Владимир УРИН: понятие «классическое» очень условно

В Большом театре в феврале этого года стартовала Молодежная балетная программа. Участники программы, по словам из официальных анонсов, получат возможность начать профессиональную жизнь в Большом театре России, таковыми могут стать граждане Российской Федерации не старше 1997 года рождения, проходящие или завершившие профессиональную подготовку в образовательных учреждениях по профилю «Искусство балета». Это событие стало для «УГ» поводом, чтобы встретиться с генеральным директором Большого Владимиром Георгиевичем Уриным, расспросить о кадрах, поступающих сегодня в театр, и критериях отбора, а также о портрете сегодняшнего посетителя Большого театра.

 – Владимир Георгиевич, в разговоре с президентом в 2013 году, когда вы стали генеральным директором Большого театра, вы отмечали, что российский балет снискал к финалу гастролей в Лондоне восторженные рецензии английских критиков. И что он вообще является признанной в мире художественной величиной, а вот с оперой дела обстоят совсем не так хорошо. Удалось ли вам что-то изменить к настоящему времени? Какие проблемы приходилось решать в этом направлении?

– Я думаю, не мне оценивать, удалось ли что-то сделать, этот вопрос лучше задать тем, кто следит за развитием Большого театра. Но те задачи, которые я ставил, придя к руководству Большим театром, относятся прежде всего к его музыкальному уровню. Дело в том, что в отличие от балета, где существует «своя компания» – люди, работающие здесь, в России, опера сегодня и у нас, и в мире построена по совершенно другому принципу. Сегодня оперные певцы – люди свободные, могущие передвигаться по всему миру, и если тебе Бог дал голос, то сегодня ты поешь в Москве, завтра – в Лондоне, послезавтра – в Париже, затем улетаешь в Нью-Йорк. Было важно понять, как сделать так, чтобы репертуар театра, дирижеры, которые стоят за пультом во время спектакля, режиссеры, которые ставят спектакль, были настолько интересны, в том числе певцам. (А если вы внимательно посмотрите на оперную карту, то увидите очень много блистательных российских певцов и певцов из бывших советских республик, ныне самостоятельных государств, которые тоже составляют рынок русскоговорящих, так скажем, оперных певцов.) Как сделать так, чтобы желание приехать и работать в Москве было для оперного певца таким же естественным, как желание работать в Париже, Нью-Йорке и т. д.? Вот это, наверное, внутренняя задача, которую я перед собой ставил. И одним из первых шагов после моего прихода в Большой театр была смена музыкального руководителя. Поиск человека, который понимал бы, как устроен этот бизнес, и хотел бы заниматься этими вопросами. Я имею в виду Тугана Сохиева. Не мне оценивать, каких результатов мы достигли, но мне кажется, что смена музыкального руководителя была очень важным решением в том вопросе, о котором вы сказали. Сегодня большая часть режиссеров в Большом театре – это те, кто ставит по всему миру; я имею в виду и наших, российских, режиссеров, и западных. Мы сегодня тесно сотрудничаем с западными театрами. Это вопрос не только, как сейчас часто говорят, финансовый, когда театры сходятся вместе, складывают деньги и создают спектакли, это творческий вопрос: творческих контактов, творческого сотрудничества. Если вы посмотрите на список певцов, которые сегодня выступают на сцене Большого театра, то увидите там артистов, поющих по всему миру. Мне кажется, процесс развития оперной труппы в этом направлении позитивен и дает результаты. Остальное оценивать не мне.

– На что сейчас в большей степени делает ставку Большой театр – на классическое искусство оперы или на какие-то новые, модные, экспериментальные тенденции в опере? Или на баланс между ними?

– Баланс. Мне кажется, понятие «классическое» очень условно. На первый взгляд спектакль может быть очень традиционным по своим внешним параметрам, а на самом деле внутренне очень современно звучащим. А когда возникает разговор о «музейности», когда у театрального спектакля мертвая природа, тогда для меня не важно, сделан он классически или современно. Мертвые спектакли бывают и там и там. Вы можете сделать суперсовременный по внешним признакам спектакль, герои оперы ХVII-ХVIII веков будут ходить в современных костюмах, у них будут современные прически, весь дизайн спектакля будет сделан современным художником, а внутри, по сути, музыкальное произведение будет раскрыто как абсолютно архаичное, «музейное», неживое. И на­оборот, при внешней форме абсолютно традиционного театра с живописными декорациями и историческими костюмами это может быть очень по-современному продуманный и решенный спектакль. Главным образом в самом способе существования артистов, взаимоотношений между героями. Для меня понятия «классическое» и «современное», существующие в зрительском восприятии, совсем другие. Современность для меня – это актуальность темы и способ существования артистов.

– Вы бы не могли прояснить последний пункт?

– Вот недавний пример, который есть в Большом театре. Дмитрий Черняков поставил спектакль «Садко». В спектакле использованы декорации, сделанные великими театральными художниками для постановок «Садко» много десятилетий назад. Внешняя форма предельно классическая. Но герои – три главных действующих лица – существуют в современных костюмах и, самое главное, в современных человеческих отношениях. А вся внешняя сторона вопроса – это своего рода театральная игра, театральные цитаты. И для человека, знающего и понимающего оперу, интересны даже не только взаимоотношения героев, но и взаимоотношения режиссера с оперой, театром, современным оперным искусством. Режиссер разговаривает со зрителем многослойно. Для меня это невероятно современный спектакль.

– Откуда поступают кадры в Большой театр, если мы говорим о певцах? И каковы критерии отбора?

– Если говорить о певцах, это в первую очередь Московская и Санкт-Петербургская консерватории. Эти два заведения являются питательной средой для наших кадров. Но люди, окончившие, например, Новосибирскую или Екатеринбургскую консерваторию, если Бог дал голос и талант и они заявили о себе, запросто могут быть приняты в Большой театр. Также у нас более десяти лет существует молодежная программа, которая собирает со всего бывшего Советского Союза наиболее интересные голоса: специалисты ездят по всем бывшим республикам, отбирают наиболее талантливых певцов, и те стажируются в Большом более двух лет, получают возможность работать с лучшими педагогами и участвовать в спектаклях и концертных программах Большого театра, а после окончания программы могут стать солистами Большого. Но сегодня труппа Большого формируется из тех, кто работает в штате и при этом может иметь другие контракты, и очень большого количества приглашенных солистов. Это люди, которые тоже постоянно работают в Большом, являясь частью его расширенной труппы.

– То есть нет ставки исключительно на свои кадры?

– Это невозможно при сегодняшнем оперном бизнесе. Сегодня любой оперный певец, даже певец Большого, обязательно имеет своего агента, чаще всего западного. Он не вмешивается в наши отношения и занимается тем, что активно продвигает человека в другие оперные проекты, в том числе в других странах. Эта система очень гибкая и разветвленная. Сегодня ни один оперный театр не сможет работать без сочетания штатных и приглашенных певцов, чтобы обеспечить высокий уровень спектакля.

– Сейчас будет болезненный для Большого театра вопрос: с перекупщиками билетов до сих пор какая-то беда?

– Там, где существуют рынок и дефицит, возникают люди, которые начинают на этом зарабатывать. Существует только один способ решить эту проблему. Цена на любую услугу или товар устанавливается рынком. И рынок говорит, например, что люди способны купить этот товар или услугу за 50000 рублей. Значит, в кассе обязательно должно быть какое-то количество билетов с этой ценой, и тот, кто способен их купить, обязательно их купит. Если бы сегодня руководство Большого театра пошло по этому пути и установило реальную цену на наиболее востребованные спектакли, изучив спрос и поняв, за сколько покупают у перекупщиков, не было бы никаких перекупщиков. Но мы в силу просветительских и социальных задач, которые перед нами стоят, и покупательской способности населения в целом не можем так сделать. Я работаю в Большом 7,5 года, и за это время мы предельную цену, а она у нас до 15000 рублей на топовые спектакли, установленную предыдущим руководством, не повышали. А инфляция за это время достигла 40%. Перекупщики этим пользуются. И это будет всегда. Тогда надо ставить четкие правила, при которых спекуляция все-таки будет ограничена. Во-первых, появился закон, в котором сказано, что, если вы не являетесь распространителем билетов, сотрудничающим с Большим театром, продажа таких билетов является незаконной и наказывается административными штрафами. Сейчас нам удалось закрыть через суд два крупнейших сайта, которые занимались перепродажей билетов Большого по цене в 3-4 раза большей, чем цена театра. Мы постоянно с этим боремся, но они постоянно находят лазейки. Так, недавно вышло постановление правительства, утверждающее новые правила продажи билетов: любой человек может переписать билеты на другого человека. Перекупщики покупают эти билеты на любую фамилию, а потом приходят к нам и требуют, чтобы мы их переписали на фамилии тех, кто готов купить билеты у этих спекулянтов в три-четыре раза дороже. И мы ничего не можем сделать. Перепродают их дороже в 2-3 раза. Мы спрашиваем у наших коллег: «Зачем вы открыли лазейку перекупщикам?» Поскольку это большие деньги, явно, что такое положение в этих правилах было кем-то пролоббировано.

– Вы можете как-то очертить круг этих людей или назвать их?

– Я знаю их сайты. В свое время я подсчитал, что доходы компаний перекупщиков исчислялись десятками миллионов рублей. Труда не так много, как и финансовых издержек в этой деятельности. И люди, зарабатывающие эти деньги, ищут лазейки среди депутатов или в правительстве. Мы прорабатывали проект с Министерством культуры, и вдруг выходят правила правительства, которые разрушают систему борьбы с перекупщиками, которую мы создавали долгие годы.

– Это такой перманентный процесс?

– Да, это перманентный процесс борьбы. Люди борются за свой заработок, а мы за то, чтобы наши зрители могли покупать билеты по той цене, по которой предлагает театр.

– В интервью журналу Forbes вы упоминали интересный факт: на Западе нет такого дикого перекупа, никто не будет покупать билет за 1000 евро, а у нас покупают. Это говорит о любви к искусству или скорее о бешеной тяге к престижу? И насколько Большой театр в этом смысле соблюдает баланс между престижем и искусством?

– Все билеты на гастроли нашей балетной труппы в Лондоне были проданы, и я не видел ни одного человека, который стоял бы и перепродавал билеты. Там другая система, и люди приучены совершенно к другому: если вы по каким-то причинам не хотите или не можете идти на спектакль, спокойно сдаете билет в кассу на реализацию. И если билет будет продан, вы получите 80% от его стоимости. В Лондоне не принято покупать билеты с рук. А в Вене, в Штац-Опере, работают «наши ребята». Я спрашивал у них, почем, и разница между ценой билетов и тем, как они перепродают, была в 15-20%.

– Попробуете нарисовать портрет современного посетителя Большого театра?

– Он очень разнообразен. Начиная с того, кто приходит в кассу утром в субботу и покупает на предварительной продаже самые дешевые билеты. И по 800, и по 1000 на галерке. Покупают не на один, а на пять спектаклей. Это люди, которые любят балет и оперу, для них посетить Большой два раза в месяц – полное счастье.

– Это люди старшего поколения?

– Разные. Есть и молодые. Дмитрий Черняков вспоминал, как он мальчишкой ходил в Большой театр и покупал дешевые билеты. Зрители этой категории – потрясающие. Также среди зрителей много приезжих, гостей столицы, которым важно побывать в Большом. До пандемии была большая прослойка иностранцев – приблизительно одна пятая часть зала. Сейчас иностранной речи почти не слышно. На Западе – в Лондоне, в Милане, в Мюнхене – очень серьезная доля старшего поколения среди зрителей оперы. А в Париже много молодежи как на балете, так и на опере. Портрет зрителя Большого очень разнообразен – от тех, кто любит и знает оперу и балет, до случайных посетителей. И женщин больше, чем мужчин.

– Вы как-то сказали, что могли бы написать мемуары.

– Насчет мемуаров я, конечно, погорячился. Хотя жизнь была интересной, я не имею в виду свою профессиональную и, в частности, директорскую карьеру. Было счастье встречи с потрясающими людьми, и рассказать об этих встречах и впечатлениях мне показалось интересным. Это касается еще и того классного времени советского театра – 60-70-х и начала 80-х. Великое театральное время. Но все это пока мечты, реальная жизнь в театре не дает времени заниматься воспоминаниями. Грандиозное счастье, что мне удалось жить в то время и быть молодым, формироваться как личность – человеческая и профессиональная.