Времена изменились

Я начинал изучать английский язык в третьем классе в 1944 году. Мы, малышня, старались, потому что наша учительница была самая добрая, самая молодая и самая красивая в школе. Было время раздельного обучения, школа была мужская, и по мере того, как мы взрослели, прилагательные просто поменялись местами – Зинаида Ивановна Хрущева стала самой красивой, самой доброй. Мы старательно учили английский, потому что недостойно для мужчины оказаться и беспомощным в своем незнании перед молодой и красивой женщиной…

Для многих из нас, у кого не было хотя бы двоюродной сестренки, в эпоху раздельного обучения девочки оставались долгое время незнакомым племенем, чем-то вроде инопланетян. Впрочем, и этого слова тогда в обиходе не было.

К восьмому классу большинство предметов у нас преподавали учителя-мужчины; нынешние школьники лишены этого и теряют очень много. Но Зинаида Ивановна оставалась с нами и входила к нам в класс воплощением женского обаяния и красоты, входила с покоряющей улыбкой…

Опять отвлекусь. Именно «она входила к нам»: в те давние времена каждый класс учился в своей отдельной классной комнате; мы уходили из нее только на уроки физики, химии, военного дела, пения и физкультуры. Учителя остальных предметов приходили к нам, а дежурные несли за ними все необходимые пособия. Свой класс был действительно своим: перед контрольной ты мог спокойно сидеть и готовиться; если контрольной не ожидалось, можно было читать толстую книгу или же беситься в коридоре – рядом, на своем участке. Свой класс был и территорией безопасности. Нынешняя кабинетная система в конечном счете не привела к обещанному изобилию в оснащении кабинетов, но превратила школы в подобие вокзалов или универмагов, где каждый мчится со своей сумкой своей дорогой.

…Однажды Зинаида Ивановна вышла к нам со странным лицом, движением руки разрешила нам сесть и, едва опустившись на стул, разрыдалась. В какие-то микросекунды мы все сгрудились вокруг: что, что случилось? Сквозь рыдания мы уловили, что до такого состояния ее довел шестой «Б». Двух отличников оставили успокаивать Зинаиду Ивановну («Только по-английски! Она сосредоточится и успокоится!»), а остальные ринулись на первый этаж, к директору. Мы так спешили, что не успели договориться – кто же доложит ситуацию, и заговорили все разом. Где-то на девятой или десятой секунде Георгий Яковлевич все понял и встал; мы смолкли. «Идемте», – сказал он, и мы двинулись. Шестой «Б» помещался на пятом этаже. Между третьим и четвертым этажами какой-то неисправимый романтик не выдержал: «Георгий Яковлевич, а можно мы им, всему классу, морду набьем?..»

Георгий Яковлевич молчал. Мы уже знали эти директорские паузы: помолчав, он спокойно и негромко скажет несколько слов, которые станут неукоснительным руководством к действию. Директор внимательно огляделся вокруг. А вокруг стояли два десятка юных мужчин, готовых в едином порыве наказать обидчиков женщины. Погасить этот порыв было бы непедагогично, но и дать ему возможность реализоваться – недопустимо! И Георгий Яковлевич сказал – неожиданно мягко и неуверенно, как бы советуясь с нами: «М-м-м… Мне кажется, сегодня бить не стоит…» Он понизил голос и тоном заговорщика, с озорным блеском в глазах, добавил: «Но вы им пообещайте, что если такое повторится…»

В класс директор вошел первым, все встали, нас встречали стоя, и директор не сказал «садитесь». Он не стал делать разнос шестому «Б»; стоя впереди учительского стола (и тем самым «заблокировав» учителя), он просто сказал: «Восьмой «А», пожалуйста…» И самый представительный, самый высокий и плечистый из нас, наш староста Тэдик сделал полшага вперед…

Теодор был сыном знаменитого в Ленинграде профессора-медика; воспитание в этой интеллигентнейшей семье было строгим – до десятого класса Тэдику запрещали читать таких авторов, как Мопассан. Ответами Тэдика на уроках истории заслушивались не только мы, но и учителя.

Итак, Тэдик сделал полшага вперед и сказал: «Шестой «Б», сейчас Зинаида Ивановна пришла к нам на урок вся в слезах, это вы довели ее. Если такое еще раз повторится, мы всем классом набьем вам морду. Георгий Яковлевич нам разрешил».

Восьмой и шестой класс стояли друг против друга, соотношение сил было очевидным, и, казалось, добавить уже нечего. Но – после секундной паузы – Георгий Яковлевич спокойно и негромко добавил: «Да, я разрешил». Еще через секунду он повернулся к нам и скомандовал: «А теперь, восьмой «А», на урок». Он проводил нас на наш четвертый этаж до самой двери класса, но не вошел. Мы увидели, что Зинаида Ивановна уже успокоилась; наши отличники хором спросили: «Ну, что?»

У Тэдика был один недостаток: он не умел лгать, не умел – и все тут. Но сказать правду про наше обещание и его поддержку директором было нельзя: Зинаида Ивановна немедленно стала бы защищать своих обидчиков. И Тэдик сказал правду, только правду, ничего кроме правды: «А Георгий Яковлевич велел нам идти на урок…»

Через несколько дней Зинаида Ивановна вошла к нам – нет, не вошла, а впорхнула – сияя счастливой улыбкой: «Мальчики, мальчики, вы не знаете, что произошло с шестым «Б»? У них идеальная дисциплина, все задания приготовлены, ни одной тройки не поставила – только четверки и пятерки!..» И тут Тэдик встал и доложил о запланированном профилактическом мероприятии, которое утвердил директор. Директор блестяще учел все нюансы мальчишеской психологии; он прекрасно знал, что применять силу не понадобится. Словом, не зря Георгий Яковлевич Коноплев был не только директором, но еще учителем психологии и логики. (В те давние времена курс психологии изучался в девятом классе, а основы логики – в десятом.)

Времена теперь иные, ситуация в образовании изменилась. Однако мне по-прежнему решение директора Коноплева представляется по-настоящему мужским. Совсем не потому, что речь шла о возможном применении силы, а по своей простоте, эффективности и по просчитанности всех возможных последствий. Всех.

В нынешней школе, в нынешней системе образования такая тоска по истинно мужским решениям…

Михаил КИСЛОВ, преподаватель лицея №3, Гатчина, Ленинградская область