Владимир РАЗУМОВ: Я бы предложил объявить мораторий на какие-либо новшества

Заведующий кафедрой философии Государственного университета им. Ф.М.Достоевского профессор Владимир Разумов один из немногих преподавателей Омска, кто не боится открыто и честно высказывать весьма резкие суждения о современных реформах высшей школы. Вот и сегодня профессор Разумов с готовностью поделился с «Учительской газетой» мыслями на тему, что же происходит с российским вузовским образованием, кто виноват в его развале и, самое главное, что нужно делать.

– Владимир Ильич, в своих многочисленных выступлениях, публикациях как на местном, так и на общероссийском уровне вы не боитесь называть вещи своими именами, даете весьма нелестные характеристики состоянию современного вузовского образования. Говоря о современном положении университетов: что это – некомпетентность управленцев или сознательный развал высшей школы?- Я выделил бы один фактор, который мне кажется наиболее значимым. С конца 1980‑х – начала 1990‑х годов из науки и образования идет стремительный отток высокопассионарных личностей. Люди уходят в политику, в бизнес, уезжают за рубеж. В конце 80‑х годов жизнь в научных учреждениях и вузах бурлила: люди хотели перемен, фонтанировали самыми разными идеями. Но уже к середине 90‑х ситуация резко изменилась. Из наиболее прогрессивных подсистем общества наука и образование стали наиболее консервативными. Мы развиваемся медленнее, чем все остальное общество. Я далек от того, чтобы искать каких-то чиновников-вредителей, которые спят и видят, как все развалить. Одна из причин нынешних бед – мы сами. У современных вузов крайне низкий креативный потенциал. Моя претензия к чиновникам сводится к тому, что они не видят масштаба проблем, и при этом буквально все делается так, чтобы оставшийся ничтожный креативный потенциал исчез окончательно.- А что должны делать чиновники? И что они категорически делать не должны?- В нынешней ситуации я бы вообще предложил объявить мораторий на какие-либо новшества, поскольку «разбор полетов» как функция не действует. Вот мы внедрили новый стандарт. Нужно хотя бы как-то отследить те результаты, которые он дает. Понять, чем он хуже или лучше предыдущего. Этого не делается. У нас внедряются стандарты один за другим без какой-либо критической оценки всей этой деятельности. Отсутствует обратная связь. Никому нет дела до того, как система реагирует на нововведения.- Но все же дала ли реформа российского образования хоть какие-то положительные результаты? Изначально говорили, что реформы призваны адаптировать российскую высшую школу под общемировые стандарты, сделать вузовскую науку и педагогику более открытыми и инновационными…- А что такое «общемировой стандарт»? Континентальный стандарт – это одно. В США – другое. В Японии своя специфика… Положительный момент есть. Система пришла хоть в какое-то движение. Одной из наиболее серьезных проблем в начале 2000‑х годов было то, что общество после распада СССР изменилось очень быстро. К 2000 году у нас была уже совсем другая политическая система, другая экономика, другие силовые структуры, вообще другое мироощущение. А наука и образование институционально остались в советском формате. Безотносительно того, плохой он или хороший. Но общество-то уже другое. После начала реформ пошло движение. Однако перехода на инновационное развитие все равно не произошло. В нашем родном Омске, городе-миллионнике, по факту нет ни одного вуза, который можно было бы назвать инновационным… Возвращаясь к «общемировому уровню». С наукой у нас дела еще хуже, чем с олимпиадой в Южной Корее и спортом. Нас особо нигде не ждут, более того, гонят, унижают. Однако сейчас активно внедряется установка на публикации учеными статей в библиографических базах Scopus и Web of Science. Мы снова видим модель, которая еще в Российской империи была рождена: догнать и перегнать. Люди, которые это предлагают, просто не понимают, что в оценке научных результатов уже давно сформировалась особая система, где мнение ученых из России мало кого интересует, с такой позиции во многих отраслях фундаментальной науки мы отстали навсегда. Догоняя и перегоняя, мы никого не догоним. Только надорвемся, уничтожим остатки того хорошего, что у нас есть. В этом ключе стоит осмыслить и проект «Топ-100 российских вузов».- Не кажется ли вам, что во всех нынешних проблемах есть изрядная доля вины самих ученых и преподавателей? Они, по сути, существуют в предлагаемых обстоятельствах, и вроде бы всех это устраивает. Вузовские работники не объявляют забастовок, не протестуют. Максимум, на что способно большинство, – выговориться друг другу на кафедре.- Так и есть. Активных, инициативных людей, которые могли бы как-то выступить, организоваться, поднять шум, привлечь внимание общественности, практически нет. Это последствия того самого оттока, о котором я уже говорил. В сегодняшнем российском вузе одна из самых распространенных эмоций – страх. Это постоянная «пугалка» на тему сокращения, что не продлят договор, что вуз не пройдет аккредитацию и т. д. и т. п. В нашем университете тем, кто действительно поднимал голос, говорил о том, что надо протестовать, надо все это блокировать, был ныне покойный Борис Иванович Осипов (Борис Осипов (1938‑2018) – доктор филологических наук, профессор ­ОмГУ им. Ф.М.Дос­тоев­ского. – Прим авт.). На моей памяти это был единственный человек, который публично на ученых советах, на собраниях трудового коллектива заявлял об этом громко и открыто. К сожалению, к его словам тогда относились с недостаточным пониманием. Это было самое начало 2000‑х годов, и, наверное, что-то еще можно было изменить.Я часто повторяю: какое общество, такое и образование. Начинается все с профессорско-преподавательского состава. При этом не могу не сказать об учащихся. Своим аспирантам и соискателям я прямо говорю: «Ребята, мы не можем пока возобновить деятельность диссертационного совета. Поймите, это не только моя проблема! Это и ваша «война». Обращайтесь, поднимайте эти вопросы!» Создается впечатление, что учащимся тоже нет дела до того, что в аудиторию к ним приходят измотанные, запуганные люди, которые озабочены очередным переписыванием какой-нибудь рабочей программы, очередной учебно-методической инновации и т. п.- Можно ли говорить о том, что многие вузовские работники никак не сопротивляются бюрократическому гнету, поскольку не ощущают в себе силы как ученые?- Это слишком резкая оценка. Другое дело, если преподаватель сам не работает в творческом режиме, не продуцирует новое, он этому и учащихся не сможет обучить. И это опять-таки следствие тех явлений, о которых я говорил. Конечно, чиновники смотрят на этот запуганный народ и думают: «А за что их уважать-то собственно?» Для разрешения данных противоречий для начала нужно установить определенный диалог между властью, бизнесом и интеллектуальным сообществом.Есть еще проблема. Она заключается в том, что у нас нет явного лидера, который бы выражал интересы научно-педагогического сообщества. Проблемы вузов, особенно 4‑й и 5‑й категорий, а это подавляющее число вузов современной России, вообще никто не представляет: ждите очередную аккредитацию и бойтесь.- А где взять этих лидеров?- Вообще обычно лидеров назначают. Вспомним тот же феномен Ельцина. Фактически человек оказался в нужное время и в нужном месте. Аналогично и с Горбачевым. Это мое мнение, я могу ошибаться, конечно. Так и с научными лидерами. Просто сегодня нет даже запроса.- Кстати, из бесед с учеными из московских и питерских вузов, можно сделать вывод, что в этих городах ситуация намного благоприятнее. У преподавателя столичного вуза «развязаны руки». И наоборот, преподаватели в провинции тонут во всех этих формах, планах, справках и прочих бумажках. Кому и зачем это нужно?- Тут грустные мысли возникают. Чем страшны эти бумажки? Не только количеством и трудозатратами. Они страшны тем, что работа над ними форматирует мышление. После их подготовки переключиться на креативную деятельность становится крайне сложно. Соответственно отформатированный преподаватель идет к студентам и переносит уже на них эти коды. Есть ощущение, что проводится очень жесткая дифференциация на небольшое число представителей интеллектуальной элиты, которое будет занимать наиболее престижные места в разных сферах, и на исполнителей. Нас превращают в исполнителей, которые будут формировать тоже исполнителей с ограниченным мышлением и претензиями. Часто мне кажется, что это сознательная политика.- Несмотря на все эти проблемы, большое количество молодых людей по-прежнему идет на гуманитарные специальности, хотят быть преподавателями, педагогами. И это учитывая то, что в современной массовой культуре интеллектуал-гуманитарий – персонаж полукарикатурный. Что же до сих пор привлекает молодежь?- Об образе гуманитария, сформированного масскультом. Опыт Украины никого ничему не научил?! Существует понятие геокультурного доминирования. Оно определяется тем, какая часть населения выбирает определенный язык вторым после национального. Пока еще русский язык, один из пяти мировых языков, но не факт, что он удержится в этой пятерке. Казахстан уже переходит на латиницу. В области геокультурного потенциала мы потеряли Украину, очередь за другими странами. А кто должен этим заниматься? Наверное, все-таки гуманитарии. Мифологизация, работа на уровне смыслов, мировоззрения, исторического сознания и т. п. Есть целый спектр важнейших форм актуальной деятельности для гуманитариев. Где специалисты по тем же информационным и идеологическим войнам, формированию смыслов, онтологий и т. д.? У нас их просто не готовят.

Чем гуманитарные специальности привлекают молодежь? У человека есть ряд потребностей. Одна из них – потребность в трансцендентном – это обращение к чему-то запредельному. Существует и потребность в интеллектуальной деятельности. Людям хочется что-то придумать, изобрести, реализовать творческий потенциал. Хорошие студенты есть и сегодня. У многих горят глаза, на лекциях задаются вопросы, им интересно. Чтобы и их не потерять, нам нужно начать решать одну из фундаментальных проблем: когда мы начнем в образовании считать деньги? Ведь эффективность в экономическом понимании – это результат, поделенный на затраты. Сравним по этому показателю Высшую школу экономики и Омский государственный университет. В плане затратности продукт деятельности Вышки буквально золотой. А нам скидывают показатели, срисованные с той же ВШЭ, а средства дают такие, что мы десятый год университетский корпус ввести в эксплуатацию не можем… Студенты могут и обязаны спрашивать: «Почему мы должны учиться в вузах, финансирование которых идет по остаточному принципу?» Мы же не можем только на данные ЕГЭ опираться. Есть какие-то более важные задачи. Например, оставлять здесь, в Сибири, качественное население. У нас сейчас на деле так: высокоинтеллектуальные столицы и приравненные к ним отдельные центры, а остальное – интеллектуальная глушь и дичь. Мы такую страну хотим строить? Впечатление пока, что именно такую.