Войне и смерти вопреки

Советские воины-победители встречали Победу в мае 1945 года по-разному – кто-то в госпитале, кто-то в строю, но были и те, кто встречал долгожданный день в бою. Наша армия добивала фашистов вплоть до 11 мая включительно, так как не все немецкие вояки согласились с безоговорочной капитуляцией. Ныне генерал-майор в отставке, а в те дни старший лейтенант Борис Литвин вспоминает, что о капитуляции он, как и его однополчане, узнал лишь через 13 часов после подписания соответствующего акта.

Начало мая 1945 года, весна, канун победы над фашистской Германией. «Говорит «Радио Влтава»! Говорит «Радио Влтава»! Восставшая Прага просит советское командование прийти на помощь! На помощь! На помощь!» – разносилось в эфире день и ночь. Война все еще напоминала о себе, хотя Берлин уже был взят Советской армией. Почти миллионная группировка под командованием генерала Шернера, почти в три раза превышавшая по численности и оснащению 6-ю армию генерала Паулюса, разгромленную под Сталинградом, рвалась на запад, чтобы сдаться американским войскам. На ее пути оказалась Прага, жители которой взяли в руки оружие, пытаясь хоть на несколько дней приблизить освобождение от нацистской чумы. В последние дни войны на них обрушилась вся недобитая мощь гитлеровского рейха, а до ближайших частей и соединений Советской армии было несколько сотен километров и сотни тысяч солдат и офицеров вермахта.В 38-ю армию, стоявшую у города Оломоуц, поступил приказ: утром 8 мая оставить все тыловые и медицинские части на месте, посадить личный состав на несколько сотен «студебеккеров», предоставленных командованием фронта, и в сопровождении танков и самоходных орудий без промедления двинуться на помощь восставшим, избегая остановок и задержек, в бои не ввязываться. Мобильная колонна устремилась вперед и вскоре догнала отступающие гитлеровские войска, запрудившие техникой и личным составом все шоссе. Удивительным было то, что вчерашние противники, увидев колонну, уходящую по дороге за горизонт, даже не пытались оказать какое-либо сопротивление: солдаты сходили с дороги и клали оружие на землю, а офицеры, ехавшие на легковых автомобилях, выходили из машин, клали на капот личное оружие и портфели с документами. Ни одного выстрела по нашим солдатам сделано не было. Грузовики и бронетехника двигались вперед, сражаясь только с одним противником – временем.«Можно было ожидать многочисленных аварий, но за всю дорогу, а это по времени составляло порядка 30 часов, – вспоминает генерал Литвин, – я видел лишь один грузовик, перевернувшийся и лежавший в кювете, шофер заснул за рулем от усталости». Безостановочная гонка день и ночь сквозь толпы отступающих немцев утомила всех. Солдаты устали удерживаться в кузовах, находясь всю дорогу в напряжении, всю дорогу ожидая выстрела со стороны вооруженной нескончаемой толпы немцев, еще вчера называвшейся армией. Однако побежденные тоже почувствовали близкое окончание войны, и среди них не оказалось «героев», готовых умереть на пороге мирной жизни. Наступил рассвет 9 мая. В полночь в Карлсхорсте руководители рейха подписали безоговорочную капитуляцию, и, строго говоря, мир уже наступил шесть или семь часов назад, но бойцы мобильной группы об этом еще не знали. Пока не знали. Да и приказ для них никто не отменял, а значит – вперед, на помощь пражанам. Вот и Прага. На улицы высыпал народ с цветами, улыбками, приветственными криками и песнями. Горожане с восторгом смотрели на нескончаемый поток войск и техники, протекающий по улицам старинного города. Немцев из Праги выбили подоспевшие ранее войска 1-го Украинского фронта, так что мобильной группе осталось только пройти к заданному времени в район сосредоточения, где бойцы и узнали о Победе. Борис Арсентьевич вспоминает: «Из 860 тысяч человек из группировки Шернера мы тогда взяли в плен всего 150 тысяч – остальных разоружили соседи. Жаль, конечно, мы не привыкли уступать, но все равно каждого из нас переполняла буря положительных эмоций. Многие сразу же начали строить планы на послевоенную жизнь. У меня сомнений не было – вернусь в свой техникум, закончу курс обучения и стану квалифицированным механиком». К этому времени двадцатилетний паренек с Житомирщины получил звание старшего лейтенанта и стал помощником начальника штаба полка. «Куда? «На гражданку»? А в армии кто служить будет? Или ты мир во всем мире завоевал? Я сорокапятилетних отцов семейств офицерами оставлю?» – гремел начальственным баритоном начштаба. «Да у меня и среднего образования-то нет. Меня же со второго курса техникума война согнала», – оправдывался Литвин. Вердикт начальства был краток: о «гражданке» и думать забудь, а осенью пойдешь на курсы обучения офицеров, как раз для таких, кто что-то не успел с образованием.Полк был выведен из Праги в окрестности, готовился принять командующего армией генерала Москаленко. Начштаба так волновался, что… потерял голос. Совсем потерял. Воздух выдыхает, звука нет. А ему командовать построением и рапортовать командарму, причем Москаленко в либерализме замечен не был: и крепкие слова умел употребить, и на скорые оргвыводы был щедр. Начальник показал знаками Литвину – командуй, старлей! «По-олк! Р-рняйсь! Сми-ирно!» – скомандовал Борис и строевым шагом пошел к командарму. Построенный в каре полк замер в удивлении, включая командира и замполита, не знавших о решении начштаба. Литвин отрапортовал, а Москаленко с иронией спросил: «А что, в полку офицеров званием выше старшего лейтенанта не нашлось, чтобы командарма встретить? Где начштаба?» «Голос потерял», – доложил Борис. Москаленко улыбнулся, поздоровался с личным составом и спросил, есть ли солдаты и офицеры, сражавшиеся в последние месяцы войны, кого обошли при награждении. Такие бойцы были. В неразберихе войны, когда постоянно что-то идет не так, как задумано, когда каждый день погибают люди, наградные листы часто не успевали толком заполнить, порой заполняли не на всех, заигрывали в вышестоящих штабах. Командарм приказал наградить всех медалями «За отвагу» или «За боевые заслуги». Старший лейтенант Литвин приказом командующего фронтом получил очередное воинское звание капитана. В неполных двадцать лет.Кстати, с Москаленко помначштаба Литвин уже раз встречался на фронте. Он дежурил на КП полка, все командиры находились в окопах неподалеку, а около блиндажа внезапно спешился, бросив узду коня своему адъютанту, волевой генерал и стремительно ворвался на командный пункт. «Связь с левым соседом есть?» – сурово спросил генерал – по военным правилам командиры и дежурные отвечают за связь с левым соседом. На счастье Бориса, связь была. «Так точно!» –  «Соедини меня с КП соседа!» – приказал Москаленко. Взяв трубку, он устроил страшный разнос командиру соседнего полка за отставание в продвижении войск и, еще клокоча гневом, вышел из блиндажа, вскочил на коня, хлестнул его плетью и умчался в другой полк. Потом, уже после войны, была еще одна встреча с Москаленко, ставшим Маршалом Советского Союза и руководителем группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР.Война закончилась, и впереди была целая жизнь, включая четыре десятилетия военной службы, выбранной нежданно-негаданно, ведь в пятнадцать лет парень так мечтал стать механиком. В июне 1941 года Борис вернулся на каникулы домой из Житомира, где второй год учился в механическом техникуме. Кстати, его старший брат там же окончил педагогический институт. В выходной мама послала молодого Бориса отнести молоко для продажи на местном рынке. Путь пролегал рядом с аэродромом. Этим утром в небо почему-то поднимался черный столб дыма с горящей нефтебазы. Когда прохожие, а на дороге было немало людей, идущих на рынок, поравнялись с летным полем аэродрома, в небе появились самолеты, которые немедленно принялись бомбить и аэродром, и дорогу, и путников, и обстреливать их из пулеметов. Молоко разлилось по земле, а Борис нырнул в придорожную канаву. Так для него закончилась учеба и он узнал, что началась война.В первые дни войны почти все мужское население села отправилось в военкомат добровольцами, но через пару дней все вернулись домой – военкоматы категорически не справлялись с наплывом военнообязанных. А позже односельчан просто не успели призвать в Красную Армию, так как уже в середине июля в Житомире были немцы. После освобождения Житомирщины советскими войсками все призывники 1941 года были призваны в ряды Советской армии, ушли на фронт, практически никто из них с войны не вернулся. Таковы непредсказуемые причуды судьбы.Вскоре Борис покинул дом, рассчитывая скоро вернуться, ведь война должна была вот-вот кончиться нашей решительной победой, и оказался в эвакуации в Средней Азии. Учась в техникуме, он любил черчение, любил писать шрифтом «нормальный», принятым в то время для надписей на чертежах. Красивый каллиграфический почерк помог ему найти работу писарем в системе среднеазиатского ГУЛАГа. Он выполнял учетные записи в личных делах заключенных, а иногда ездил с делами, оформленными на условно-досрочное освобождение, в Ташкент. Однако выяснилось, что работать в системе лагерей он не имел права, так как не достиг еще совершеннолетия. Пришлось искать другую работу, Литвин оказался в Уфе на авиационном заводе. На авиазаводе подросток стал заведовать военно-учетным столом, опять-таки благодаря своему каллиграфическому почерку. Разумеется, ему была положена «бронь» от фронта. Быстро раскусив все тонкости бюрократической системы призыва, он сделал то, что сделал бы на его месте любой молодой патриот Страны Советов военного времени, – он вставил себя в списки призывников, чтобы попасть в действующую армию и бить фрицев. Начальство поймало его на этом, разразился страшный скандал. Однако Борис не унимался и взял руководителей измором, вставляя свою фамилию в списки подлежащих призыву вновь и вновь. Наконец на строптивого подчиненного махнули рукой, и семнадцатилетний Борис попал в число курсантов офицерского училища. На фронте была катастрофическая убыль младшего офицерского состава, всю грамотную молодежь направляли на учебу в офицерские училища.После окончания срока обучения каждый выпускник училища получил солдатскую пилотку, гимнастерку, бриджи, брезентовый ремень, солдатские ботинки, обмотки и офицерские погоны без звездочек. Новоиспеченные младшие лейтенанты резали консервные банки, делали из жести лейтенантские звездочки, закрепляли их на погонах и гордо задирали носы перед курсантами нового призыва. Борис Литвин получил назначение командиром пулеметного взвода в 70-ю гвардейскую мотострелковую дивизию, отлично зарекомендовавшую себя в кровопролитнейших боях в Сталинграде и под Курском, и прибыл, как и мечтал, на фронт, чтобы бить фашистов и гнать их со своей родной земли.Молодой офицер отлично стрелял из пулемета «максим» и трехлинейки, а вот стрельба из пистолета ТТ почему-то не давалась. Обнадеживала только та мысль, что бой на ближней дистанции бывает у пулеметчиков реже, чем на дальней и средней. В принятом взводе числились четыре «максима», но в наличии было только два – естественная убыль в боях. Средний возраст солдат, подчиняющихся восемнадцатилетнему комвзвода, достигал сорока пяти лет. Авторитет командира спасли технические знания, полученные в училище: Борис Литвин великолепно знал материальную часть и мог обстоятельно рассказать о любой детали пулемета. «Отцы» ему и предложили: «Командир, ты давай обучай нас работе с пулеметом, а мы позаботимся о том, чтобы наладить быт и будем учить тебя жизни».Одно из первых заданий юному младшему лейтенанту, полученных от комполка, отправило его на правый фланг, чтобы наладить по договоренности с соседом справа взаимодействие на стыке двух частей. В провожатые ему дали молоденького солдатика с ППШ, они отправились разыскивать капитана, командовавшего правофланговым батальоном. Ничего героического – ночь, передовая (промажешь на пару сотен метров в темноте и окажешься в расположении фрицев). Литвин сжимал в руке пистолет и всматривался в густую темень. Вот и правый фланг. Вот стрелковые ячейки. Но людей нет нигде, ни одного. Впрочем, и мертвых тел тоже вроде не видно. Похоже, что наши отошли… или ушли вперед? Где же искать этого капитана? Соседей справа тоже нигде не видно. Солдатик притих и не дышит, вслушиваясь в ночь. «Бери мой пистолет, дай мне твой автомат и жди меня здесь», – шепотом приказал Борис. Сжав ППШ, он осторожно пошел в ближайший лесок. Вдруг неподалеку он услышал приглушенные голоса. В нескольких метрах от него, глубоко в овраге, тлел костер и сидели немцы. Много немцев – человек тридцать. Литвин осторожно отступил к бойцу, и они двинулись в сторону нашего тыла. В трех-четырех сотнях метров солдат споткнулся о бугорок, который немедленно разразился вполголоса матерной тирадой. Оказалось, что, вымотавшись за несколько дней боев, прямо на земле спят бойцы нашего батальона, отошедшего на запасные позиции. Ни боевого охранения, ни часовых нигде не было. «Где ваш капитан?» – спросил Борис. «Там где-то спит, – махнул рукой сонный боец. – Узнаешь его по кожаной куртке». Младший лейтенант на ощупь нашел кожаную куртку, доложил капитану, что рядом взвод немцев и другие сведения. Часовых выставили, а наутро лихой атакой выбили немцев из леска. Так и не выспавшийся капитан погиб в бою.«На фронте многое зависело от подготовки и обстрелянности бойцов. В первую очередь погибали необученные новички, так как у них не было навыков выживания: в атаке рывком поднялся, петляя, пробежал десяток метров, лег и сразу перекатился в сторону; как только почувствовал, что дальше противник не пустит – закрепился и огнем поливает наступающих, сразу начинаешь окапываться – сначала ямку для груди, потом все глубже и глубже; как закопался в полный рост, начинаешь рыть ходы сообщения к соседям… – вспоминает науку побеждать ветеран. – В первые дни на фронте страшно, очень страшно, а потом привыкаешь, уже знаешь, когда и куда бежать, где залечь, куда соваться не стоит. И страх проходит, потому что постоянно бояться и думать, что вот-вот убьют, невозможно. Делаешь свое дело, как работу определенного рода….Меня просто тошнит от современных фильмов про войну, где нагло лгут про штрафников, вроде бы и блатные урки они, и с черенками лопат в атаку идут, и по минному полю наступают, а сзади заградотряды откормленных энкаведешников с ППШ и пулеметами стоят и немцам помогают своих стрелять, – с горечью говорит Борис Арсентьевич. – Нам на усиление присылали в трудные моменты штрафную роту нашей армии (у каждой армии была своя штрафная рота, где служили проштрафившиеся рядовые и сержанты, а у каждого фронта был свой штрафной батальон, где были только офицеры). Я своими глазами видел и штрафников, и их командиров (кстати, офицеры роты штрафниками не были), и их вооружение (один-в-один, как у нас). Но ни конвоя, ни заградотрядов у них за спиной не видел никогда. И в атаку мы шли плечом к плечу. Штрафники получали сроки в два или три месяца штрафной роты. Выжить, да без ранения, даже неделю было сложно. Это был шанс смыть кровью позор своего преступления (напился, ударил командира, пошел в самоволку, украл что-то на складе, у офицеров – отступил без приказа). И они ценили этот шанс. Дрались хорошо. Штрафную роту посылали в самые сложные места, потому что они были дополнительно мотивированы, и командармы берегли свои штрафные роты для наиболее жестких боев. Ранение или медаль – снимается судимость, и боец возвращается в свою часть на правах обычного солдата. В общении это были абсолютно такие же сержанты и рядовые, как и у нас в полку. Был один случай, когда генерал Батов послал штрафников на убой в Польше, так там другого выхода не было, надо было немцев остановить во что бы то ни стало. Там и обычные части полностью полегли. За что же штрафников и генералов сейчас так оболгали?»Интересно отметить одну деталь, раскрывающую характер ветерана. Выступая перед подшефными студентами Образовательного комплекса сферы услуг, где располагается музей боевой славы 38-й армии, он всегда встает и откладывает в сторону тросточку. И так стоит в течение всего выступления. «С клюкой (как он презрительно называет свою трость) я стал ходить несколько лет назад, когда меня сбил на пешеходном переходе один гонщик на джипе. Тогда врачи с трудом собрали меня и оживили, но ноги были сломаны обе, а возраст уже не семнадцать лет, вот и помогаю себе клюкой при перемещении, хотя палки и трости не люблю с войны, – усмехается генерал. – Помню, на фронте после нехорошего ранения в бедро врачи в медсанбате долго не могли извлечь осколок, и я чуть-чуть не получил гангрену. Из медсанбата я отправился в родной полк по договоренности с врачом, еще не полностью оправившись от ранения, и шел к себе по дороге, опираясь на палку. Вдруг впереди увидел легковые автомобили, стоящие на перекрестке дорог, развернутую радиостанцию, охрану, свиту и все такое… Обходить было далеко, я решил пройти рядом с неведомым начальством. Подзывает меня бравый генерал (знаков различия я не рассмотрел, но по поведению понял, что это очень большой начальник) и говорит: «Как тебе не стыдно, старлей – такой молодой, а с палкой, как старик, ходишь…» Тут меня взяла такая злость, что я отшвырнул палку далеко в поле, отдал честь и дальше пошел, стараясь даже не хромать. Отошел на километр, сел на обочине и понял, что зря вышвырнул свою палку… Так я повидал генерала Еременко, командующего 4-м Украинским фронтом…Командир полка, получивший звание Героя Советского Союза за умелое командование, был моим земляком. Он был родом из села под Житомиром. В феврале 1944 года в боях было затишье, полк получал пополнение, комполка дал мне неделю отпуска, благо что до Житомира было рукой подать. «Мы с места дней десять не двинемся, так ты съезди домой, покажись своим… Ты же их с 1941-го не видел, наверное, они тебя уже и не ждут…» – сказал командир». Борис на перекладных добрался до дому. Дома нашел отца и младшего брата: «Батя! Там тебя какой-то военный спрашивает…» Объятия, слезы радости и… горя. В декабре, накануне отступления немцев из Житомира, отец, воевавший в партизанском отряде, осторожно пробирался домой – навестить семью. Дом стоял на самом краю села, смеркалось, Арсений Литвин уже решился было пройти к дому, как вдруг по дороге проехал грузовик и остановился прямо рядом с хатой Литвиных. В последние три месяца немцы свирепствовали особенно зверски, разыскивая всех связанных с партизанами, взорвавших в конце сентября в соседнем Овруче гебитскомиссариат и похоронивших под развалинами более 80 фашистов. Очень хотелось гитлеровцам отомстить за своих. Партизан затаился, а грузовик, постояв у дома, отъехал в сторону ближайшего леса. Когда утих шум двигателя, отец подошел к хате, услышал вдали выстрелы. Он вошел в дом. На полу сидел пятилетний сын, но жены нигде не было. Подозревая, что немцы приезжали за ним, Арсений одел ребенка, посадил его на санки и повез по дороге в соседнее село – надо было спрятать семью, немцы не отстанут. На опушке леса он нашел расстрелянную жену… Немцы даже с дороги не сходили. Так она и лежала на обочине. Положил Арсений ее остывшее тело на санки, посадил сверху маленького сына и пошел дальше…Оба брата служили в армии, Борису удалось раздобыть адреса полевой почты еще в училище. До смерти матери судьба хранила семью, несмотря на ужасы войны. Но беда не приходит одна – после декабря 1943 года, уже в марте 1944 года, пришла похоронка на старшего брата, погибшего в двадцать один год, а в июле «пал смертью храбрых» младший брат, который приписал себе год, чтобы взяли в армию. После окончания войны, осенью сорок пятого, капитан Литвин получил отпуск домой и пару недель провел в отчем доме. Отец деятельно участвовал в восстановлении села и возглавлял сельсовет. В следующий раз сын увидел отца, прикованного к постели, у которого на лице были живы только глаза. В мае 1946 года после торжественного митинга в селе Арсений Литвин пришел в дом, сел у окна и вскоре был сражен пулей, выпущенной из ствола винтовки с улицы. Здоровый мужик превратился в парализованного инвалида – пуля перебила шейные позвонки и полностью парализовала его, и прожил он потом менее года. Бандеровцы устроили такой террор, что местами даже простой разговор селян с представителем власти или военным мог повлечь ранение, увечье или смерть. В первую очередь бандиты убивали работников администрации, коммунистов и комсомольцев, учителей и других специалистов, приехавших на работу из города. Но не щадили и своих односельчан, несогласных с бандитскими методами. Потом позже всем показалось, что с бандеровцами, бившими в спину нашей армии, навсегда покончено. Ошиблись люди…В сентябре 2015 года генерал-майору Борису Литвину исполнится 90 лет. Пройдя войну, теряя друзей и близких, посвятив свою жизнь защите Отечества, неугомонный генерал и сейчас не дает себе покоя – работает в ветеранской организации, встречается с учениками школы №1147, работает вице-президентом Общества дружбы со Словакией и вице-президентом Международной ассоциации содействия культуре. Советских, российских, польских, чешских и словацких наград так много, что на парадном мундире они уже не умещаются, часть хранится дома на специальной подушечке. Зимой он получил чешский орден. В марте 2015 года в управе Лианозово вместе с другими местными ветеранами Борис Арсентьевич Литвин получил юбилейную награду – медаль «70 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Вместе с соратником по 38-й армии полковником Лебедевым генерал Литвин, в свое время и сам бывший студентом техникума, приходит к студентам Образовательного комплекса сферы услуг на встречу в мемориальный музей 38-й армии, чтобы рассказать о погибших товарищах, создать у молодого поколения иммунитет от лжи и попыток извратить нашу историю, от попыток украсть у нас завоеванную ими Великую Победу. Встречи, посвященные праздникам 23 Февраля и 9 Мая, дают ребятам правильный жизненный ориентир. На войне наши ветераны сделали больше, чем могли, и теперь наша очередь беречь Победу в Великой Отечественной войне.Евгений ДАСЮК, методист Образовательного комплекса сферы услуг