Врач из Бельгии Григорий Малыхин: Важно сохранить здоровье и жизни врачей

Бывший омич Григорий Малыхин – врач частной скорой помощи, работающий в бельгийской провинции Лимбург. Бельгия – вторая после Испании страна в Европе по количеству умерших от коронавируса, и провинция Лимбург пострадала сильнее всего.

– Как сейчас обстановка в Бельгии?

– На середину апреля около 35 тысяч инфицированных. Это связано с тем, что в Бельгии очень высока концентрация пожилых в возрасте 70+, а в нашей провинции много домов престарелых. В некоторых из них инфицировано 25-30% жильцов и до 5% персонала. Болеют люди всех возрастов, даже младенцы, половина пациентов в интенсивной терапии – 45-65 лет. Но осложнения крайне редки до 25 лет, и все чаще – с возрастом. У мужчин они встречаются примерно на 30% чаще, чем у женщин. Факторы риска – курение, болезни легких, онкология, сахарный диабет. Тем не менее есть случаи смертей молодых на фоне отличного здоровья. Иногда в считанные часы. Мой близкий знакомый, анестезиолог, сам инфицированный, в течение двух дней потерял жену – молодую 35-летнюю женщину. Она была медсестрой. Это очень печально.

– Страшно ли вам за себя, за семью, ведь вы сегодня на переднем крае?

– Страха нет, я врач, а инфекция есть инфекция. Но есть повышенная осторожность и аккуратность в действиях. У нас жесткие протоколы безопасности. Я должен специальным образом одеться перед посещением пациента, у которого подозревается COVID-19. Из-за того, что приходится выполнять дополнительные действия, работы стало больше примерно на треть, усталость чувствуется. Моя семья тоже в принципе на переднем рубеже. Если сын работает на удаленке, то жена и дочь – в супермаркете, и они тоже обеспечивают жизнедеятельность страны.

– Какие меры принимает правительство Бельгии для борьбы с вирусом?

– Бельгийские власти опираются на мнение профессионалов. Вирусологи играют ключевую роль в определении действий правительства. Его, кстати, на момент вспышки вируса в Бельгии не было: правительство было сформировано за два дня, получив полномочия на четыре месяца и поддержку парламента. Все политические разногласия отложены. Создан постоянно действующий штаб по борьбе с эпидемией, оперативно перерабатывается опыт других стран: Италии, Испании, Голландии, Исландии, Германии. Регулярно собирается совет безопасности, который определяет стратегию. С 15 марта в стране введены особые меры по борьбе с короновирусом. Учебные заведения переведены на дистанционное обучение, запрещены свидания в домах престарелых, работают только службы жизнеобеспечения, продуктовые магазины и аптеки. Отменены консультации в больницах, кроме жизненно необходимых. Под запретом перемещения, не связанные с необходимостью. В общем, примерно как в России. Только раньше. Удалось убрать людей с улиц и мест скоплений, но они в основном дисциплинированны и социально ответственны – по данным GPS-операторов, 80 процентов бельгийцев находятся дома. Постоянно идет мониторинг состояния. 15 апреля Совет безопасности принял решение продлить карантин до 3 мая, несколько его смягчив: с 18 апреля начали работать магазины для сада-огорода и ремонта, конечно, при соблюдении социальной дистанции и количества покупателей в помещении. Уже определено, что до 31 августа не будет массовых мероприятий – музыкальных фестивалей, спортивных матчей. Государство поддерживает малый бизнес, выплачивая ему до 4000 евро в месяц. Люди, ставшие временно безработными, получают 70 процентов оклада. По нашим расчетам, основной объем карантинных мероприятий будет проведен в течение 12 недель, начиная с 15 марта.

– Можно ли было предотвратить катастрофу, как вы считаете?

– Предотвратить катастрофу, будь то извержение вулкана или эпидемия, к сожалению, невозможно. Но можно к ней быть максимально готовым. Лечебные учреждения работают в соответствии с «планом катастроф» по инфекционным заболеваниям. Вначале был некоторый хаос, недостаток масок и индивидуальных средств защиты, но в течение двух недель все вошло в размеренное русло. Больницы разделены на чистую и грязную зоны. На начало эпидемии было доступно 1900 коек интенсивной терапии: примерно в 2 раза больше, чем в большинстве стран Европы. Базу коек расширили до 2600, это третий показатель в Европе на 100 000 населения после Германии и Швеции. Сделан резерв врачей: часть их сразу отправили в «нон-актив», чтобы в случае неконтролируемого развития эпидемии они остались неинфицированными. Была поставлена задача как можно сильнее сгладить вероятность одномоментного поступления в стационары, не допустить неконтролируемого роста тяжелых и средней тяжести случаев. Сейчас ресурсы интенсивной терапии заняты на 50 процентов – около 1200 человек находятся в реанимации, 900 на ИВЛ. Удалось затормозить распространение инфекции, сгладить пик нагрузки на лечебные учреждения. Надеюсь, что мы находимся в середине пика заражения, и наметившийся спад будет усиливаться.

– Для чего нужно сглаживать вероятность одномоментного поступления в стационары?

– Необходимо избежать коллапса системы: если здравоохранение потеряет 15-20 процентов медиков, то его возможности сократятся вполовину, а то и больше. Никто не отменял ишемическую болезнь сердца, язвенные кровотечения, инсульты, инфаркты. Все это продолжает происходить, и люди должны получать помощь. Но палаты интенсивной терапии заполняются инфицированными, идут потери медперсонала, потому что риск заражения в зоне вирусной насыщенности даже в средствах индивидуальной защиты возрастает многократно. Есть, конечно, и другой способ, средневековый – не устанавливать карантина, изоляции. К сожалению, система здравоохранения будет парализована, когда туда поступит сразу большое количество заразившихся. И смертность поднимется не только от вируса: помощь оказать будет некому. Так случилось в Италии, где служба интенсивной терапии из-за наплыва пациентов оказалась парализована. Итальянским медикам пришлось буквально проводить триаж: отделять тех, кому можно помочь, от тех, для кого это, так скажем, менее экономически обусловлено. Так что вопрос заключается в том, насколько государство готово пожертвовать своими гражданами, чтобы сделать вид, будто все хорошо.

– Как вы оцениваете ситуацию в России?

– Я неплохо знаю ситуацию в Москве, и, несмотря на мое скептическое отношение к российским властям, мне кажется, что московские дают правильные указания. В принципе по механизму распространения инфекции Москва и Бельгия схожи: примерно одинаковое количество жителей – 12 миллионов, тесные контакты. К сожалению, указания хороши на бумаге, на практике их выполнение зависит от степени развития общества. Для России отстраненность, отсутствие чувства солидарности логичны: она на начальном этапе формирования общества. Но если ситуация будет усугубляться, то полной изоляции избежать, наверное, не удастся. В российских условиях это чревато: у людей нет накоплений, лишиться финансовых поступлений для них трагично. Видимо, по старой российской традиции будет задействованы не только силовые структуры, но и армия.

– В регионах России открываются предприятия, которые не относятся к числу жизнеобеспечивающих. Не рано ли?

– Бельгия довольно богатая страна, которая может прокормить людей, потерявших источник дохода. В России все намного сложнее: помимо большого количества зараженных и коллапса здравоохранения, нужно избежать голода и общественных выступлений. Но на сегодняшнем этапе открывать предприятия, где возможна передача инфекции, на мой взгляд, рано. Россия еще не подошла даже к подножию пика. Мы в принципе всегда говорим о фрактальной изоляции: изоляции человека, мелкой группы, семьи, района, деревни, города и страны. На каждом ее этапе существует разрыв между количеством инфицированных, поэтому в регионах их значительно меньше. И у меня есть надежда, что пик в России не будет таким, как в Европе. Помогут большая удаленность между очагами, меньший процент пожилого населения, отсутствие его концентрации – дома престарелых не в российской традиции. Хотя состояние здоровья людей после 40 тоже вызывает много вопросов.

– Вы считаете, невысокие цифры зараженных в регионах реальны?

– Способы подсчета инфицированных в разных странах разнятся. Кто-то считает клинические проявления, кто- то – результаты тестирования, кто-то носителей. Многое зависит от того, насколько протестировано население. У нас тесты проводят пока не всем: в основном это скрининг в домах престарелых, обращение в стационар с характерными жалобами, возраст 60+ или работа в здравоохранении. Но количество тестируемых увеличивается – это важно для определения карантинно-изоляционных мероприятий. Конечно, при такой протяженности границы с Китаем, при таком пассажиропотоке из него говорить о том, что в моей родной Омской области, к примеру, инфицировано всего 23 человека – да нет, конечно. У нас считается, что количество установленных инфицированных к примерному числу носителей – это 1 к 10. То есть если на сегодня в Бельгии установлено около 20 тысяч зараженных, то общее количество болеющих либо являющихся носителями – около 200 тысяч и выше.

– Сейчас в российские регионы начали поступать аппараты ИВЛ. Это нам поможет?

– Вопрос в том, кто будет обслуживать аппараты. Важно избежать потерь в персонале, который умеет работать с ИВЛ. Нужно ведь не только правильно заинтубировать больного, но и правильно его вести: иногда осложнения от ИВЛ бывают тяжелее самой патологии. Участковый терапевт не сможет этого сделать, а подготовить специалистов за короткое время – из разряда фантастики. Еще и поэтому так важна сейчас самоизоляция – чтобы сохранить здоровье и жизни врачей.

– Что должны делать люди в этой ситуации?

– Главное – соблюдать меры индивидуальной предосторожности и гигиены. Нельзя сказать, где человек встретится с вирусом. Это может быть взвесь, которая висит в воздухе после дыхания инфицированного. Или кнопки банкомата, в которые тыкал инфицированный. Нужно понимать, что любое скопление людей опасно, даже два человека – уже много. Должна соблюдаться социальная дистанция: 1,5–2 метра – это минимум. По поводу масок существует много разных мнений. У нас считается, что маски требуются людям инфицированным, чтобы они не были так опасны для окружающих. Но проблема в том, что никто не знает, инфицирован ли он: многие переносят вирус бессимптомно. Для неинфицированных маски все равно некоторая защита – от чужого кашля, от собственных рук. Есть предложение об обеспечении масками населения в период постепенного снятия изоляции: скорее всего они будут раздаваться при входе в общественные заведения, и люди должны будут их носить.

– В каких случаях нужно обращаться в больницу?

– Симптомы COVID-19 определены довольно четко. Сухой неостановимый кашель, чаще изнуряющий, встречается в 90% случае, вирусная температура выше 38, быстро нарастающая – в 80% случаев. Чуть реже встречаются мышечные слабость и боли, которые могут быть очень сильными: человек не может спокойно лежать. Насморк – это 4-5%, желудочно-кишечные проявления реже. Очень часто бессимптомное течение с возможным изменением в легких или без такового. Самый точный диагностический критерий – конечно, компьютерная томография. Человек может и не чувствовать ничего, но КТ показывает довольно четкую картину фиброзных очагов. Так у нас были установлены некоторые инфицированные, обращавшиеся по поводу других патологий. Когда вирус опускается, локализуясь в легких, это уже пневмония. Наш главный реаниматолог в Университетской больнице Антверпена советует обращаться в больницу, когда возникает затрудненное дыхание, чувство нехватки воздуха. Если можно еще потерпеть, то лучше потерпеть. Особой помощи вам не окажут: все то, что вы получите, можно сделать и дома. Кроме того, есть серьезная опасность заполучить коронавирус в самом лечебном учреждении. А по нашим скринингам, примерно 15 процентов протестированных с характерными жалобами вируса не имели: это были другие заболевания, дававшие подобную клиническую картину. Температуру желательно сбивать парацетамолом – до 4 граммов в сутки, разделив на несколько приемов не чаще, чем раз в два часа. Не надо принимать ибупрофен и препараты, его содержащие: он провоцирует присоединение инфекций при пневмонии. О необратимых последствиях после коронавируса говорить еще рано – это в большей степени спекуляция. Я пока этого не вижу: люди, которые находятся на ИВЛ, еще лежат в отделениях. На излечение заболевания требуется примерно около 25 дней под наблюдением медиков.

– А что дальше? Так и будем жить в масках?

– Конечно, нет. Есть такое понятие в вирусологии – коллективный иммунитет. При вспышке гриппа часть людей не болеет, не заражается при контактах, не переносит вирус. У них есть иммунитет: либо остался с прошлого года, либо по другим причинам. При нарастании коллективного иммунитета примерно в 60 процентов вспышка будет проходить более сглаженно. С течением времени коронавирус станет одни из штаммов гриппа. Но сегодня он намного более опасен, чем туберкулез, с которым его сравнивают. Туберкулез не дает таких вспышек, имеет вполне четкие критерии специфического лечения. У коронавируса нет специфического лечения, оно исключительно симптоматическое. Есть надежда на повальную вакцинацию. Но случится это не так быстро, как представляют многие СМИ. Если посмотреть, сколько научных центров занимается разработкой вакцины, она появится довольно скоро. Так было в 2015 году, когда в Африке вспыхнула эпидемия Эболы, и туда было брошено большинство сил – кстати, это один из факторов, почему до сих пор нет вакцины от коронавируса. Возможно, потребуется год-полтора на изобретение. Но помимо научных факторов, есть коммерческие и производственные. Изготовить несколько миллиардов доз, распространить, вакцинировать население – это очень непростая задача.