Владимир МАШКОВ: Другого пути, кроме постоянного самосовершенствования, нет

Владимир Машков – это харизма. Владимир Машков – это характер. Владимир Машков человек волевой. Он даже художественным руководителем Московского театра Олега Табакова стал, по его словам, именно потому, что это было трудной задачей, вызовом и, конечно, призванием сохранить наследие, которое оставил его учитель – Олег Павлович Табаков. Машков признается, что привык все время расти, обретая подлинное счастье в диапазоне между свободой и самодисциплиной. Этому искусству творческого счастья он учит и своих студентов, которые определят будущее «Табакерки» и русского психологического театра вообще. И, как бы это высокопарно ни звучало, в это верится. Стоит только поговорить с Владимиром Львовичем.

– Владимир Львович, первый вопрос – традиционный для нашей газеты. Расскажите о ваших учителях.

– Их в моей жизни было много. Это и школьные учителя, и наставники в профессии. Чтобы никого не обидеть и не забыть, скажу так: я благодарен всем людям, с которыми сталкивался в тех или иных сложных ситуациях и которые многому меня научили. Ведь моими учителями были и старшие товарищи в школе, и педагоги, которые с пониманием, интересом и любовью относились ко мне. И потом – мне повезло и с наставниками в Новосибирском театральном училище, и в Школе-студии МХАТ, где я учился у Ивана Михайловича Тарханова… И, конечно, я могу гордиться тем, что у меня была возможность учиться у Олега Павловича Табакова, который вложил в меня очень и очень много. В общем, это такая большая цепь учителей с большой буквы, которые вели меня по жизни… Я всю жизнь привык работать над собой, не останавливаясь.

– Это продолжается, вероятно, и сегодня?

– Конечно. Процесс обучения в нашем деле идет постоянно, всю жизнь. Профессия актера – это марафон. В том числе марафон обучения, самопознания. Поэтому в нашей школе (Московская театральная школа Олега Табакова. – Прим. ред.) в основе всего лежит принцип «уча – учусь», и с уверенностью можно сказать, что молодые актеры – наши студенты – в какой-то степени выступают не только в роли наших учеников, но и учителей тоже.

И другого пути, кроме постоянного самосовершенствования, нет. Мы должны все время пробовать новые образы, которые приходят в нашу жизнь. Когда мы были юными исполнителями, это были одни роли, сейчас – совсем другие. Бывает, что над одной и той же ролью работаешь всю жизнь, как у меня, например, с ролью Абрама Шварца в спектакле «Матросская тишина», которую я впервые, так сказать «на вырост», получил от Олега Павловича…

– Я знаю, что вас очень многое связывает и роднит с великим Табаковым. Расскажите подробнее о роли этого выдающегося мастера в вашей судьбе.

– Я могу сказать, что ему удалось передать мне понимание, что к нашей профессии нужно относиться очень страстно. Нужно быть бесстрашным в познании себя. Нужно быть человеком, у которого воля проявляется во всех трех ипостасях: воля как свобода, воля как желание и воля как сила характера. У Олега Павловича все это было. Ведь он пережил множество испытаний, много раз был на грани жизни и смерти. В прямом смысле. В достаточно молодом возрасте он получил первый инфаркт, спустя некоторое время – второй. Это было следствием столкновения с миром, с непониманием, но он боролся. Всю свою жизнь. И до последних дней – когда, несмотря на свою тяжелую болезнь, в нем сохранялась очень мощная сила и он был уверен, что победит и выйдет обновленным из этой схватки с недугом.

В общем, такое понимание актерской профессии дало мне очень многое. Другая истина, которую я перенял от Олега Павловича, – это осознание того, что необходимо внимательно следить не только за собственным развитием, но и нести ответственность за тех, кто идет за тобой, и… радоваться! Радоваться чужому таланту.

– Сегодня кто за вами идет? Расскажите о молодом поколении современной «Табакерки».

– За нами идут наши студенты. В скульптурной композиции «Атом солнца», в которой мы запечатлели Олега Павловича, есть такая замечательная «полетная» фраза, коими славился мастер: «Смысл жизни в том, что жизнь на тебе не заканчивается». Конечно, наша жизнь продолжается в тех, кто идет за нами и будет и далее подтверждать свою страстность, увлеченность и любовь к актерскому искусству.

– Вот вы говорите – страстность. Но если человек постоянно «горит», как ему не «сгореть»?

– Это действительно проблема. В психологии есть понятие «выгорание».

– Да, очень часто у учителей встречается, например.

– У актеров, возможно, еще чаще. Ведь он «горит» на сцене в огне чувств. Другое дело: это его чувства или они созданы воображением? Но если это настоящее исполнение роли, то актерский организм не может не переживать, не откликаться…

– Иначе это будет фальшиво, конечно.

– Это не значит, что ты переносишь точно свою историю, но правильно воспроизведенная ситуация может актера сильно взбудоражить. Но, как известно, то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Если, конечно, ты существуешь в этой профессии сознательно, понимая смысл происходящего. И тогда ты будешь развиваться. Если же ты существуешь как актер неосознанно – жди беды. Однако психологически в любом случае это очень тяжелая профессия.

– И вы учите своих студентов этой осознанности?

– Конечно. Это в центре всего нашего обучения – путь к себе, если хотите. Вообще говоря, наша школа – это основа театра. У нас есть возможность принять молодого человека в пятнадцать лет, с тем чтобы он всю свою жизнь провел здесь. Все наши педагоги – это действующие артисты театра. При этом средний возраст актеров у нас 35 лет. Так что мы опираемся на молодежь, которая серьезно занимается наукой о человеке. Потому что русский психологический театр, русская психологическая актерская школа – это наука о человеке. Не занимаясь этой наукой и самопознанием, ты не в силах расшифровывать драматургический текст, поведение человека. Без этого твоя игра будет спонтанной, безжизненной.

– Кого вы берете к себе в школу, а кого – нет?

– Отбор у нас внимательный. Наше театральное высшее учебное заведение необычное, единственное в мире. Мы существуем по программе, которую сами предложили, у нас сейчас идет большая научная работа совместно с МГУ имени М.В.Ломоносова и Психологическим институтом РАО. Программа охватывает сразу аспекты и среднего общего, и высшего образования. Наше достижение, что мы от колледжа перешли к этой системе. Мне всегда казалось нелепостью, что после трех лет и 10 месяцев обучения в нашем колледже артисту надо было еще где-то учиться четыре года. А ведь по-хорошему после нашей школы ему бы сразу на большую сцену! Вот я и предложил новую систему. Мы набираем ребят после 9-го и 10-го класса, они учатся и живут в нашей школе за государственный счет, практически с первого курса выходят на сцену вместе с профессиональными актерами. И через пять лет они получают диплом государственного образца о высшем образовании. И в то время как многие еще только поступают в театральные заведения, у нас молодежь уже играет на сцене, развивая свой талант на практике. Тут дело вот в чем. В исполнительском искусстве, в командном, коим является театр, нельзя достичь успехов, не начав карьеру рано, а лучше – со школьной скамьи. Мы не зря берем на первый курс пятнадцатилетних. Это момент высших чувств и эмоций! Как же не захватить этот период, обучая науке о человеке и его чувствах? Поэтому мы берем молодого человека и, пока не поздно, начинаем заниматься его пластикой, его речью. Если он придет в восемнадцать, будет уже поздно.

– Все доходят до конца?

– Не все, конечно. Потому что, если человек, приходя к нам, за первые полгода не показывает результатов, то мы его возвращаем в школу. И тогда он после 11-го класса поступает в другое театральное высшее учебное заведение.

– Я представляю, какие истерики бывают… И у детей, и у родителей.

– Нет, я не сказал бы. Такое ведь не происходит вдруг. И потом, я сразу объявляю всем, кто приходит, так же как нам в свое время объявляли: «Актерская профессия – самая величайшая и прекрасная в мире, но здесь ноль гарантий». Более того, родители, поддерживающие своих детей, – это прекрасно, но есть объективные вещи… Если ты не выполняешь задание, если ты не увлечен, то ты не сможешь развиваться, рядом с тобой люди быстро уходят вперед. И потому человек и сам начинает в какой-то момент понимать, что он не справляется. И никаких истерик. Учитель открывает двери, ученик входит сам. Все просто. Либо ты хочешь обучаться, ты внимателен, наблюдателен, настойчив, либо ты этого не делаешь или пытаешься имитировать этот процесс, а это невозможно – я же с ними выхожу на одну сцену!

– Но есть ли способ реабилитироваться у тех, кто отстает?

– Безусловно. Мы всегда даем шанс. Ты получил двойку по актерскому мастерству? Ничего страшного, ты можешь два раза еще показаться. И бывали случаи, когда люди доказывали трудом, что они достойны идти дальше.

– С актерской школой понятно. А как обстоят дела с режиссерской?

– К сожалению, я пока редко встречаю молодых людей, способных построить что-то на сцене. Но мы в поиске, в постоянном поиске. Пока справляемся своими силами. Ведь у режиссера помимо всего прочего должен быть особый артистический склад характера. Он был и у Товстоногова, и у Гончарова, и у Захарова. Такое свойство позволяло каждому из них быть зеркалом для любого артиста, они показывали им дорогу к самим себе.

– Я вижу, что образ зеркала центральный не только для вашей школы, но и для театра. Когда входишь в фойе здания театра на Сухаревской, где располагается ваша новая сцена, обилие зеркал вокруг заставляет воскликнуть: «Театр начинается не с вешалки, оказывается, а с зеркала!»

– Зеркало – важный философский образ для актера, для его самопознания. Но и для зрителя, конечно, тоже. Что такое театр, если не зеркало для людей, которые по большому счету всегда идут смотреть не на актеров на сцене, а на самих себя, ярко представленных в образах и конфликтах…

– И последний вопрос. В известном «итальянском» интервью у Андрея Тарковского спросили, счастлив ли он. Позволю себе взять на вооружение такой вопрос и задам его, что называется, в лоб. Вы счастливы?

– Счастье находится где-то между свободой и дисциплиной. Эту мысль сформулировал еще академик Иван Петрович Павлов. Я абсолютно согласен с этим, я так и стараюсь жить. И поэтому, бесспорно, мое существование никак иначе, как счастьем, не назовешь.