«Время такое было»

В конце прошлого года экс-министр культуры Российской Федерации Владимир Мединский поделился своими соображениями о преподавании истории в школах на конференции «История для будущего. Новый взгляд». В своем выступлении он говорил о том, что при оценке трагических событий прошлого необходимо придерживаться принципа историзма и исходить из мировоззрения и объективных общественных условий той эпохи, которую берешься изучать: «Судите не по Хельсинкским декларациям и документам ООН о правах человека. Судите по законам и понятиям того времени, попытайтесь окунуться в те реалии и те представления общества, элит, да и простых людей, о законе, справедливости, Боге и дьяволе, и тогда многое предстанет в другом свете».

Откровенно говоря, сама формулировка Мединского вызывает определенные вопросы. Да, принцип историзма предполагает необходимость понимать механизмы функционирования общества прошлого, в том числе его идеологические установки, но «понять» не синоним «принять», иначе так можно, руководствуясь неправильно понятым принципом Гегеля «все действительное разумно», оправдать любое историческое явление как исторически закономерное.

Скажем, охота на ведьм в Западной Европе в Новое время стала органичным следствием как политических (стремление дискредитировать еретиков и просто неугодных власти лиц обвинением в связи с дьяволом), так и религиозных (представление о мире сем как владении сатаны, ярко выраженное в латинском христианстве, идейно растущем из августинизма) предпосылок, но то, что это явление вполне соответствовало представлениям общества о законе, справедливости, Боге и дьяволе, его нисколько не оправдывало даже для многих современников – иначе бы оно сохранялось и до сих пор.

Поэтому, кроме объективных причин, порождающих явление Х, дающих ему рост и развитие, везде есть факторы противодействия, и история, как она отложилась в источниках, – продукт борьбы между теми и другими. Ни в одну эпоху в обществе нет единомыслия по какому-либо вопросу, история движется конфликтом таких представлений, что в эпоху Реформации, что в XX веке. Это ставит под сомнение всякое оправдание прошлого по принципу «время такое было» и «это считалось нормой».

Например, в эпоху охоты на ведьм жили такие ее критики, как Иоганн Вейер, Фридрих Шпее, Корнелиус Лоос, Кристиан Томазий, а автор скандально известного «Молота ведьм» Генрих Крамер сталкивался с сопротивлением своей деятельности на местах, как и одиозный английский «ведьмолов» Мэтью Хопкинс. Еще более яркий пример – Россия XVI века. Два ее самых талантливых публициста – Иван IV Грозный и Андрей Курбский – имели весьма разные взгляды на идеальное устройство русской государственности. Жили в ней и вольнодумцы, критиковавшие ее социальные и религиозные реалии, – Вассиан Патрикеев, Максим Грек, нестяжатели в целом, Матвей Башкин, Феодосий Косой.

Также экс-министр некорректно отождествляет представления и практики прошлого: «Говоря проще, не надо сравнивать Ивана Грозного с Махатмой Ганди и принцессой Дианой <…> Сравнивайте с современниками. Грозного, например, с Генрихом VIII и акторами Варфоломеевской ночи». То, что некие практики имели место в обществе прошлого, вовсе не означает, что они одобрялись даже тогдашней моралью.

Не случайно та же Варфоломеевская ночь была осуждена внутри самой Франции вполне католической партией «политиков», утверждавшей, что внутренний мир во Франции важнее религиозных вопросов, а в Речи Посполитой использовалась в предвыборной агитации противниками избрания на трон Генриха Анжуйского, считавшегося одним из организаторов резни гугенотов. В России также далеко не у всех ее жителей политика Ивана Грозного находила понимание. Среди обличителей царя были отнюдь не только «изменники» вроде Курбского, но даже митрополит Филипп – глава православной церкви.

Иными словами, принцип «время такое было» при оценке некоторых событий не работает, даже если исходить из системы ценностей людей прошлого, не настоящего. Ведь на Руси отнюдь не пользовалось популярностью представление о праве власти на безграничное насилие по отношению к подданным – напротив, в «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича» автор вкладывает в уста героя Куликовской битвы слова, обращенные к боярам: «Отчину свою, которую передал мне Бог и родители мои, с вами сберег, чтил вас и любил, под вашим правлением свои города держал и великие волости.

И детей ваших любил, никому зла не причинял, ничего силой не отнимал, не досаждал, не укорял, не разорял, не бесчинствовал, но всех любил и в чести держал, и веселился с вами, с вами же и горе переносил». О личной, в том числе посмертной, ответственности правителя за творимый подчиненными от его имени произвол говорил тверской епископ Симеон, увещевая полоцкого князя Константина Безрукого.

Опять же, сравнивая опричнину Грозного с Варфоломеевской ночью во Франции, Мединский демонстрирует непонимание тех самых принципов, о которых говорит, – в рамках которых отнюдь не всякое сравнение уместно. Даже не говоря о том, что в России речь шла о расправе с людьми, только подозревавшимися в заговоре против монаршьей особы, во Франции же убивали иноверцев, неоднократно с оружием в руках выступавших против королевской власти и до, и после того.

Часть соображений министра верны: «Мы можем и должны уйти от евро- и Москва-центричности в преподавании истории, мы должны постоянно сравнивать нашу историю с историей всемирной». Но с исторической, а не пропагандистской точки зрения куда продуктивней сравнить Россию со странами Восточной Европы, развитие государственности которых исторически синхронно развитию русской.

И Чехия, и Польша, и Венгрия исходно имели лучшие стартовые позиции, чем Россия, особенно учитывая, что все они к XIX веку стали более-менее внутренне едиными государствами, в то время как процесс объединения Руси из-за ордынского владычества только-только начинался. Даже возникшее сильно позже Руси Великое княжество Литовское поглотило более половины русских земель, а в конце правления величайшего из литовских князей, Витовта, добилось того, что большинство русских князей на время признали литовское верховенство.

Но в конечном итоге все восточноевропейские государства, кроме России, пришли в упадок и были поглощены соседями, в то время как Россия добилась статуса великой державы. В чем причина такого развития событий? Возможно, в произошедшем в них в XV веке переходе к аристократической, выборной монархии, порождающей политическую нестабильность? Или в том, что, сокрушив постордынские ханства, Россия получила доступ к ресурсам Урала и Сибири, простимулировавший ее экономическое развитие? Хороший учитель спросит об этом у школьников и поможет им в поисках ответов.

Семен ФРИДМАН