На чтение: ≈ 7 мин.22 июня 1941 года. Никогда не забуду этот солнечный воскресный день. Ничто не предвещало беды, когда по радио сообщили о начале войны. Услышав новость, маленькие мальчишки за открытым окном начали кричать: «Ура, война! Ура!» Им, глупым, казалось, что это начало какой-то увлекательной игры. А взрослых же словно в один миг подменили. Глядя на них, я все понял: меня окутало страшное ощущение, что все спокойное, светлое, надежное и доброе неизбежно закончилось.
Нужно сказать, что лето 1941 года мы по традиции проводили в Малаховке: жили на даче у маминых сестер. Поэтому когда 22 июля начались бомбежки, они застали нас за городом. Делать было нечего, пришлось прятаться в наспех вырытом бомбоубежище. Все ночи напролет восток светился недобрым заревом, не давая заснуть, а как только наступало утро, мы с младшими братьями выбирались из бомбоубежища и начинали искать по городу осколки зенитных снарядов. Так прошло лето, а первого сентября, несмотря на войну, я пошел учиться в Удельнинскую среднюю школу. Других возможностей не было: в отличие от московских, несколько областных школ работали, хотя на подмосковном фронте ситуация была очень тяжелой.16 октября я, мама и четырехлетний брат Казимир вернулись в Москву. Правда, возвращением назвать это сложно: уже не работал никакой транспорт – пришлось от Казанского вокзала идти домой пешком, видя перед собой не родной город, а страшные картины военной действительности. Над Москвой летал черный «снег» из пепла, застилая солнце, в столице было объявлено осадное положение, а комендантский час разрешал находиться на улицах только до одиннадцати часов вечера. Пугала и пустота на улицах: многие заводы и учреждения были эвакуированы, людей почти не осталось, с дорог практически полностью исчезли машины. Случайный пешеход стал редкостью, сказывались страх и острая нехватка всего необходимого: соли, мыла, спичек, иголок и ниток. Несмотря на бесперебойное снабжение продуктами, все-таки пришел голод, приведя за руку отчужденность и подозрительность.Но все горести казались мелочами по сравнению с большой бедой: Москву постоянно безжалостно бомбили. Ночами московское небо представляло собой жутко-прекрасную картину из ярких вспышек. Звуковое сопровождение было не менее сильным: сдвоенный зудящий гул немецких самолетов, звуки пулеметных очередей, выстрелы зениток и вслед за этим разрывы снарядов. Железный град осколков по крышам. И под конец – адский вибрирующий свист с неотвратимой, меняющейся к низу частотой, разражающийся наконец всесокрушающим грохотом, после которого для оставшихся в живых наступает кратковременное облегчение. А потом – все сначала. Выдержать это дома было практически невозможно. Многие москвичи, навьюченные ручной кладью, устремлялись по вечерам в метро и другие бомбоубежища. В метро люди располагались на ночлег как придется: и на платформах, и в туннелях на деревянных настилах. С собой брали самое дорогое – документы, деньги, еду и фотографии близких.Дежурные, в том числе и мы, мальчишки, следили за тем, чтобы зажигательные шашки не вызвали пожар. За фугасными-то бомбами не уследишь! Старались успеть везде: забрасывали дымовые шашки песком, бросали щипцами в бочки с водой или просто выкидывали с чердака на улицу. Здоровых мужчин просто не осталось, мы были единственными, кто мог защитить женщин и младших детей.С началом войны все мужчины призывного возраста пошли на фронт. Сначала ушли все молодые, затем среднего возраста, потом совсем юноши, в том числе и школьники. На заводах, фабриках и других предприятиях всех ушедших заменили женщины, а потом, когда стали уходить на фронт и они, их заменили подростки. Я и все мои друзья, которым в 1942 году исполнилось 13 лет, на тот момент уже работали. Правда, младшие школьники работали только в летнее время, те же, кто постарше, весь год. Потом некоторые пошли в военные, другие – в ремесленные училища. Летом учащихся старших классов посылали работать в колхозы. Там мы не только собирали жизненно необходимый урожай для страны, но и зарабатывали за трудодни невероятно ценную зарплату: получали по килограмму ржи, немного картофеля, моркови и других овощей. В Москву мы возвращались в пассажирских поездах, в которых каждый вагон был завален мешками с картошкой. По прибытии на Казанском вокзале нас ожидал автобус, который вез урожай до школы. Оттуда уже мы, как муравьи, мгновенно растаскивали его по домам. С какой гордостью мы смотрели на наконец-то сытых младших братьев и сестричек, радовались, что чем-то можем помочь матерям!В то время тяжелых смертельных боев, голода, лишений и похоронок мы не думали «о героических поступках» и «самоотверженности» тружеников тыла, как их тогда называли. Подвиги были на линии огня, на передовой и в воздушном пространстве над Москвой! Мы просто делали все, что могли сделать. Но как же еще по-другому назвать тот добросовестный, невыносимый, тяжелый, ежедневный и беспросветный труд наших матерей и в какой-то мере нас, совсем еще детей?
Выбор читателей
Комментарии