопросы вполне естественные и законные. Школьная деятельность, не вносящая ничего доброго в последующую жизнь питомцев, была бы бессмысленною тратою времени и сил; мало того, она приносила бы положительный вред, лишая детей полного воздействия той жизненной школы, в коей руководителями являются их родители – люди хотя и темные, но более всех заинтересованные в их благе.
Но вопросы эти… до сих пор казались мне преждевременными. Мне всегда думалось, что доброе влияние школы на жизненный строй пользующегося ею люда может обнаружиться лишь через несколько поколений, что бесспорные результаты в этой области могут быть достигнуты лишь веками непрерывного труда. Приступая к занятиям школьным делом в летах уже зрелых, я был вполне убежден, что не доживу ни до одного из тех результатов, из-за коих только и стоит им заниматься. Убеждение это… заставило меня работать усиленно в надежде, что труд мой сколько-нибудь приблизит отдаленное время жатвы, которую собрать суждено не мне.
Но в течение минувшей зимы случилось нечто совершенно для меня неожиданное. Обнаружился симптом воздействия моей школы на местное население, который считаю долгом отметить в моих записках, который считаю уместным довести до сведения моих собратьев по школьному делу. Симптом этот пока ничтожный, но отрадный, быть может, подаст иным деятелям, более меня авторитетным, энергическим, умелым, мысль о некотором расширении их школьной деятельности.
С самого начала моей школьной работы я не мог не обратить внимания на вопиющее зло, причиняемое моим ученикам постоянным усилением пьянства в крестьянской среде. Порок этот прививается крестьянским детям с самых ранних лет, еще задолго до поступления в школу… Само собой разумеется, что в моей школе пьянство сделалось предметом частых и настойчивых бесед с учениками. Они казались успешными. Давались обещания, принимались искренние решения ему не поддаваться. Насчет необходимости ограждать от него детей соглашались со мною и все разумные родители. Но самый простой случай не замедлил убедить меня в совершенной недостаточности подобных поучений.
Между моими первыми учениками был мальчик, который постоянно радовал меня своим прекрасным характером, своими способностями и успехами. Сын зажиточных родителей, крестьян-землевладельцев, он не имел ни малейшей нужды отрываться от своей среды – искать занятий в городах. Но по окончании курса в моей школе он учился еще два года в министерском двухклассном училище, тогда, по случайным обстоятельствам, находившемся в полном моем заведовании; затем мне удалось подучить его землемерию, и он вернулся в семью, к земледельческому труду, к коему не утратил ни способности, ни охоты, а в свободное время стал заниматься межеванием. Ко мне и к моей школе он сохранил самые близкие отношения.
Лет семь назад, вскоре после одного из наших храмовых праздников, в аллее, проходящей поблизости от школы, встретился мне мой питомец. Сидел он в телеге, как-то странно покачиваясь, и на оклик мой окинул меня мутным, бессмысленным взглядом…
Он был совершенно пьян.
У меня захватило дух от раскаяния и стыда. Оказалось вдруг, несомненно, неопровержимо, что для этого юноши, столь счастливо одаренного, о коем я так много думал, так много старался, я не сделал ровно ничего или, точнее, упустил сделать то, без чего все прочее ни малейшей цены не имеет, – не закалил его воли против самого обыденного, самого опасного из искушений.
Для меня стало очевидным, что для ограждения моих учеников от окружающего их зла нужны средства более сильные, чем простые увещания и поучительные речи, и единственное средство, которое я мог придумать, было устройство в тесном кругу моих учеников (многие в то время были уже взрослыми) общества трезвости, то есть абсолютного воздержания от спиртных напитков. Мысль о таком обществе была встречена большинством моих учеников в высшей степени сочувственно, и 5 июля 1882 г., в день моих именин, после молебна преподобному Сергию Радонежскому, нами был произнесен в церкви торжественный обет такого воздержания сроком на один год. С тех пор обет этот ежегодно возобновлялся 5 июля почти теми же лицами, с небольшим ежегодным приростом. Число членов нашего общества колебалось между 50 и 70 (кроме детей). Состояло общество почти исключительно из бывших учеников моей Татевской школы, и постоянное его ядро составляли вышедшие из этой школы учителя.
Польза, приносимая этим маленьким обществом его членам, не замедлила обнаружиться. Абсолютная трезвость моих учителей придала их деятельности ту непрерывность, ту порядочность, без коих немыслим успех школьного дела, возвысила их авторитет в глазах учеников и их родителей. Художников моих она оградила от тысячи искушений; удвоила их способность к производительному труду. Тех, коим пришлось искать хлеба насущного вдали от родины в разнообразных практических занятиях, она разительно подняла в цене. Нечего и говорить о том, что для тех из моих учеников, которые поступили в звание духовное, трезвость приобрела величайшую важность. Всем она принесла ту невесомую, но неоцененную пользу, которую приносит всякое сознательное самоограничение, всякое постоянное упражнение воли, направленной к добру.
Тем не менее я не решался действовать в смысле расширения нашего маленького общества. Лишенный всякого красноречия, говорить с толпою я неспособен, умею говорить с людьми только в одиночку, а на такие разговоры школьные занятия оставляют мне весьма мало времени. К тому же я боялся вызвать обещания слишком необдуманные и поспешные со стороны лиц, недостаточно мне знакомых…
Так тянулось дело до прошлой осени. Но тут внезапно наступила перемена. В воскресенье, 25 сентября, ко мне пришли перед обеднею семь крестьян, почти все мне незнакомые, из разных, отчасти отдаленных деревень, и решительно и настойчиво заявили желание присоединиться к нашему обществу. Я подумал, что собрались они в этот день потому, что это – день памяти преподобного Сергия, во имя коего устроено наше общество, но оказалось, что никто из них этого не знал, и совпадение это произвело на новых членов сильнейшее впечатление. С тех пор не прошло ни одного воскресенья, ни одного праздника без новых присоединений, и ныне число нашего общества возросло до 383 человек…
Что же мы вправе заключить из этого кратковременного опыта, из этих отрывочных наблюдений?
Во-первых, что не напрасны те настойчивые труды, те более чем скромные издержки, которые посвящаются восстановлению в наших сельских школах характера церковного. Лишь такого характера школа способна распространить свое влияние за пределы классной комнаты, продлить его за краткий срок деревенского учения. Только опора Церкви, только жизнь ею и в ней может дать голосу незрелых юношей (каковы большинство наших учителей) ту власть над лучшими струнами в сердце детей, может внушить их родителям то доверие и уважение, без коих невозможна плодотворная школьная деятельность. Задача школы типа шестидесятых годов – «сделать из ребенка человека» – абсолютно непонятна родителям: они основательно полагают, что дитя сделается человеком, и не видавши азбуки. Стремление же школы сделать из детей добрых христиан всякому понятно и любезно. К тому же оно заключает в себе основное дидактическое правило – учить не для экзамена, а для последующей жизни, ибо то, к чему стремится церковная школа, в ней достигнуто быть не может, а может быть только подготовлено. Существенным элементом ее задачи является прививка грамотности не только прочной, но и способной к дальнейшему развитию в смысле сознательности, серьезности, художественности. Церковная школа по самому существу своему продолжает собирать питомцев своих и по окончании учебного срока… Трех кратких зим раннего учения слишком мало, чтобы оставить по себе следы долговечные и глубокие.
Во-вторых, из этих наблюдений вытекает заключение несравненно более важное. Школьное дело может принести жизненный плод лишь при поддержке словом и делом со стороны окружающей среды, и именно тех ее представителей, которые по своему достатку, образованию, своему общественному положению на виду у всех, становятся предметом сравнительного и бессознательного подражания. Недостаточно для этого строить школьные помещения, снабжать их пособиями, приставлять к ним патентованных учителей. Нужно нам жить той жизнью духовною и нравственною, которую мы хотим вдохнуть в учеников наших школ. Жестоко слово сие, но оно истинно. Ибо из школы наша жизнь еще виднее, чем из деревни. Ибо жизненные впечатления школьного возраста имеют влияние глубокое и могучее. Ибо лицемерие в школьном деле не только бесплодно, но и преступно. Ибо не одну нашу речь, не один наш костюм перенимают ученики и стараются подражать всем оттенкам жизненного строя – этого плода искомого ими знания, этого итога нашего недоступного им высшего образования. Что, если этот плод, этот итог в их глазах окажется совершенным пренебрежением теми благочестивыми навыками, кои прививаются им в школе, постоянным попранием тех 10 заповедей, которые в этой школе заучивают?.. Глаза детей зорки, пример разнузданности соблазнителен. Если в нашей школьной деятельности мы желаем из царства призраков и мнимостей перейти в область действительности, если мы намерены произвести нечто более ценное, чем материал для школьной статистики, если в нас есть хоть капля любви и жалости к тем детям, над которыми мы производим наши педагогические эксперименты, – мы обязаны обратить внимание на эту сторону школьного дела.
На частном, относительно маловажном примере пьянства мы видим, что единственное действительное средство борьбы против зла есть полная победа над ним в нас самих. Не так ли во всем прочем? Школа, и именно школа церковная, есть лишь та среда, естественная, единственная, где возможно правильное духовное взаимодействие между людьми, коих во всех житейских отношениях разделяет целая бездна…
Но ограничимся пока частным вопросом о пьянстве. Успешная борьба с ним немыслима без известного контингента деятелей образованных, убежденных и абсолютно трезвых… Обращаюсь ко всем юношам образованных классов, не утратившим веру в Бога и любовь к ближнему, ко всем воспитанникам средних и высших учебных заведений, коим все, так или иначе, придется влиять на среду, менее их образованную, зараженную более или менее глубоко пагубным пороком. Их, еще не связанных долголетнею привычкою, еще свободных, умоляю продлить, закрепить свою свободу годовым обетом абсолютного воздержания от спиртных напитков. Верю и знаю, что многие из них по истечении года возобновят свой обет, что многие из них со временем станут моими драгоценными сотрудниками.
С.А. Рачинский
Из записок сельского учителя. Отрывок второй. Впервые опубликовано: Русский вестник, август 1889 г.
Полосу подготовил Артем ЕРМАКОВ, кандидат исторических наук
Имя Сергея Александровича РАЧИНСКОГО (1833-1902) еще 15 лет назад было почти неизвестно российскому учительству. Сегодня о деятельности выдающегося просветителя тверских и смоленских крестьян, школьная концепция которого не только легла когда-то в основу знаменитой церковно-приходской программы Победоносцева, но и стала негласным образцом для устройства сельских школ-интернатов в СССР, специальные педагогические издания вспоминают не так уж редко. Однако большинство его произведений по-прежнему недоступно для широкого читателя. Маленькую, изрезанную цензурой брошюрку «Сельская школа» (редактор Л.Ю. Стрелкова в предисловии признается, что пробивала ее издание больше 20 лет!), вышедшую в 1991 году, во многих библиотеках уже невозможно найти. А ведь нынешним педагогам, особенно сельским, книги Рачинского нужны как воздух. Школьное садоводство, цветоводство и пчеловодство, лечение заикания пением, образовательные экскурсии, обучение математике с упором на решение задач в уме, внешкольная просветительская работа учителя, взаимодействие с родителями и местной общиной – все это ничуть не утратило своей методической, а главное, общественной актуальности. Надеемся, что публикуемый отрывок убедит наших читателей в том, что Рачинского сегодня стоит заново изучить не только учителям, но и нашим государственным деятелям.
Выбор читателей
Комментарии