На чтение: ≈ 12 мин.Павел Нащокин, или, как называл его Пушкин, Войныч, – самый близкий из друзей поэта. Александр Сергеевич познакомился с ним при посещении Благородного пансиона при Царскосельском лицее, где тот воспитывался совместно с братом поэта Левушкой, и в дальнейшем, со слов Бартенева, бывал там «более для свидания с Нащокиным, чем с братом». Особенно они сблизились после 1830 года. И не случайно, что в свои ранние приезды в Москву в 1826-1830 годы Пушкин останавливался в гостиницах, у Вяземского и Соболевского, а с декабря 1831 года и позднее – у Нащокина.
Павел Воинович Нащокин (1801-1854) писать не любил и, признаваясь в этой своей слабости, жаловался о том своему лучшему другу, «удивительному Александру Сергеевичу»: «Как жаль, что я тебе пишу – наговорил бы тебе много забавного».
Пушкин завел привычку наслаждаться этими «нащокинскими разговорами». Поэт очень дорожил дружбой с Войнычем и советовался с ним, пожалуй, во всех важных вопросах жизни. Так, во время холеры в Москве поэт просит передать ему, «чтоб он непременно был жив, что, если он умрет, не с кем мне будет в Москве молвить слова живого, то есть умного и дружеского».
Нащокинскими воспоминаниями начинались или обогащались многие пушкинские замыслы: известно, что «Дубровский» и «Домик в Коломне» были сначала «рассказаны» Нащокиным. Когда же сюжеты Павла Воиновича вдруг встречались в общей беседе с необыкновенными байками Михаила Семеновича Щепкина, то в этой «смеси» виднелись гоголевские силуэты!
Однако несравненного рассказчика Нащокина, в свою очередь, поэт заставлял еще и писать, писать же Войнычу, талантливому и неграмотному, было хлопотно: грамматика его безжалостно хромала. Пушкин хорошо понимал, как трудно приятеля посадить за стол перед чистым листом бумаги и сделать из него писателя, а потому применил к нему другой способ: записывал сам. Так появился первый эскиз будущих воспоминаний – «Записки П.В.Нащокина, им диктованные в Москве, 1830».
«Записки» – это истинно пушкинский отрывок со всеми чертами пушкинской прозы. В них быстрота, ясность, юмор напоминают «Повести Белкина»; колоритный генерал Нащокин с его борзыми, шутами и карлами явно сродни Кириллу Петровичу Троекурову из «Дубровского», незадачливый учитель-француз, которому Нащокин обязан «первым пьянством», – это почти мосье Бопре из «Капитанской дочки»: люди, нравы, анекдоты XVIII столетия «по Нащокину» кажутся заимствованными из повестей, анекдотов, исторической прозы Пушкина.
Как редактор Пушкин при записи интересного, живого рассказа приятеля отобрал примерно треть того, что рассказывал, а позже написал его Войныч. К особенностям работы поэта в «Записках» следует прежде всего отнести, как легко заметить, экономичность, лаконичность конечного пушкинского варианта.
Пушкин любил применять три литературных способа для превращения чужого рассказа в «меморию»: во-первых, писал заглавие, а иногда даже первые несколько строк чужих записок «для затравки», как в случае с записками Щепкина и Смирновой (Россет). Во-вторых, сам записывал интересные рассказы собеседника, как в «Разговорах Загряжской». Наконец, третий прием – заставить бывалого друга изложить свои воспоминания в письмах на имя «любезного Александра Сергеевича…». Впрочем, все это дела журналистские, литературные!
А что в жизни? В чем значимость Нащокина как друга? Что посоветовал Войныч поэту в минуту сомнений? Наверно, случалось, что он давал тому судьбоносный совет!
Когда однажды Пушкин задумал жениться на первой московской красавице Натали (Гончаровой), он прежде всего спросил мнения Нащокина. Приятель посоветовал жениться. Более того, тот не оставил поэта в другом деле. В апрельский день удачного сватовства Пушкина к Гончаровой. Когда поэт шел по весенней Москве во фраке с чужого, хотя и дружеского плеча. Фрак чуточку жал под мышками. Не было у Пушкина своего фрака! Потом, вернувшись, он хохотал и просил Нащокина подарить ему этот фрак – волшебный фрак, который приносит счастье!
Известна и другая история. Через два года после тех событий, осенью 1833 года, теперь уже Войныч решил жениться на молодой хорошенькой девушке, Вере Александровне Снарской.
Когда в ноябре 1833 года поэт проездом из Болдина в Петербург останавливался в Москве, взволнованный Нащокин повез его к своей невесте. Вера Александровна, увидев знаменитого поэта, сильно оробела, но Пушкин держался так просто, непринужденно и приветливо, что смущение ее совершенно исчезло. Пушкин просидел довольно долго и все время говорил почти с нею одною. Когда же приятели собрались уходить, Нащокин с улыбкой кивнул на девушку и спросил Пушкина:
– Ну что, позволяешь на ней жениться?
– Не позволяю, а приказываю.
Войныч, воодушевленный подобным советом приятеля, в подмосковной деревне женился на Вере Александровне и некоторое время прожил с нею в Туле. Потом перебрался опять в Москву, поселившись в доме в Пименовском переулке, неподалеку от Английского клуба. Здесь Пушкин жил у Нащокина иногда недели по три…
Александр Сергеевич радовался семейному счастью Нащокиных, когда слышал в их доме детские голоса – голоса их дочерей – Екатерины и Софьи. Нащокины жили открытым домом.
В своей известной книге «Спутники Пушкина», вышедшей в 1937 году, Викентий Вересаев с огромной теплотой рассказывает нам о том, что жена Нащокина, Вера Александровна, – та самая, которую просватал за друга Пушкин, – умерла в 1900 году в Москве, «оставив подробные воспоминания о Пушкине, напечатанные в «Новом времени». В них находим много мелких, но ценных бытовых черточек в характеристике Пушкина».
Но всегда ли были так дружны семьи Пушкина и Нащокина? Историки утверждают, что нет.
Трения между семьями Пушкиных и Нащокиных касались понятий о дворянской чести. Эти споры тянулись более двух веков. И в вопросах защиты ее Пушкин не был первопроходцем.
Пожалуй, родовая честь была самым больным местом у старинной русской знати, особенно до отмены местничества в 1682 году. Государю Алексею Михайловичу Тишайшему эти местнические споры порой казались невыносимыми: особенно трудно ему было защитить новых людей, родственников царских и выскочек вроде боярина Ордин-Нащокина. В этом отношении замечательно местническое дело между двумя родами: Пушкиными и Нащокиными.
Вот как об этой местнической распре пишет известный историк XIX века С.М. Соловьев:
«… Матвей Пушкин бил челом, что велено ему ехать за польскими послами и с ними ехать к ответу (переговорам), а вести переговоры, в ответе быть боярину Ордин-Нащокину и ему, Пушкину, меньше Афанасья быть невместно. Нащокин, в свою очередь, бил челом, что Пушкин бьет челом не делом. Государь сказал Пушкину, что прежде мест тут не бывало и теперь нет. Но Пушкин отвечал, что прежде с послами в ответе бывали честные люди, а не в Афанасьеву версту, потому в то время и челобитья не бывало, а его отечество с Афанасьем известно великому государю. Государь повторил, что тут мест не бывало и теперь нет, и Пушкин уступил на первый раз, поехал за послами; но потом раскаялся в своей слабости и перестал ездить к послам; государь послал его в тюрьму и велел сказать, что ему с Нащокиным быть можно и если не будет, то вотчины и поместья отпишут; Пушкин отвечал: «Отнюдь не бывать, хотя вели, государь, казнить смертью, Нащокин передо мною человек молодой и не родословный». И поставил на своем, не был у послов приставом, сказался больным».
Впрочем, местнический спор Пушкиными был проигран не кому-нибудь, а Ордин-Нащокину, великому человеку государеву, в то время пожалованному в бояре и назначенному главным управителем Посольского приказа с громким титулом «царской большой печати и государственных великих посольских дел оберегателя», по существу, государственным канцлером.
Старый обычай, заведенный порядок пошатнулись. Начался сильный спрос на ум, на личные силы, а воля царя Алексея Михайловича для общего блага готова была подчиниться всякому сильному уму!
«Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим. Конечно, есть достоинства выше знатности рода, именно: достоинство личное…» – в одной из своих статей заметит поэт, как бы полемизируя со своим знатным предком времен первых Романовых, окольничим Матвеем Пушкиным.
Мы-то отлично знаем, насколько доверительно и близко в николаевской России будут дружить семьями Пушкины и Нащокины, прежние склоки и распри позабыв. Обе семьи принадлежали к старинным дворянским родам, к сословию, которое в своей статье «О дворянстве» Пушкин с нескрываемой гордостью называет: «высшее потомственное сословие народа»…
Выбор читателей
Комментарии