Вода и горы – моя стихия. Анатолий СКАМНИЦКИЙ

Сегодняшний гость «Учительской газеты» достаточно известен в педагогике. Анатолий СКАМНИЦКИЙ – почетный работник высшей школы России, главный редактор федеральных журналов «Образовательная политика», «Среднее профессиональное образование», директор Центра качества профессионального образования Москвы, доктор педагогических наук, лауреат Премии Российской Федерации в области образования. Но еще он интересный художник. И наш разговор именно об этой стороне его деятельности, о живописи.

Рисовать я начал очень поздно, года четыре назад. Кажется, Петр Кончаловский где-то говорил о том, что у каждого человека есть скрытые резервы, о которых он может и не знать, надо найти ту скрытую дверь, которая в один прекрасный момент открывается – и кто-то начинает писать стихи, кто-то заниматься музыкой, кто-то – живописью. Меня к этому скорее подвигла стрессовая ситуация. Я был ректором Института проблем развития среднего профессионального образования и после объединения нескольких институтов, в том числе моего, в ФИРО – Федеральный институт развития образования – предпочел уйти.

Живописью я интересовался и раньше, она мне небезразлична. Я участник нескольких выставок молодых художников России (так называемый «Солнечный квадрат» во главе с Олегом Радюком), это было лет 15-20 назад. Я открывал выставки, говорил о художниках, новых работах, делился своими личными пристрастиями. Выставки позволили многим стать признанными художниками. Так что почва была готова. Начав рисовать, я показал работы известному в стране художнику и попросил совета: может, прикрепиться к кому-нибудь из академиков, чтобы посмотрели, руку поставили, глаз навострили. На что мэтр ответил: «Они тебя только испортят».

– Анатолий Анатольевич, на многих ваших картинах изображены горы: «Дорога в Иерусалим», «Красная площадь Востока», «Снежный заряд», «Генеральские горы», «Шоколадные горы Иссык-Куля», «В предгорьях Тянь-Шаня». Что вас к ним тянет? То, что лучше гор действительно могут быть только горы, или что-то еще?

– Наверное, так оно и есть. Я очень люблю горы. В них я ощущаю себя совершенно по-иному, трудно объяснить, как. Но… там думаешь о вечности больше, чем здесь, в суете. Хотя, однако, и горы, конечно, тоже временны. Несмотря на тысячелетия, которые они стоят… Особое впечатление на меня произвели Тянь-Шань, Киргизия, Китай. Вода и горы – та стихия, которая меня серьезно волнует. Кроме того, тут есть одна любопытная вещь. Вы заметили, я не рисую людей. Не потому, что не умею. У меня есть несколько любопытных работ. Люди динамичны, и, по моему глубокому убеждению, их надо наблюдать всегда в динамике. Если хочешь получить точное изображение человека, легче взять фотоаппарат. Раскрыть чужой внутренний мир мне сложно.

– Вы пытаетесь совместить цвет и танец, цвет и музыку: «Дуэт», «Я слышу цвет. Вальс», «Я слышу цвет. Вальс-бостон», «Я слышу цвет. Рок-н-ролл», «Ода к радости» – здесь налицо музыкальная тема.

– У меня была целая выставка «Я слышу цвет». Долгие годы я был директором интерната для глухих детей. Вы знаете, как слушают музыку глухие?

– ?

– Они прижимаются грудной клеткой к инструменту, скажем, к роялю. Улавливают вибрацию и обретают определенное эстетическое удовольствие. Они понимают музыку. Это удивительная вещь. Поэтому и цвет можно слышать. У меня действительно цветовая гамма сопрягается с чем-то музыкальным. Темные, бордовые тона – это низкое звучание, голубой цвет – это ноты высокие, впрочем, это все давно известно. Набор звуков рождает некий образ. Если бы я был музыкантом, я смог бы, наверное, изобразить то, что рисую, музыкой, с помощью нот.

Здесь хочется сделать одно небольшое отступление. Будучи в бельгийском рабочем университете в Шарльлеруа, я узнал, что они процентов 70 времени отдают вопросам культуры. Ребята ездят по музеям, бывают на симфонических концертах, и это заложено в программе университета. Задаю президенту университета вопрос, уже зная примерный ответ: «Почему так?» – «Мы хотим, чтобы человек что-то понимал из того, что он слышит и видит, и, кроме того, это воспитывает патриотизм в самом широком смысле, как отношение к духовному наследию человечества, и в первую очередь его родины. А самой профессии можно научить практически любого, если у него нет медицинских противопоказаний». А воспитать человека, который чувствует цвет, музыку, краски, ой как сложно.

– А все-таки люди у вас на картинах есть. Например, «Хозяйка водопада».

– Она очень условна. Но, как нормальный человек, я люблю красивое, и красивых женщин в частности. И по-моему, дама на холсте очень мила.

– Это какие-то воспоминания об Азии?

– Да, на меня потрясающее впечатление произвела Киргизия. Там практически все общаются на русском, вставляя киргизские слова. И, конечно, Иссык-Куль, особенно со стороны Пржевальска (ныне – Каракол) – не с той, где разные курортные зоны. Японцы – народ, как известно, въедливый – проводили изучения и выявили примерно 700-800 цветовых оттенков воды в озере на один короткий отрезок времени. Я попробовал отобразить это в картине «Иссык-Куль», это не придумаешь, это так и есть.

– Вы награждены медалью имени Ушинского. Вероятно, к наследию этого педагога у вас особое отношение…

– На Западе активно изучается наша система педагогики, и Ушинский в том числе. И в университете Шарльлеруа были удивлены, почему мы от многого полезного отказались. Кстати, идеи Надежды Крупской по внедрению воспитания через труд – это потрясающе, а мы отказываемся. Все можно отбросить: жена Ленина, большевизм, идеология, но существуют ведь общие концептуальные вещи, от которых отходить просто нельзя. Таких подвижников, как Ушинский, думаю, было немало, но он умел записать свои идеи. Константин Дмитриевич – это наше…

– Наше педагогическое все.

– В общем, да. Беда, как мне кажется, вот в чем. Мы с водой выплеснули и ребенка. В прошлом году я был на церемонии посвящения в студенты на Новой площади. Там включили… даже не рэп, а просто какую-то какофонию. Я не выдержал. Я сказал, что это антиориентация на профессию. Мне возразили: это-де новая музыка. Нет. Я считаю, что во многом виноваты именно мы: не привили своему ребенку вкуса – получили взамен «бам-бам-бум-бум»… И телевидение. Кроме канала «Культура». Остальные занимаются идеологическим терроризмом. Насилие, кровь. Чудовищно!

– Анатолий Анатольевич, давайте вернемся к живописи. Что еще хотелось бы вам написать?

– Я начал недавно совершенно новый цикл картин. Профессора – народ изобретательный. Придумают что-нибудь – и сразу собственный термин. То, что называлось раньше просто, сейчас можно назвать совершенно непонятно. Потом это определение начнут по-разному трактовать… Это я так, в порядке шутки. Я свой стиль назвал арт-блиц. Почему? Объясню. Я должен передать динамику своих чувств на холсте. Я не очень-то расписываю детали: веточку, блеск и тому подобное. Мне важно передать свое внутреннее состояние на данный момент. Вот утро – работаю, работаю, выдыхаюсь, оставляю. Иногда смотрю на прежние работы – толково написано, иногда начинаю замалевывать, переделывать, перекраивать. У меня есть работа, которая называется «Жена уехала». Что на ней, трудно передать словами, там было свое цветовое решение: горы, что-то похожее на вихрь. Все говорят, что здорово. Однажды, когда было скверное настроение, я поставил ее перед собой, и картина стала меня раздражать. Я зарисовал ее, нарисовал на холсте что-то совсем другое. Жена до сих пор простить не может. Я уверен в том, что человек способен на многое, главное, вернусь к Кончаловскому, найти нужную дверь…

– Замысел рождается только из настроения? Вы так подвержены ему?

– По-разному. У меня есть картина «Путешествие во льдах». Как-то проснувшись в жару, я физически ощутил холод. Отсюда эти айсберги. Когда-то давно я был в Мурманской области и видел эти огромные ледяные горы. И вот я встал и начал писать. Я не рисую с натуры, а только по памяти, как видел. Есть еще картина «Генеральские горы». Это мы с моим приятелем – генералом Александром Хомяковым проплывали по Баренцеву морю мимо острова. Было время холода, снегов, и стояла пронзительная тишина, и вот среди морской синевы – очертания этих синих гор. Такими они и вошли в память.