Владимир Федорович Матвеев Как школа влюбилась в Чацкого

Вся целиком? Вся целиком! Вместе с нянечками.
Когда в 7 часов вечера 12 октября сего года мы попытались войти в школьный зал, это нам удалось с величайшим трудом. Хотя школьный зал, как вы понимаете, может вместить и 300, и 400, если в нем не только сидеть, но и стоять в проходах и у стен, тесниться позади рядов, гнездиться на подоконниках. Нам так и пришлось простоять в дверях 3 часа, вытягивая шеи, чтобы увидеть то, что происходит на сцене…

А на сцене ученики старших классов играли спектакль “Горе от ума”.
Подумаешь, чудо… В каждой второй школе учительница литературы ставила со своими учениками “Горе от ума”. Восьмиклассник Чацкий, ужасно стесняясь, подходил на три шага к восьмикласснице Софье в плохо завитых локонах, в поблекшем туалете из костюмерной и, глядя в сторону, проговаривал текст. Восьмиклассник Фамусов то и дело забывал свою роль, а реплика девятиклассника Скалозуба: “Жениться? Я ничуть не прочь!” – вызывала в зале прилив добродушного веселья…
Тут тоже была учительница, и был девятый “А”, и костюмы из костюмерной. Все как у всех.
Но на сцене творилось чудо. Зал хохотал и зал замирал. Зал поднимался и взрывался аплодисментами. Во время последнего монолога Чацкого в зале стояла абсолютная – от чуткой взволнованности – тишина.
А вначале… Распахнувшийся занавес явил взглядам знакомую всем десятиклассницу Марину Наконечную, которая, однако, не очень-то давала себя узнать. Напротив, в ее повадках все явственнее проглядывало простосердечное лукавство Лизоньки. И эта Лизонька каким-то образом оживила нарисованный на заднике интерьер московской гостиной, а влетевший сюда прямо в дорожном плаще Чацкий будто внес в ленивое движение времени вихрь беспокойных странствий.
Саша Покитченко с жадностью вглядывался в лицо Софьи – Тани, но радости, радости в нем не находил. Он заметил уклончивость смущения, полускрытый испуг, плохо разыгранное удивление – и страшное подозрение мелькнуло на его лице: любимая его не любит.
Сказать по секрету, мы и по другим школьным спектаклям знаем, как, в общем-то, благодарна школьная публика. Она дружеским хохотом встречает слетающие парики, падающие декорации, но продолжает принимать Фамусова и без парика, а Чацкого и в школьной курточке.
Тут было другое: тут просто нельзя было не верить покоряющей искренности Чацкого, его обманутому чувству, горечи ускользающих надежд.
38 минут длилась в зале овация. Как на давней премьере в Малом театре или во МХАТе.
Вот такое чудо – школьный спектакль “Горе от ума”.
Мы с вами знаем, что у всех чудес в нашем веке есть объяснение.
С чего же начать? Может быть, начать с того, что школа, о которой мы ведем речь, называется Центральной музыкальной школой при Московской консерватории? Но это лишь собьет с толку. Будущие музыканты наверняка не собираются в драматические актеры.
А может быть, с того, что год назад, в прошлом сентябре, в школу пришла новая учительница литературы Татьяна Андреевна Миледина?
“Строгая” – разнеслось по школе. “Этого еще не хватало” – поползло по школе. Впрочем, спрашивается, что взять с ученика, у которого пять часов скрипки или фортепиано, репетиции, концерты, смежные курсы.
Но прошел месяц, вдруг то один ученик, то другой стали открывать для себя, что уроки литературы – это интересно. А потом стали интересны беседы литературные после уроков, потом им показалось заманчивым сыграть что-нибудь замечательное. Например, “Ромео и Джульетту”.
– Эк, куда хватили, – улыбнулась Татьяна Андреевна. – Давайте попробуем сыграть Грибоедова?
И Саша, и Дима, и Таня, и Игорь откровенно фыркнули.
– Уж не “Горе ли от ума” вы нам предлагаете?
– Я предлагаю вам, – сказала Татьяна Андреевна, – трагедию с комедией вместе. Драму любви и драму идей. Я предлагаю вам замечательную вещь.
Они занимались два вечера в неделю в школе, а один дома у Татьяны Андреевны – 25 недель подряд. Узнали в лицах мир Фамусовых, по именам – мир Чацких.
Но вернемся снова в школьный зал. В нем еще гремят овации. Неистово хлопают в ладоши ребята, стоя аплодируют взрослые. Теперь видно, как их много, взрослых. “Вон мама Саши”, – шепчет наш сосед, восьмиклассник Коля. Ну, понятно, родители. Ну, допустим, учителя. Но взрослых гораздо больше. “Вон родители Кати”. – “Но ведь она не играла сегодня”. – “Нет. Но папе с мамой, видите, интересно”. Мы ловим себя на том, что мы-то, собственно, тоже ничьи не родители. Но нам тоже интересно.