Владимир КОНДРАТЬЕВ: Я могу задать президенту любой вопрос

Герои репортажей Владимира Кондратьева – президенты, премьеры, короли, лидеры партий и все-все-все… «Я не отказываюсь ни от какой съемки», – говорит он. Владимир Кондратьев не единственный в России тележурналист с именем. Но единственный – с отчеством. «Владимир Петрович» – так молодые коллеги к нему обращаются даже в эфире. Из почтения к возрасту? Отчасти и поэтому. Хотя 64 года – это диковинно только для нашего телеэкрана, населенного ныне сплошь мальчиками и девочками, а где-нибудь на Си-эн-эн новостной репортер с сорокалетним стажем отнюдь не диво. Думаю, имя-отчество – еще и знак признания за Кондратьевым высокого журналистского класса вкупе с богатым профессиональным опытом. Мы беседовали в офисе компании «НТВ». В тот день у Кондратьева не было съемки.

– Вы сегодня свободны весь день?- Знаете, нет, не свободен. Просто сегодня мое дежурство. Каждый корреспондент в определенный день неотлучно находится здесь, на этаже. Вдруг случится какое-то неожиданное событие…- Вас могут бросить на любой сюжет?- Наверное, не на любой, я все-таки политический журналист. Снимать репортаж с места пожара найдется кому. А если не найдется, я поеду и сниму. Я готов работать и на пожаре, и на наводнении, и на каком-нибудь криминальном происшествии… Но обычно меня посылают освещать мероприятия, связанные с президентом, премьером, парламентом.- Вы входите в президентский и премьерский пулы?- Можно сказать, что вхожу. Но пишущие журналисты там каждый день работают, каждое мероприятие освещают, а телевизионщики меняются: сегодня ты освещаешь поездку президента или премьера, завтра – я. То есть мы, люди с телекамерами, и в том и в другом пуле можем работать, но необязательно на каждом событии, а по мере редакционной надобности. Работа в президентском и премьерском пулах считается очень почетной, хотя она и трудна. Надо сделать достойный материал, чтобы там были и так называемые стендапы, то есть появление журналиста в кадре, и содержательные интервью. И все это быстро, оперативно, как у нас говорят, под эфир.- Работа в кремлевском или правительственном пуле дает сотруднику НТВ какие-то преимущества?- Никаких. Кроме осознания, что ты являешься свидетелем и летописцем исторических событий. Будешь потом внукам рассказывать: «Я присутствовал при подписании судьбоносного договора о том-то». Или: «В свое время я освещал исторический визит нашего президента в такую-то страну». Я не могу сказать, что мы допущены к каким-то государственным секретам или видим нечто такое, о чем можно будет только в мемуарах рассказать. Нет, иногда мы наблюдаем событие лишь на экране монитора, находясь рядом с тем помещением, где проходит мероприятие. А бывает и так, что сидим в трех шагах от президента.- Насколько вы свободны в вопросах, адресованных нашему президенту или премьеру?- Да фактически в полной мере.- Вы хотите сказать, что эти вопросы не согласованы с президентской или правительственной пресс-службой?- Когда Путин, будучи президентом, проводил пресс-конференции, я мог встать и задать ему любой вопрос.- Под конец его второго президентского срока вы задавали ему только один вопрос – намерен ли он выдвигаться на третий срок. И похоже, что этот вопрос был всякий раз согласован с пресс-службой.- Ничего подобного. Я задавал Путину разные вопросы. И о преемнике. И о том, нужен ли нам партийный президент. А также – да, и о третьем сроке.- Между телеоператорами, снимающими такие мероприятия, всегда идет локтевая борьба за то, чтобы встать на центральную точку и получить лучшую картинку. А для вас это важно – где расположиться, чтобы было сподручнее задать вопрос?- На больших президентских пресс-конференциях я всегда садился на галерке, вдалеке от кремлевского пула. Не люблю сидеть в первых рядах. Знаете, почему? Когда я работал собкором в ФРГ, меня послали освещать визит Ельцина. Визит не в Германию, а в Норвегию. Я приехал туда. Приехал сам, вне кремлевского пула. И вот представьте, Ельцин и норвежский лидер входят в зал, а там журналистское столпотворение, все хотят хорошее место занять, по головам друг у друга ходят. И вдруг охрана всех немножко отодвигает, протягивает красный канат, ставит стулья в ряд, и выходят стройными рядами журналисты кремлевского пула, усаживаются нога на ногу в эти бархатные кресла и получают возможность задавать вопросы. А мы, все остальные, где-то там сзади. Мне так это в душу запало, что с тех пор я не люблю выделенного для кремлевского пула пространства, отказываюсь от подобных привилегий. Я стараюсь держаться в общей корреспондентской массе. Во всяком случае на пресс-конференциях Путина я садился на галерку и оттуда задавал свой вопрос. Какой именно из нескольких подготовленных мною вопросов стоит задать – это я решал в последние секунды.- Все-таки согласовываете вопросы с кремлевской пресс-службой?- Нет, просто ставлю в известность.- А бывает, что пресс-служба просит вас задать «нужный» вопрос президенту?- Этим очень отличается американская администрация. По крайней мере при Буше-младшем так было. На моей памяти несколько случаев, когда Буш сам определял, кто из журналистов задаст ему вопрос. «Вот мистер такой-то из газеты «Вашингтон пост» – вам слово… Вот госпожа такая-то из «Нью-Йорк таймс» – пожалуйста, ваш вопрос». У нас такого нет. У нас иногда вопросы согласовываются, но чтобы кого-то заставить что-то спросить – этого нет. Как можно принудить? Если вопрос меня не устраивает, я его не задам. Я могу задать только тот вопрос, который потом вместе с ответом действующего лица гарантированно войдет в материал. А спрашивать президента о чем-то, что не попадет в мой репортаж… Зачем? Чтобы потом хвастаться: «О, я тако-ой вопрос президенту задал…»?- Неформальные встречи с журналистами президент и премьер проводят?- Да. Такие встречи проходят без телекамер, о чем нас заранее предупреждают. Мне, с одной стороны, это интересно, а с другой – чуть-чуть досадно, потому что я без телекамеры. Бывало, сидишь, слушаешь, узнаешь интереснейшие вещи, но газетные журналисты могут это потом хоть как-то использовать, а я – нет, поскольку сказанное не запечатлено на камеру.- В каких-то случаях президент и премьер предупреждают: «Это не для публикации»?- Бывает.- Кто-нибудь хоть раз нарушил табу?- Не припомню такого случая. Для телевизионщиков это просто практически невозможно, съемка ведь не велась.- Вам приходилось выслушивать нарекания от президентской или правительственной пресс-службы?- Иной раз бывают какие-то замечания. «Вот этот план был, на наш взгляд, неудачным, вот тут можно было сказать помягче…» Но если я до сих пор работаю с президентом и премьером, значит, принципиальных претензий ко мне нет.- Журналисты, освещающие работу первых лиц, конкурируют между собой? Профессиональная ревность, зависть к чужому успеху – все это есть?- Точно сказать не могу, я ведь в кремлевском и правительственном пулах постоянно не присутствую. Вообще мы, телевизионщики, стараемся помогать друг другу. Но некоторые мероприятия проходят в тесных помещениях, и тогда на них приглашаются только представители трех федеральных каналов. Просто потому, что для всех места нет. И вот был случай… Не хочу называть имя, этот человек сейчас достаточно известный ведущий на одном из телеканалов… Так вот я прошу его: «Дай мне свою камеру, мне надо сделать стендап». – «Не могу. Если у тебя пройдет стендап, мое начальство спросит, почему и я стендап не сделал».- И не дал камеру?- Не дал. Это называется ни себе, ни людям. Я крепко на него обиделся.- Кстати, о стендапах. У вас они достаточно длинные. С какого дубля удается записать?- Со второго или с третьего. Хотя бывает и сразу. Второй или третий дубль пишется не всегда лишь потому, что я запнулся. Бывает, оператору что-то не нравится в картинке – ну там галстук у меня набок съехал, или за моей спиной кто-то прошел, рожу скорчил… Вообще я готовлюсь к съемке и текст стендапа сочиняю заранее. Одно дело сымпровизировать на месте события, скажем в Кремле, когда вокруг тебя народ стоит, охрана рядом, все внимательно слушают… Конечно, можно выйти потом на Красную площадь и с четырнадцатого дубля записать распрекрасный стендап, но я стараюсь это делать на месте события. А чтобы это удалось, лучше иметь заготовленный текст.- Вы его быстро запоминаете?- В принципе да. Раньше для меня, как, наверное, и для всех начинающих репортеров, это была целая эпопея – написать текст, потом заучить, затем наговорить… Теперь же, скажу без ложной скромности, я все это делаю достаточно быстро.- Медведев и Путин вас как-то выделяют из круга работающих с ними журналистов?- Когда мне исполнилось шестьдесят, они оба меня поздравили. Ну что еще? Здороваются за руку. Называют по имени-отчеству.- Вы можете по ходу какого-то мероприятия перекинуться с президентом или премьером парой слов?- Могу. Но только для камеры. Посторонних вопросов я Медведеву и Путину не задаю.- Вы работали в Западной Германии в пору, когда Путин работал в Восточной. Где-то в тех краях ваши дороги не пересекались?- Нет. Уже после, когда Путин стал президентом, я снимал материал о его пребывании в Дрездене. Был в доме, где он жил. Беседовал с людьми, которые его вспоминали. Провел съемки в ресторане, где когда-то Путин обедал. В общем, устроил зрителям телепутешествие по путинским местам.- Как вам работается при нынешних стандартах свободы слова?- Мне не кажется, что ее стандарты существенно изменились.- Но не мне вам рассказывать: новостные программы таковыми являются лишь по названию – в них изрядный налет пропаганды.- А когда было иначе? Назовите мне эпоху, в которую наше телевидение было абсолютно свободно от политического заказа.- Девяностые годы вы хотя бы отчасти такой эпохой не считаете?- Не считаю. Там тоже хватало всякого. Вспомните информационные войны, которые велись с телеэкрана.- Но любой репортаж из Тбилиси, мягко скажем, не беспристрастен. То же до последнего времени было и с репортажами из Киева.- Честно сказать, не припомню, чтобы во времена Гамсахурдиа или Шеварднадзе репортажи из Тбилиси были более пасторальными.- Но антиамериканизма в новостных программах уж точно не было.- Был.- Я не о советских временах говорю.- Ну да, в начале девяностых антиамериканизма не было, потому что появились надежды, что мы впишемся в западное сообщество, что нас примут в НАТО… Но Россию стали отовсюду выталкивать. В Германии я это на себе постоянно ощущал.- Когда вам труднее всего работалось на телевидении?- Легче ответить, когда работалось сравнительно легко.- Когда же?- На закате перестройки. Даже в рамках программы «Время» или ТСН можно было говорить все, что ты думаешь, быть свободным в оценках. Собственно, и сейчас никто тебе особенно не запрещает выражать свое мнение. Какие-то вещи я могу и с экрана произнести, что периодически и делаю. Да, какие-то надежды не оправдались, да, Россия развивается не так, как нам мечталось, когда была разрушена советская империя. Но ничего страшного не происходит. Жизнь налаживается, идет своим чередом. Если бы еще наше руководство смогло добиться безвизового перемещения российских граждан по миру, и в первую очередь по Западной Европе… Все остальное мы уже сами сделаем.- Одно время вы были программным директором НТВ, потом – совсем недолго – заместителем председателя правления РИА «Новости». Теперь снова обозреватель. Почему не сделали административной карьеры?- Наверное, потому, что это не мое.- Вы не пресытились репортерством?- Меня многие спрашивают об этом.- И что вы отвечаете?- Отвечаю, что репортерству есть альтернатива – ведение собственных передач, создание фильмов. В свое время мне предлагали перейти на роль ведущего. После долгого раздумья я отказался. В том, чем я сейчас занимаюсь, я вполне конкурентоспособен. Не уверен, что было бы так же, займись я другой деятельностью.