Владимир Филиппов, ректор Российского университета дружбы народов: У нас не было лучшего в мире школьного образования

– Владимир Михайлович, двадцать лет мы живем в новой стране. Самая консервативная система – образовательная – все эти годы подвергалась постоянным изменениям, реформам, которые назывались модернизацией, чтобы не очень сильно раздражать общество. Сегодня все чаще слышны голоса, что ничего хорошего не получилось: денег затрачено много, а результатов никаких, образование стало хуже, чем было в советское время. Что мы делали все эти двадцать лет с нашим образованием?

– У нас часто говорят, что первые годы потребовались Борису Николаевичу Ельцину, чтобы разрушать идеологическую систему. Как известно, это разрушение коснулось не только экономики и производства. Оно не могло не коснуться образования. Но поскольку в то десятилетие я не работал в Министерстве образования, то, как говорится, в том, что Карфаген был разрушен, я не виноват. А вот о втором десятилетии реформ действительно есть повод поговорить. На последней итоговой коллегии 19 марта министр образования и науки Андрей Александрович Фурсенко подвел итог реализации принятой в 2001 году на период до 2010 года Концепции модернизации российского образования. Изменения в системе образования очевидны, хотя не по всем уровням образования они одинаковы. – Где острее всего ощущаются проблемы?- В первую очередь они, наверное, касаются дошкольного образования. Здесь не решены вопросы, связанные с нормативами финансирования, потому что оно так и осталось на местном, муниципальном уровне. Обсуждался вопрос, как и кто должен платить за дошкольное образование, должна ли быть разница для миллиардера и безработного. До сих пор оптимального решения не принято.- С другой стороны, за эти годы так и не удалось договориться о том, каким должно быть содержание дошкольного образования.- Да, тут вы абсолютно правы. В народе говорят, что ребенка надо воспитывать, когда он поперек кровати лежит. А когда он уже большой, то его поздно воспитывать. Когда недавно министерство обвинили в том, что новые стандарты, по сути, превращая старшую школу в профильную, ставят подростков перед выбором, Андрей Александрович Фурсенко, мне кажется, правильно заметил, что надо начинать учить детей выбирать и принимать ответственные решения еще в детском саду.- Как это делать?- Например, с помощью игры. Надо создавать такие игры, чтобы ребенку все время приходилось выбирать, чтобы в нем воспитывалось творческое, креативное начало, чтобы он знал, что, принимая решение, ты всегда чем-то жертвуешь, даже если в результате выигрываешь.- А где заметнее всего изменения?- В общем школьном образовании. И в первую очередь это связано с финансовым положением учителя. В начале прошлого десятилетия учительская зарплата полностью лежала на муниципалитетах. Сколько статей было в «Учительской газете» опубликовано о том, что в одной и той же области в одном районе учителя зарплату получают, а в другом месяцами сидят без денег. Последней каплей стала, наверное, смерть учителя в Заволжском районе Ульяновской области. Именно тогда Владимир Владимирович Путин и принял принципиальное решение о переводе зарплаты учителей на уровень субъектов Федерации. С того момента и начались системные изменения, в ходе которых появился приоритетный национальный проект «Образование», тоже направленный на улучшение положения учителя через поддержку лучших практик.- А что касается содержания общего школьного образования? – За это десятилетие были разработаны новые стандарты. Я благодарен Андрею Александровичу Фурсенко за то, что он, став министром, не отменил мой приказ от 9 марта 2004 года о стандартах, разработанных командой Болотова – Днепрова – Шадрикова.Они хорошо послужили школе, пока разрабатывались стандарты нового поколения. Сейчас уже начальная школа работает по новым стандартам, основная начинает переходить. Проект стандартов для старшей школы вызвал такую бурную дискуссию, которую вызывал только…- …конечно, ЕГЭ.- По поводу ЕГЭ я хочу сказать только одно. Ни в истории царской России, ни в истории Советского Союза не было ни одного социального эксперимента, который бы длился 8 лет, прежде чем был бы принят закон о введении в штатный режим такого эксперимента. Никогда такого эксперимента не было. Тем более в таком масштабе. У нас как раньше было? Решили провести монетизацию льгот – все, с 1 февраля. А потом кому-то с бастующими бабушками надо было разбираться.- Мне кажется, ЕГЭ при всех существующих проблемах не только успешно выполняет функцию социального лифта, перемешивателя нашего общества, но и подтолкнул нас к реализации идеи профильной школы, которая тоже активно обсуждалась в предшествующее десятилетие. – Тут я снова с вами полностью согласен. ЕГЭ по математике одинаковый для детей, которые готовятся поступать что в гуманитарные, что в технические вузы. Но математика им нужна в разном объеме. Средние оценки по ЕГЭ не характеризуют общий уровень математической грамотности. Профильная школа, на мой взгляд, даст возможность ребятам выбирать то, что им нужно, и изменит содержание единого государственного экзамена.- До сих пор существует мнение, что Болонский процесс катастрофически разрушает нашу систему образования. И вы, Владимир Михайлович, лично в этом виноваты. Что скажете?- Скажу, да, я причастен к вступлению России в Болонский процесс в сентябре 2003 года. Помимо перехода на систему бакалавр – магистр надо было еще за эти годы разработать сотни новых стандартов профессиональной подготовки. Сейчас они есть у российских вузов.- Владимир Михайлович, известно, что Болонский процесс предусматривает трехуровневую систему: бакалавр – магистр – доктор. Но у нас есть еще и кандидат наук. Он вписывается в Болонскую систему?- То, что вы сказали, – трехуровневую систему – реализует абсолютное большинство из 49 стран – участниц Болонского процесса. Наш кандидат наук пока не равен западному Ph.D. Это связано с тем, что у нас много аспирантов готовят свои кандидатские диссертации в академическом, а не вузовском секторе, то есть их подготовку нельзя отнести к системе высшего образования. А с другой стороны, у нас есть понятие «доктор наук». Я сторонник того, чтобы сохранять нашу специфику, оставлять доктора наук. Но надо обязательно сделать, чтобы наш кандидат наук был равен Ph.D. В условиях академической мобильности, признания дипломов об образовании другого варианта просто нет.- Кстати, мы отличаемся от многих стран Болонского процесса тем, что у нас схема подготовки не «три плюс два», а «четыре плюс два». Чем это вызвано?- Такое право было дано только 5 процентам стран – участниц Болонского процесса. За четыре года можно подготовить специалиста, который имеет и фундаментальную подготовку, и практические умения и навыки. Я знаю, что сейчас в Европе локти кусают, что не отстояли эту схему и для себя. Ведь за три года подготовить полноценного специалиста, который бы устроил работодателя, практически невозможно. Чтобы отстоять нашу позицию, я тогда объяснял своим коллегам: у вас три плюс два, потому что у вас средняя школа длится двенадцать-тринадцать лет, а у нас четыре плюс два, потому что наша средняя школа – это пока одиннадцать лет. Они приняли этот формальный довод, а мы от этого выиграли.- Можете ли вы сказать, что образование в самом деле приоритетно для наших властей?- Поработав в Министерстве образования, я заметил одну тенденцию, или, скажем так, феномен. С одной стороны, власти в регионах, когда выбирают между приоритетными задачами, смотрят на то, что им президент говорит – чтобы пожаров не было, чтобы наводнения весной города не сносили, чтобы проехать до деревни можно было, чтобы газ подвели, и они кидаются в первую очередь решать текущие, насущные проблемы жителей. А что даст образование – школьное, вузовское – региону через 15-20 лет, сейчас их мало волнует. Им надо до выборов дожить. Но с другой стороны, президент и премьер не могут не думать о будущем страны, которое прежде всего связано с новой системой образования, поэтому они и провозгласили образование стратегическим приоритетом и поддерживают его сверху. – Качество выпускников высшей школы поменялось за 20 лет? Все время сыплются обвинения, что у нас падает уровень подготовки, что наши молодые специалисты неконкурентоспособны на международном рынке труда. – Мне понравился ответ на такой же вопрос Андрея Александровича Фурсенко, который сказал: «Наши выпускники не хуже наших автомобилей». На самом деле ситуация за 20 лет изменилась коренным образом. Напомню, что в девяностые годы прошлого века у нас в России не было массового высшего образования. Сейчас мы, как и все без исключения развитые страны мира, не развивающиеся – там еще существуют проблемы доступа к начальному школьному образованию, а именно все развитые страны, вступили в эпоху массового высшего образования. Несколько дней назад я встречался со студентами и президентами землячеств. Мне говорят: у нас есть проблема. Один парень окончил физматшколу в каком-то французском лицее в Камеруне. А у нас не потянул на инженерном факультете. Он хочет быть инженером, но не может, потому что уровень подготовки у него другой. Мы попробуем ему помочь, подтянуть как-то. Вспоминаю в связи с этим, как я однажды спросил Виктора Ивановича Буренкова, профессора математики РУДН, который работает сейчас в университете в Кардиффе, в Англии, что нужно сделать, чтобы наш кандидат наук по математике был по уровню равен Ph.D. Тот ответил, что ничего не надо делать, потому что наш кандидат наук по уровню знаний, квалификации выше любого английского Ph.D. Приведу сравнение. В свое время блестяще сыграл за сборную СССР по хоккею против канадцев вратарь Мышкин. Он тогда спас нашу команду. Канадцы были удивлены, кто это такой Мышкин, которого поставили вместо Третьяка против них. Но он сыграл одну игру и потом сошел на нет. Почему? Потому что Третьяк с детских лет прошел такую школу, что никогда грубых ошибок допустить не мог. Он играл почти автоматически, его движения были заложены на подсознательном уровне, у него была такая сильная подготовка, что ниже определенного уровня он никогда сыграть не мог. В отличие от другого вратаря. У нас такой уровень образования в области математики, физики, химии, что мы ниже определенного уровня опуститься не можем. В России уже более 70 процентов выпускников школ поступают в вузы. А когда переходишь к массовому производству, не важно чего – галстуков, обуви, ширпотреба, все одинаково высокого качества не может быть. Должна быть определенная стратификация. Она постепенно вырисовывается. Высшее образование становится разным. – Насколько разным? Мне кажется, здесь возможно только два определения: качественное или некачественное, хорошее или плохое. Нельзя говорить, что оно везде хорошее или везде плохое.- В принципе да. Но в одном и том же вузе могут готовить специалистов разного качества. В последние два десятилетия многие вузы ввели новые специальности, но эти специальности пока даже в очень хороших, сильных университетах еще не котируются у профессионального сообщества. Скажем, в МГУ открыли медицинский факультет. Но кто знает выпускников этого факультета? За ними что,  в очередь выстроились лучшие клиники страны? Этому факультету еще надо создавать себе имя и славу. Я умышленно назвал лучший вуз страны, медицинскую специальность, потому что такая же ситуация и во многих других вузах страны. – Я помню, как вы в свое время критиковали Академию водного транспорта, где открыли «юриспруденцию».- А как было их не критиковать. Какого качества они юристов готовили? Зато это практически единственный уникальный вуз, который готовит специалистов по водному транспорту. Никто больше не может так готовить. Это их ниша. В этом направлении и надо развиваться.- Владимир Михайлович, вы согласны с тем, что, как утверждают многие, наше образование было лучшим в мире?- На эту тему хорошо пошутил в свое время ректор Южно-Уральского государственного университета Герман Платонович Вяткин на съезде работников образования в Кремле в присутствии Владимира Владимировича Путина. Он сказал: «Да, у нас, конечно, лучшее в мире образование, но плохо, что они там, на Западе, об этом не знают». Как могло признаваться наше образование лучшим в мире, если у нас была идеологизированная история, литература, философия, экономика? Все редактировалось не только ЦК партии, но иногда даже лично Сталиным. И мы хотим сказать, что в области гуманитарных предметов мы были лучшими? Конечно, нет. Да, в области математики, физики в школе мы были лучшими в мире. Но у нас не было лучшего в мире школьного образования.- Что нужно сделать, чтобы талантливые молодые ребята, окончив аспирантуру, оставались работать в высшей школе, а не уезжали за рубеж?- Государство не может содержать на достойном уровне все вузы страны. У него нет средств на хорошую оплату всех преподавателей. Как бы это не было непопулярно, я поддерживаю линию, что правильно сделало правительство, выделив ведущие университеты, направив в них значительные деньги, обеспечив преподавателям этих вузов достойную зарплату – такую, что теперь туда стремятся профессора из западных университетов. Всех поднять одинаково и сразу невозможно. Понятно, что список исследовательских университетов должен быть открытым, а критерии попадания в этот список очень четкими и ясными, чтобы вузы реально конкурировали между собой за право попасть в этот список…- А выпускники вашего университета остаются в России или уезжают работать за границу?- Конечно, иностранные студенты, а у нас уже около 80 тысяч выпускников из более чем 170 стран, возвращаются домой. А для наших мы создали систему совместных магистратур, двойных дипломов. Учеба в магистратуре два года. Мы заключаем договоры с ведущими университетами мира, в том числе и с четырьмя китайскими например. Год здесь, год там. Согласовываем программы, и выпускник получает сразу два диплома. Двух университетов. Что это дает? Раньше ребята, окончив магистратуру западного университета, сюда не возвращались. Хотя бы потому, что у них не было российского диплома магистра, а найти работу здесь с западным дипломом без российского трудновато. – А в РУДН больше учат или больше занимаются исследованиями? Какой баланс?- У нас приоритет другой – воспитание. Так, как записано в Законе «Об образовании», где сказано, что образование – это целенаправленный процесс воспитания и обучения. Обучение на втором месте. На первом – воспитание. Лозунг нашего университета: мы готовим мировую элиту. Лидер должен быть не только профессионалом в своем деле, но и высокообразованным культурным человеком в широком смысле слова, поэтому для всех специальностей мы читаем курс этики. У нас разветвленная сеть общественных организаций, в которых ребята формируют лидерские навыки, умение публично аргументировать и отстаивать свою позицию.- Но многие родители считают, что вуз в первую очередь должен обучить ребенка чему-то, что даст ему возможность зарабатывать на хлеб.- Вуз должен продолжить процесс воспитания, который начался в школе. Будучи министром, я часто разговаривал с родителями, я у них спрашивал: что для них важнее – чтобы ребенок, будучи по итогам обучения в школе и вузе хорошо воспитан, не бросил их на старости лет или чтобы он прекрасно знал физику, химию, состоялся как специалист, но при этом практически забыл о них? Все говорят, конечно, чтобы был воспитан, чтобы заботился, поддерживал. Но на практике все бросаются записывать в лучшую школу по ночам, туда, где математика, физика преподаются лучше всего в городе, а воспитывают там или нет – хоть трава не расти. – Мне кажется, Владимир Михайлович, что РУДН по определению должен держать высокую планку качества образования.- Еще бы. Мы единственный университет в мире, где сейчас обучаются студенты более чем из 140 стран. Наши выпускники возвращаются на Родину и там должны конкурировать при устройстве на работу с выпускниками хороших английских, французских, американских университетов. И вот там сразу видно, кто есть кто. Если бы наши выпускники оказались плохо подготовленными, западная да и местная пропаганда так бы раздули этот факт, что к нам больше никто бы не поехал. Хочу сказать, что по числу кандидатов и докторов наук РУДН на третьем месте после МГУ и Санкт-Петербургского университета, по числу советов по защитам диссертаций тоже на третьем месте после этих же университетов. Но самое важное, что уже не первый год по количеству научных публикаций наш университет тоже занимает третье место. – Когда вы говорите «мировая элита», вы имеете в виду и российскую?- Конечно, в первую очередь мы готовим элиту для других стран мира. Так получилось, что в год 50-летия нашего университета на трех континентах у нас были премьер-министры и президенты. Премьер-министр Казахстана Карим Масимов – наш выпускник. Он свободно владеет не только русским, казахским, английским языками, но еще и арабским и китайским. В мире нет ни одного другого премьера, который знал бы такую совокупность языков, включая арабский и китайский. Премьер-министр Чада – наш выпускник, президент Кооперативной республики Гайана в Латинской Америке – тоже наш выпускник. Я уже не говорю про десятки министров. Среди наших российских выпускников есть те, которых тоже по всем основаниям можно отнести к политической или бизнес-элите. Это и председатель Московской городской Думы Владимир Михайлович Платонов, и председатель Комитета Госдумы по образованию Григорий Артемович Балыхин, и депутат четырех созывов Госдумы, первый госарбитр Российской Федерации Валерий Васильевич Гребенников, и президент «Норильского никеля» Андрей Клишас… – Вам хватает денег?- Как говорит наш главный бухгалтер, денег всегда либо мало, либо совсем нет. Денег никогда не бывает много. Это с одной стороны. А с другой стороны, есть пословица о том, что богат не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто немного тратит. Есть вопрос эффективности использования денег, приоритетности трат. Я могу показать на примере нашего университета, как серьезно эта проблема стоит для всего российского образования. Бюджет РУДН 2011 года – 4 миллиарда рублей. Из них миллиард триста миллионов нам дает государство. Два семьсот мы должны заработать сами. Две трети. Это так называемые деньги от предпринимательской деятельности, и, значит, мы должны платить налоги. Если брать все налоги, которые мы платим государству, то мы отдаем в год примерно 950 миллионов рублей. То есть государство, давая нам миллиард триста, забирает 950. Из 4 млрд рублей бюджета университету достается от государства 450 миллионов. Вот такое финансирование геополитически значимого университета. А что же тогда говорить про периферийные вузы, которые не имеют такого геополитического значения? Когда мы говорим: давайте заниматься процессами, связанными с демократизацией, автономией, я вспоминаю старую формулу – вкус свободы лучше ощущается после еды. Вначале экономика, а потом вкус свободы будет лучше ощущаться. Поэтому задача приоритетов стоит очень серьезно. – А на чем вы зарабатываете?- Когда-то, первый раз избираясь ректором после возвращения из правительства, я привел пример Оксфорда, где каждый профессор – миллионер, потому что у него есть свои ноу-хау. Я тогда сказал: у нас есть все возможности, чтобы наши университетские профессора тоже были миллионерами. Сейчас у нас самая сильная среди всех российских вузов система дополнительного образования. Мы реализуем в год 830 программ дополнительного образования. В прошлом году, как ни парадоксально, в год кризиса, через эти программы прошли 24 тысячи человек. Мы заработали 306 миллионов рублей. Корпорации, заводы, конечно, перестали платить за обучение своих кадров. Но народ, который потерял работу или был на грани потери работы, ринулся в допобразование, принес нам свои деньги. И принес знаете почему? Потому что мы предлагаем им очень качественные программы. Преподаватели заинтересованы, чтобы люди к ним шли. Реализуя программу дополнительного образования, получаешь 60 процентов. – Что с учителями делать?- Учителя – это забота государства. Я всегда об этом говорил и сейчас так думаю. Хорошо, что вы задали этот вопрос после вопроса о финансовом положении нашего университета. Это несравнимые вещи, потому что ни одна школа столько заработать не сможет. Раз в десять лет проходит Всемирная конференция по высшему образованию, которую проводит ЮНЕСКО. Консорциум вузов 200 стран мира, раз в десять лет собираясь в Париже, определяет, каковы ключевые направления развития на ближайшие десять лет. Я был президентом оргкомитета этой всемирной конференции 3 года. Отчасти это признание и российского высшего образования. Если бы у нас в стране было плохое высшее образование и наш университет не числился среди лучших, вряд ли бы меня поставили президентом оргкомитета. Работа там шла очень трудно. Уже на самой всемирной конференции меня неожиданно выбрали президентом рабочей группы по выработке единственного итогового документа – коммюнике. А сложность была в том, что регламент ЮНЕСКО предусматривает такую ситуацию, что итоговый документ после четырех дней работы может быть принят только консенсусом. Если хотя бы один делегат из 200 стран мира встанет и скажет, что ему не нравится такая-то строчка и такое-то слово, что он голосует против, все – коммюнике не принято. В первый день мы закончили работать в 12 часов ночи. А на другой день, начав заседание в три часа дня, закончили в половине пятого утра. Потому что возникла дискуссия по вопросу: образование – это общественное благо или рыночная услуга? Столкнулись две точки зрения. И принятие решения было под угрозой. В конце концов мы пришли к тому, что дошкольное и школьное образование – это общественное благо, а дополнительное и высшее может быть и общественной услугой. Во всех развитых странах мира принято считать, что школьное образование – это общественное благо. А если так, то все общество должно думать об этом общественном благе и обеспечивать достойные условия. От редакции15 апреля Владимиру Михайловичу исполнилось 60 лет. Мы искренне поздравляем его с юбилеем и желаем крепкого здоровья, счастья, неуемной энергии, новых монографий, внуков и процветания РУДН!«УГ»