Воспитание театром идет успешно

Безусловно, событием уходящего 2012 года стала первая Всероссийская конференция школьной театральной педагогики памяти Леопольда Сулержицкого, которую провел Московский институт открытого образования.

Евгений ЯМБУРГ, член-корреспондент РАО, доктор педагогических наук, директор Центра образования №109:Я таких конференций не помню. Когда ребенок несет слово в зал и получает отзвук, восстанавливается доверие к слову. В Грозном был замечательный доктор наук, ректор университета, заслуженный деятель искусств Чечено-Ингушской Республики Виктор Абрамович Кан-Калик. Мне посчастливилось знать его, он первым довольно мощно применил систему Станиславского для подготовки педагогов, очень много для этого сделал, написал не только диссертацию, но и книги, в том числе «Учителю о педагогическом общении».Виктор Абрамович трагически погиб. К нему ворвались люди в масках, его грудью заслонил проректор-чеченец и тут же был расстрелян, Кан-Калика увезли в неизвестном направлении, нашли ректора через несколько месяцев, но уже мертвым. Когда я встречаюсь со многими чеченскими учителями – выпускниками этого замечательного университета в Грозном, мы мечтаем, чтобы этот замечательный университет назывался именем Виктора Абрамовича Кан-Калика.Сегодня, когда в совершенно униженном положении дополнительное образование (его и обзывали-то всегда как-то неприлично – то МУДО (муниципальное учреждение дополнительного образования), то УДОД (что тоже навевает совершенно грустные какие-то ассоциации), в системе дополнительного образования работают чудаки в хорошем смысле слова, на них оно и держится.Мне довольно много приходится ездить по России. Я вижу страшные трещины в сознании, которые проникают и в искусство, и в театр. Нахожусь, например, в Алтайском крае, в том самом замечательном поселке Сростки, где родился Шукшин. Директор школы мне говорит с гордостью: «Евгений Александрович, у нас в школе теперь есть организация «Юные шукшинята»!» Я говорю: «Давай тогда в Питере сделаем «Юных ахманят» в память Ахматовой!» Мы как-то так ведем дело, что почему-то нельзя одновременно любить и Шукшина, и Ахматову, и Астафьева, и Эйдельмана. Но та самая педагогика искусства призвана сделать так, чтобы эти самые трещины зарастали, а не расширялись, ибо здесь есть культурный код. Я много лет назад спросил Резо Габриадзе (мне посчастливилось быть на премьере его спектакля «Сталинградская битва»): «Резо, скажите, у нас все в душе – и патриотические песни, и Шостакович, и Седьмая симфония, а как вы все это показываете в Берлине, как там это воспринимает молодежь?» И он ответил так: «Знаете, Евгений Александрович, не поверите, но сидит полный зал подростков с ирокезами, в цепях, которые не знают некоторых наших реалий, а после кукольного спектакля гробовая тишина, сорок минут аплодисменты и топот – их пробивает!» Пробивает этих людей, о которых мы говорим: «Они чужды современной культуре, они мало читают». Все это сказки для взрослых, которые не хотят набраться мужества и окаянства создавать то, что сегодня нужно, как никогда: невидимый противовес обыдлению, оскотиниванию, коммерциализации культуры и образования. Это святое дело. У нас недавно был вечер памяти Булата Окуджавы, которого я знал и любил всегда, который бывал в нашей школе, и вот я его словами обращаюсь к тем, кто развивает театральную педагогику: «Не оставляйте стараний, маэстро, не убирайте ладони со лба».Игорь ПАВЛОВ, заместитель начальника Департамента образования:В каком-то смысле я, наверное, продукт театральной педагогики, потому что в свое время лет семь посвятил полупрофессиональному театру (в юности), который в то время имел звание народного. На мой взгляд, основная проблема современного мира по отношению к ребятам состоит в том, что мы все-таки еще сохраняем идеологию времени, когда человек воспринимался некоторым целостным и гармоничным существом. Основные педагогические усилия с разных сторон направлены именно на то, чтобы эту целостность каким-то образом сформировать, культивировать, противостоять негативным явлениям. Но когда человек попадает в современный мир, происходит утрата этой целостности, очень большое количество средств, которые мы используем, оказываются вдруг неэффективными. Поэтому, на мой взгляд, именно в театральной педагогике есть некоторые уникальные способы и средства, которые имеют вневременной характер.Плеяда школы отечественного театра – Сулержицкий, Вахтангов, Станиславский, Таиров, Мейерхольд – не просто фигуры, которые сформировали школу отечественного театра, это люди, которые внесли огромный вклад в педагогику, в психологию, в психолого-педагогическую науку. Если мы проведем анализ, то увидим простые аналогии, допустим, понятий, которые используют в системе Станиславского (сквозное действие, сверхзадача, мизансцена, единство времени и места), и исследований Выготского. Театр обладает уникальным набором педагогических средств, которые до сегодняшнего дня еще мало востребованы педагогикой, до конца не осознаны как прорывные направления, а театральная педагогика в современном мире может быть одним из важных методологических средств выращивания и формирования человека.Адольф ШАПИРО, президент Российского центра АССИТЕЖ:Утром проснулся, включил радио: «Банк-банк, банк-банк, воруют-воруют, миллиарды своровали». Я думаю: «Господи!» В юности я очень много увлекался Сулержицким, увлечение Станиславским пришло после встречи с Марией Осиповной Кнебель. Ночами читаю все, что можно, – Вахтангов, Сулержицкий, студия… Это были этические, нравственные размышления, а потом уже пришла профессия, впрочем, эти вещи неразрывны. Я уже многое забыл о Сулержицком, поэтому решил заглянуть в компьютер, освежить что-то в памяти. Удивления не передать! На десяти-пятнадцати страницах короткое воспоминание Леонида Андреева и воспоминание Горького, произведения самого Сулержицкого, а о нем практически ничего нет. Есть замечательная книга Поляковой, и это все о человеке, который сыграл великую роль в формировании МХТ и русского театрального идеализма. Его приход в Художественный театр, наверное, самое удивительное, что подлежит исследованию. Почему человек, прошедший жизнь, полную приключений, увлечений, метаний, исканий, в конце концов приходит в театр? Это загадка. Ответ на нее надо искать, видимо, в том, что все-таки он понял, что, может быть, театр – одна из форм жизни, где на каком-то маленьком участке можно создать общину, что сам театр по своей природе склонен к общинному существованию, это средневековый цех. Собственно говоря, этим театр, наверное, полностью отвечал устремлениям и чаяниям Станиславского, когда у того возникла потребность создать новый театр. Идея очень проста: только в общине индивидуальность раскрывается по-настоящему, только община способствует раскрытию индивидуальности. Это была идея Станиславского, во многом определившая создание Художественного театра. Видимо, привлекло Сулержицкого преодоление одиночества. Мы не должны забывать, что это было время, когда быть одиноким считалось позорным, некрасивым. Это было еще до символистов, кичиться одиночеством было дурным тоном. Недаром у Чехова в «Трех сестрах» главное стремление людей – общаться друг с другом. Мы никогда не поймем «Три сестры», если не поймем, почему эти разные люди – Тузенбах, Соленый – вместе собираются за одним столом. В чем причина их встречи? Обычное объяснение, что некуда деваться, слишком занижено. Встречаются, потому что видят в общении друг с другом возможность будущего, возможность развития. Кстати, в этом смысле, если мы вспомним первые гастроли МХАТа в Крыму, когда артисты приехали к Чехову и собирались все у него в доме, это было постоянное стремление к общению. Термины, которыми сейчас педагоги пользуются в школьном театре, мы используем в профессиональном, на самом деле эти термины не технические, в основе их не только профессионализм, а, по сути, философия жизни.Когда пришли символисты, одиночество стало мерилом человеческой ценности. Сулержицкий, приветствовав символистов и даже войдя в некоторый конфликт с Немировичем-Данченко по поводу символистов, принимая форму, на самом деле был чужд мировоззрению символистов, поскольку видел высший смысл в духовном общении.Очень важная тема – направление театра, его взаимоотношение с теми, кто делает театр. Одно из открытий Станиславского, поддержанное Сулержицким, что театр по своей природе дуалистичен, у него всегда один вектор движения: он направлен на зрителя, рассчитан на успех, так как без успеха никак не может существовать. С другой стороны, успех – это беда театра, которая меняет людей, подрывает природу театра изнутри. На двух этих антагонистических состояниях держится театр. Вектор движения, направленный только на зрителя, неминуемо приводит театр к разрушению, к некоторому исключительно развлекательному началу, надо-де всегда, всю жизнь нравиться. Все время мне должны аплодировать, все время я должен вызывать наслаждение у тех, кто меня видит. Люди в конце XIX века задумались об этой проблеме, и вдруг у Станиславского возникает совсем простая мысль о том, что вектор движения должен быть направлен не только на зрителя, но и на тех, кто театр делает, кто его создает, что театр, по сути, есть способ познания мира, познания себя через мир, что когда этот вектор направлен на самого себя, он опосредованно будет направлен на зрителя, что это способ самосовершенствования человеческой личности. Думаю, именно это могло привлечь Сулержицкого в театр. Он стал пропагандистом системы Станиславского, создал студию и студийную атмосферу, из которой родились потом и театры юного зрителя, и вообще все лучшие театры. Мейерхольд перед смертью как-то сказал, что театр могут спасти дилетанты, такие как Станиславский и Немирович-Данченко. Дилетантизм действительно в каком-то смысле движущая сила театра. Первое, что говорят о новом театре, что это самодеятельность, что тут не умеют говорить, зычно произнести фазу, потому что меняются критерии профессионализма, ибо общего критерия профессионализма в принципе не существует. То, что профессионально для, скажем, классического балета, совершенно не профессионально для балета современного, и наоборот, то, что профессионально для техники, скажем, импрессионистов, не профессионально для художника-реалиста. Отсутствие критериев профессионализма в некотором смысле даже очень хорошо, потому что нет жестких границ (если понимать, что эти общие критерии все-таки существуют). Это помогает понять Пушкин, который сказал, что художник творит по тем законам, которые он сам над собой поставил. Но главное, чтобы были эти законы. У Сулержицкого они были, и были настолько сильны, что произвели сильное впечатление, мощное воздействие на тех, кто его окружал.Анатолий СМЕЛЯНСКИЙ, народный артист, ректор школы-студии МХТ:Когда МИОО предложил мне открыть театральную конференцию имени Сулержицкого в Школе-студии МХТ, я сразу откликнулся, так как для нас это большая честь. Так или иначе имя Сулержицкого сопровождает студию, сопровождает жизнь Художественного театра. И может быть, на самом деле в жизни Станиславского не было другого человека, непрофессионального режиссера, непрофессионального актера, непрофессионального педагога, вообще не профессионала, а любителя, который, однако, стал главным проводником его системы. Вся система, если вообще в ней есть что-нибудь ценное, – результат работы с молодыми актерами, то есть с теми, кто верил, с теми, кто мог идти вслед за Станиславским. «Мы группа, – говорил Михаил Чехов. – Мы секта людей, которые верят в религию Станиславского». «Это не мушкетер, – говорил Алексей Толстой про Сулержицкого, – а три мушкетера сразу!» Первая студия – очень разноречивое, трудное, болезненное явление, пережившая время Сулержицкого – время распада, финала, она еще какое-то время протянет, а потом перейдет во второй Художественный театр. После отъезда Михаила Чехова навсегда за границу в 1928 году практически этот театр прекратится, и его закроют в 1936 году. Так завершилась Первая студия. Если написать настоящую историю Сулержицкого, то это будет трагическая история русского театрального идеализма, рассказ о том, чем он кончается.На сороковом дне, посвященном памяти Сулержицкого, Константин Сергеевич читал его воспоминания-записки, взятые у жены, и на какой-то странице заплакал, он достаточно ясно понимал, что уходит душа Художественного театра, отождествлял Сулержицкого с той предреволюционной великой жизнью, с великой надеждой России на то, что, может быть, когда-нибудь мы будем жить по-человечески.