На чтение: ≈ 17 мин.Он готовил визиты главы государства, обеспечивал встречи и проводы иностранных гостей, рассаживал по ранжиру президентов и королей, устанавливал распорядок официальных обедов, объяснял первым леди, в чем положено приходить на вечерний прием, а в чем на дневной… Его зовут Владимир Шевченко. Он был руководителем службы протокола президента СССР, шефом протокола первого президента России, а последние годы советником президента. В Библиотеке Конгресса США, размеры и компьютерное оснащение которой впечатляют своим размахом, он попросил однажды дать ему справку о книгах, написанных шефами протокола глав государств, королей или премьер-министров. Минут через двадцать пришел ответ: таких книг в библиотечном хранилище не обнаружено. В кругу людей, долгие годы наблюдавших вблизи рабочую повседневность президентов, премьеров, королевских особ, сочинять мемуары не принято.
Законодательных или иных официальных запретов на сей счет нигде в мире не существует. Просто не принято – и все. Такова этическая регламентация, таков неписаный протокол, нарушить который считается столь же неприличным, как на прием к королеве Великобритании явиться не в смокинге, а в пиджачной паре. Когда Владимир Шевченко издал книгу «Повседневная жизнь Кремля при президентах», ее в считанные дни смели с прилавков. Автор рассказывал об атрибутах президентской власти, о том, что такое «ядерный чемоданчик», о подготовке визитов, об одежде для официальных приемов, о спецсвязи и гараже особого назначения, о подарках главам иностранных делегаций, о том, как лидеры государств говорят по телефону, о процедуре вручения верительных грамот, о встречах «без галстуков»… Но любители пряных «подробностей» были жестоко разочарованы: ни словом, ни намеком повествователь не вышел за рамки внутреннего, им же самим для себя установленного протокола.- Мы будем беседовать по протоколу или без?- В каком смысле?- В том смысле, что, наверное, есть вопросы, задавать которые человеку вашей профессии заведомо бесполезно – ответ все равно будет протокольным.- Можно задавать любые вопросы. Главное – получить ответ.- Вот я о том и говорю.- Нет, можно спрашивать обо всем. Я открыт для общения с прессой. Что знаю – расскажу.- Знаете вы много, но едва ли расскажете все. Вообще какую степень откровенности вправе позволить себе человек, стоявший очень близко к первым лицам государства?- Близость к первому лицу накладывает на тебя большую ответственность. Потому что каждый глава государства имеет свои человеческие слабости, недостатки. Но вовсе не обязательно на них акцентировать внимание широкой публики. Я читал мемуары Коржакова, Костикова, других людей, стоявших близко к Ельцину… Не хочу комментировать. Единственное, что временами хочется сделать, – это сесть и выдать антимемуары. Под названием: «Мужики, не врите! Все было совсем по-другому». Иногда читаешь чьи-то воспоминания, и хочется спросить автора: «А что ты сделал для того, чтобы предотвратить тот неприятный эпизод, о котором рассказываешь?»- Дирижерский дебют Ельцина в Берлине можно было предотвратить?- Во всяком случае, можно было Бориса Николаевича на музицирование не провоцировать. Ведь когда он дирижировал оркестром, наши министры и другие члены российской делегации подобострастно аплодировали. Потом эти же люди в кулуарах осуждали президента за его поведение.- А сами чиновники из окружения Ельцина часто нарушали протокол?- Бывало. Например, с главой государства не принято здороваться через стол. Следует стол обойти и только затем поздороваться. Мне потом приходилось кое-кому делать замечания. Или, к примеру, предупреждаешь: «На официальный прием – только в темном костюме». Приходит. «Господи, что ты надел?!» – «Но это же темный костюм». – «Да никакой он не темный! Ты что, не видишь, что он серый?» Появление на приеме в неподобающем одеянии всегда режет глаз. Вошел, заметил, что одет не так, как все, – лети в гостиницу, может, еще успеешь переодеться. Но если нет подходящего запасного костюма – все, до свидания. Считай, что на приеме тебя не было.- Не пустят?- Пустят. Но будут смотреть на тебя так, что ты сам поймешь: твой вид вызывает недоумение.- У каждого президента своя манера одеваться. Как быть, если эта манера плохо согласуется с протоколом?- В таких случаях я всегда деликатно давал совет. Объяснял, что принято, а что не принято. Но на Михаила Сергеевича, например, мы смокинг так и не надели – не удалось. Представьте, королевский прием. Первое условие – смокинг. Впервые наши чиновники появились в смокингах на королевском приеме в 1994 году. А вот король Испании смокинг не признает – только фрак. А мы фрак не признаем. Что делать? Встречаемся с сотрудниками королевского протокола, начинаем просить, уговаривать. Нам говорят: «Хорошо, король тоже будет не во фраке». Тут нужно идти друг другу навстречу, проявлять понимание.- Ельцин фрак надевал?- Никогда. Но у него был смокинг. А первым из российских лидеров надел фрак Владимир Владимирович.- Со сменой президентов что-нибудь менялось в протоколе?- Принципиальных изменений не было. Президентский протокол у нас уже устоялся. А возник он при Горбачеве. До 1990 года, пока Михаил Сергеевич не стал президентом СССР, наши зарубежные коллеги часто задавали вопрос: «Скажите, кто у вас главный в стране – генеральный секретарь или председатель Верховного Совета?» Всю протокольную работу в те времена проводили через МИД (там и сейчас обеспечивается государственный протокол). Но у нас не было протокола генерального секретаря. И когда Горбачева избрали президентом, встал вопрос о создании протокольной службы при главе государства. Мне было предложено эту службу создать и взять под свое руководство. Я с энтузиазмом взялся за дело. Только-только мы начали что-то выстраивать, как Советский Союз прекратил существование. И работу по созданию президентского протокола мы продолжили уже при Ельцине. Был издан указ о единой протокольной практике в России. В нем было расписано, кто за что отвечает. Появилось протокольное старшинство. Возникли протокольные службы в министерствах и ведомствах. Я благодарен судьбе за то, что на стыке эпох мне выпала эта работа. Я добивался, чтобы протокол уважали. И добился.- Наверное, добились не до конца. «Не так сели». Помните?- Ну еще бы не помнить! Хотя сели они тогда именно так, как положено, уж вы мне поверьте. За рассадку отвечал я, и она была правильной.- Почему же Ельцин сказал: «Не так сели, – и, выдержав театральную паузу, с нажимом произнес: – Степашин – первый зам. Пересядьте»?- Ну, возможно, ему хотелось публично «приподнять» Сергея Вадимовича, подчеркнуть его политический вес. Вскоре после этого случая Сергей Вадимович был назначен премьером.- Тогда объясните, в чем состояла правильная рассадка.- Она состояла в том, что на месте, куда Борис Николаевич пересадил Степашина, сначала сидел Андрей Логинов, начальник президентского Управления по вопросам внутренней политики.- А почему он сидел по левую руку от президента?- Потому что проходило заседание оргкомитета по встрече третьего тысячелетия. Логинов был ответственным секретарем этого оргкомитета, и в данном качестве ему надлежало сидеть рядом с главой государства.- Личность президента, особенности его характера, привычки или, скажем, внезапная смена настроения – все это накладывает отпечаток на протокол, заставляет подчас отступать от канона?- Конечно. Борис Николаевич, например, не любил длинных переговоров. А вот при Михаиле Сергеевиче переговоры могли затягиваться. Но если мы с Борисом Николаевичем составляли программу, передо мной ставилась задача стараться за рамки этой программы не выходить. С Ельциным мы даже договаривались: если переговоры затягиваются, я должен войти и со значением показать на часы. Ни одна протокольная служба не брала на себя такую смелость. А я заходил.- В момент беседы первых лиц?- Да, в момент беседы первых лиц. Заходил, давал сигнал. Если Борис Николаевич не реагировал на мое появление, значит, готов был продолжать беседу. А если ему хотелось закончить переговоры, он изображал на лице крайнюю досаду и, показав собеседнику на меня, в сердцах восклицал: «Протокол! Как же он надоел! Ну что с ним сделаешь…» Он понимал, что если мы составили поминутно расписанную программу, то превышение лимита времени на одном мероприятии влечет за собой опоздание на другое, третье, четвертое… Это как домино. Раз – и все валится.- Ельцин не любил опаздывать?- Не любил. Был чрезвычайно пунктуален. И очень огорчался, когда другие вели себя расхлябанно.- А главы государств, иностранные премьер-министры на встречу с Ельциным опаздывали?- Случалось. Однажды Клинтон заставил себя ждать. Я ему говорю: «Господин Клинтон, время. Я вас прошу…» А он идет не спеша, спокойно, вразвалочку, с корреспондентами на ходу разговаривает. Или, помню, задерживались переговоры с Хасимото. Вы, наверное, знаете, что он очень любил фотографировать. Борис Николаевич говорит: «Вот он сейчас придет, и я его сфотографирую». Дали Ельцину фотоаппарат, а Хасимото нет и нет. Тогда Борис Николаевич возьми да скажи во весь голос: «Все, больше не ждем, уходим!» А там стояли ребята из протокольной службы Хасимото. Они всполошились, забегали… Ну потом мы все это в шутку обратили.- Какие протокольные традиции были заложены в период правления Ельцина?- Ну, например, встречи «без галстуков».- Это сам Ельцин придумал?- Его к этому Гельмут Коль подтолкнул. После неформального общения с Колем появилась традиция выбираться за пределы Кремля, встречаться в загородной резиденции, выходить на лоно природы. Встречи «без галстуков» дают возможность, не тратя много времени на официальные процедуры, посидеть у камина, у костра и поговорить не только о мировых проблемах, но и просто о жизни. Подобные встречи способствуют человеческому сближению лидеров. После такого сближения легче решать и мировые проблемы.- Со службой протокола какого государства вам было труднее всего договариваться?- Всегда очень жесткими были французские протоколисты, переговоры с ними давались нам нелегко. Теперь представьте ситуацию: 1995 год, Россия празднует 50-летие Победы. Приезжает тяжелобольной Миттеран. Ребята из французской службы протокола приходят ко мне: «Президент плох. Его передвижения очень ограниченны. Он не может туда, он не может сюда…» Я говорю: «Забудьте об этом. На руках будем носить, если потребуется». И вот торжественный прием во Дворце съездов. На каждое выступление отводится по пять-семь минут. Выступает Миттеран. Говорит пятнадцать минут, двадцать, двадцать пять… Зал слушает не шелохнувшись, только протокольная служба поначалу дернулась. И только позже мы поняли: в Москву приехали 67 делегаций, и, пользуясь таким случаем, Франсуа Миттеран как бы прощался со всеми. Он говорил тридцать семь минут. В тот же день отбыл во Францию. А через некоторое время мы поехали на его похороны.- Как вы думаете, почему Ельцин взял вас в свою команду? Вы ведь до распада СССР руководили протокольной службой Горбачева, с которым у Ельцина были не лучшие отношения.- Не знаю почему. Это надо было спрашивать у Бориса Николаевича.- Вы не спрашивали?- Нет. Но в беседе со мной он однажды сказал: «Я в вас не ошибся».- Как вы относитесь к тому, что эпоху Ельцина теперь называют не иначе как «лихие девяностые»?- Да, кое-кто считает, что современная история России началась только теперь. Мол, все, что ныне делается, – это все впервые. Прежде чем так говорить, внимательно и беспристрастно изучите период девяностых. Да, были проколы, были ошибки. Но многое из того, что сегодня получает развитие, закладывалось именно тогда. Обратите внимание на выступления первых лиц нашего государства, и вы поймете, что никто из них не принижает значения той эпохи и заслуг первого президента России.- Находясь на пенсии, Ельцин в частных беседах комментировал происходящее в России и мире?- Почему только в частных? Он иногда и публично высказывался. Например, об отношениях с Белоруссией, о создании Союзного государства. Но он постепенно отходил от активной политической деятельности, и делал это совершенно сознательно – не хотел мешать новому руководству. Конечно, он переживал. Что-то ему нравилось, а что-то – нет.- Отношения с семьей Ельцина у вас сохраняются?- Да.- Часто видитесь?- Очень часто. Потому что на всех мероприятиях, куда приглашают Наину Иосифовну, я стараюсь быть с ней.- Забота о семье Ельцина остается вашей обязанностью?- Это не обязанность. Это моя душа. Я не могу ее оставить.
Выбор читателей
Комментарии