Виктор КРАМЕР: “Я прихожу в театр за сегодняшней эмоцией”

После долгого периода ограничений театральная жизнь постепенно возвращается в прежнее русло. Театры полны зрителей, режиссеры спешат ставить премьеры, а актеры с двойной самоотдачей работают на сцене, получая бурные овации поклонников. Сегодня герой нашей рубрики – Виктор Крамер, режиссер двух разных направлений. Он успевает делать грандиозные премьеры в театрах и занимается постановкой уникальных шоу-проектов. За его плечами сотни постановок и наград, среди которых – высшая театральная премия Великобритании имени Лоуренса Оливье за спектакль «Снежное шоу Славы Полунина» (1998), опера Мусоргского «Борис Годунов» (2002), опера «Руслан и Людмила» в Большом театре (2003) и многие другие. Как говорит сам режиссер: «Когда я в опере, я скучаю по драме, когда я в драме, я скучаю по шоу». Мы побеседовали о специфике режиссерской работы в разных жанрах, антрепризном театре и обсудили премьеру нашумевшего спектакля «Лес» (2021) в МХАТе имени М.Горького.

– Виктор Моисеевич, не так давно был Международный день театра, отмечаемый по всей планете ежегодно 27 марта. Что для вас театр и какую основную задачу он несет сегодня – просветительскую или развлекательную?

– Сегодня публика приходит в театр, чтобы развлечься. А от нас зависит, с чем она уйдет. Люди так устроены, в силу психофизиологических особенностей им нужно развлечение. И если мы смогли дать нечто большее, значит, у нас что-то получилось. Театр прежде всего апеллирует не к голове, а к чувствам. Эмоции людям нужны всегда, и сегодняшний зритель больше готов плакать и смеяться, чем скучать от отсутствия жизни на сцене. К тому же собственные эмоции пережить очень трудно, а эмоции других людей, что позволяет театр, пережить намного легче.

– Вы согласны с выражением: «Театр как средство взаимопонимания и укрепления мира между народами»?

– Для меня это звучит очень пафосно. Театр – это способ опосредованного диалога. Через сцену мы делимся друг с другом разными вещами. Совместный смех, слезы, овации – это все сближает, раскрепощает. А сейчас тем более. Когда люди много времени проводят онлайн и контактность друг с другом теряется.

– Долгое время полноценная театральная жизнь была ограничена коронавирусными рамками. Могли бы вы подвести промежуточные итоги, как эта история повлияла на театральную отрасль? И, по-вашему, как пандемия отразилась на принятии театра зрителями, он не потерял свою актуальность?

– С экономической точки зрения эта история нанесла сильный удар по театрам, и, на мой взгляд, явно необоснованный. Потому что в одном поезде метро сотни людей бок о бок, но метро не закрыли. Те же самые зрители после спектакля спускались в метрополитен и подвергали себя еще большей опасности. Особенно тяжело было театрам, у которых нет экономической поддержки государства, таких у нас тоже достаточно. Но в этой истории есть и положительный момент. Я недавно проводил кас­тинг во МХАТе имени М.Горького и спрашивал артистов, как пандемия и самоизоляция на них повлияли. Единицы восприняли ее мучительно, но большая часть перестроились очень быстро, артисты занялись самообразованием, чтением книг, просмотром кино, изучением языков. А учитывая, что в обычном режиме времени всегда мало, для многих это явилось подарком, когда можно заняться не профессией, а личными интересами. Иногда стоит остановиться и осмот­реться вокруг, заглянуть внутрь себя, подумать о жизни, новом векторе, планах, целях. Я также воспринял это время со знаком плюс.

Как показывает сегодняшняя ситуация, зритель очень соскучился по театру. Например, я сейчас ставлю спектакль в Театре комедии имени Н.П.Акимова в Санкт-Петербурге, и туда просто не попасть, билетов нет. Зритель рвется в театр, и это естественно. Потому что, когда театр был доступен, мы не всегда пользовались этим, а во время самоизоляции ощутили, что многое упустили. Мы, конечно, надеемся, что вскоре будут полностью сняты ограничения и театральная жизнь вернется в прежнее русло с полной заполняемостью и аншлагами.

– Вы работаете на два города – Санкт-Петербург и Москву. Чем театральная жизнь Петербурга отличается от московской? Я правильно поняла, что в Северной столице театр востребован больше?

– Честно скажу, у меня нет жесткого деления. Принято считать, что в Москве публика более открытая, а петербуржского зрителя еще надо завоевать, он более требователен. Но это относительно.

Для Петербурга свойственна одна особенность: там происходит мощный отток качественных артистов и других творцов в Москву. И это объяснимо, их забирают хорошие режиссеры, проекты, интересная работа. В Москве больше возможностей для самореализации. И в этом плане Санкт-Петербург, безусловно, проигрывает. Я вижу в этом просчеты системы управления культурой города, которая не следит за этим и ничего не делает, чтобы оставить у себя достойных людей. Я работаю со многими замечательными артистами в Москве, половина из них из Питера, это и Михаил Трухин, и Константин Хабенский, и многие другие. И эти артисты очень любят родной город, но в Москве больше открытых дверей, значит, почему-то в Петербурге их меньше. Этот отток явственен, и он указывает на проблемы в Северной столице. При этом в Питере также ставятся гениальные спектакли и масса того, на что Москва смотрит с большим восторгом. Между двумя городами нет соперничества, это придуманная конфронтация, а культурная среда едина, где бы мы ни находились – в Москве, Челябинске или Нижнем Новгороде.

В отличие от прошлых времен нет такого понятия «театральный зритель». Каждый театр имеет свою нишу, в каждый театр ходит определенный круг зрителей. И все театры разные, и вкусы у зрителей разные.

– В этом году у вас состоялась премьера во МХАТе имени М.Горького, спектакль получил множество отзывов. Пьеса А.Островского ставилась ровно 150 лет назад, в 1871 году. И ее классическая интерпретация известна всем со школьных лет. Что вы изменили в постановке?

– Эта пьеса является наиболее интересной с точки зрения сюжета. Он совершенно фантастический, яркий, и я не понимаю, как до сих пор эта пьеса не экранизирована на Западе. Что касается языка пьесы, будем искренни, он устарел, сегодня так уже не говорят. Наверное, возможно было сделать историческую стилизацию, но это изначально не мой путь. Я прихожу в театр прежде всего за сегодняшней эмоцией, а не выказать дань уважения прошлому. Мне нужно сегодня получить ощущение, что это про меня сегодняшнего.

Поэтому с пьесой была проведена большая работа. Вместе с артистами я ее довольно серьезно перемонтировал, сократил и, как конструктор, разобрал и собрал текст заново. При этом 99,9% текста остались неизменными. Это Островский, но сам монтаж был иной, что позволило сделать пьесу динамичной, яркой и возможной для восприятия сегодняшними зрителями разных социальных и культурных слоев. И (судя по бурной реакции зала) нам это удалось!

– В одном из интервью вы сказали, что «темы, которые поднимаются в пьесе, – они не только сегодняшние, они вечные». Какие?

– Там, конечно, тем много, и мы выбрали только некоторые. Например, то, что мы в угоду своим мелким страстям стремимся быстро получить желаемое, а в итоге уничтожаем что-то главное. Мы перемалываем себя, как деревья на лесопилке. Перемалываем в труху собственную душу. Когда мы перерабатываем себя и друг друга в эти щепки, нам кажется, что мы что-то выиграли, а в действительности это не так. Для меня «Лес» – это прежде всего образ. «Лес» – наша суть, основа духовности и жизненной силы.

В этой истории два самых опустившихся и спившихся человека оказываются более духовными, чем те, кто владеет этим миром. И именно то, что эти зерна настоящего человеческого остались только в этих двух падших артистах, дает надежду на то, что мир будет спасен.

– Речь идет о персонажах, чьи роли играют уникальные актеры Андрей Мерзликин и Григорий Сиятвинда? Как выбор пал на этих артистов?

– Проводился достаточно серьезный кастинг. И когда я предложил театру эту пьесу, то задумался именно об этих двух героях. Важно было найти современных людей, чтобы это были артисты сегодняшней энергии, но при этом глубокие и харизматичные. Первым я выбрал Андрея Мерзликина, когда после просмотра фильма «Зеленая карета» помимо эксцентричной природы увидел в нем сильную трагическую ноту. Подбирать ему пару было непросто, актеры в силу разных причин менялись. Но когда обратились к Григорию, поняли, что именно с его появлением пьеса получит мощное ускорение и динамику. В итоге состоялась фантастическая пара, тандем, что является большой редкостью. Даже два гениальных артиста на сцене могут не создать правильный для пьесы союз.

– Сейчас много говорят о смерти репертуарного театра, объясняя это увлечением антрепризой. Как вы относитесь к антрепризе?

– Антреприза – это форма, когда собираются актеры на проект, к качеству это не имеет отношения. Я знаю много замечательных спектаклей, выпущенных в этой форме. А есть спектакли, которые делаются на потребу, это тоже есть. Антреприза – это не жанр, это система. Против этой системы я никак не могу выступать, потому что во многом она осмысленна, я собираю артистов и выбираю тех, кого я сам хочу выбрать.

Проблема в том, что есть много спектаклей, которые делаются на быструю руку и в антрепризе, и в репертуарном театре. Но сегодня зритель это понимает. Он уже способен отличить подлинное искусство от халтуры. В антрепризе я вижу много плюсов, в том числе для артистов. У них появляются выбор, вариативность. Вопрос в другом: как не потерять репертуарный театр, потому что и у него, конечно, есть свои плюсы. И грань эту найти сложно. Думаю, будущее само расставит в этой теме точки над i.

– Помимо того что вы театральный режиссер, вы режиссер уникальных шоу и глава компании Kramer & Co. Production. Вы занимаетесь созданием шоу городского и частного формата и осуществили более 200 проектов такого рода в Москве, Санкт-Петербурге, Сеуле, Нижнем Новгороде, Калининграде, Будапеште, Ницце, Милане и т. д. В чем специфика режиссерской работы подобного формата?

– Для себя я не вижу никакой разницы между постановкой в театре и большим шоу. Мне было бы скучно работать только в театре и не делать масштабных проектов. Когда я создаю большие действа, то скучаю по театру. Это нормальный процесс. В опере я скучаю по драме, а в драме – по шоу. И в каждом из этих направлений я приобретаю навыки, делаю открытия, которые позволяют использовать их в других жанрах. Такое движение помогает держать себя в тонусе и не устать от одного направления творчества. Если бы я не работал в больших проектах, то в экстремальных обстоятельствах пандемии не смог бы поставить такой технически сложный спектакль, как «Лес».

– Первое высшее образование у вас педагогическое, полученное в Псковском педагогическом университете. И уже после Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии имени Н.К.Черкасова. Почему сразу не пошли в театральный?

– Я не очень понимал, чего хочу. В педагогический институт пошел, чтобы выдержать паузу, разобраться в себе. Поэтому и понадобилось время для понимания, что действительно мне нужно. Первый толчок к режиссуре как раз дал армейский опыт. После дембеля режиссер Псковского драмтеатра пригласил меня ставить… драки (улыбается). Потом, когда уже стал ассистентом режиссера, театр меня полностью увлек. Я понял, что театр – это мое. Он никогда не надоест, он может быть очень разным и многогранным. Я поступил на курс к Г.А.Товстоногову и окончательно влюбился в театральное дело.

– Каким должен быть режиссер? Диктатором, перфекционистом? И какой Виктор Крамер?

– Здесь должен быть симбиоз. Если ты будешь мягкотелым, то не станешь авторитетным для команды. Если будешь просто цербером, тебя не будут любить. А артисты все равно должны режиссера любить, потому что он их ведет, порой и сам до конца не понимая, куда. И актеры должны довериться режиссеру не за счет криков и унижений, а благодаря его авторитету и дипломатии. И вот это взаимодействие режиссера с актерами должно быть по любви. Если оно не по любви, то никогда к хорошему не приведет. Для меня в театре артист всегда первый номер, это через него и его психофизику я должен рассказать, донести то, что хочу, зрителю.

– Где и как вы черпаете вдохновение?

– Честно говоря, это происходит абсолютно спонтанно. Это может произойти от разговора, книги, города, места, звука. У меня нет никакого «режиссерского портфеля». Меня ведет судьба, часто я не понимаю, куда «нырну» дальше. Я фаталист и не верю в случайности. Есть то, что само ведет меня по жизни.

– У вас множество наград. Быть награжденным и признанным важно для режиссера?

– К наградам я отношусь весьма скептически. Большей наградой для меня является реальная востребованность, когда приглашают создать проект, поставить спектакль. Например, вчера как сценограф сдал эскизы и сценографии будущего спектакля «Враки, или Завещание барона Мюнхгаузена», который мы начали репетировать в МХТ имени А.П.Чехова. И уже получил от своей команды артистов добрые отклики на эскизы и сценографию, вот такие вещи невероятно приятны! Но главная награда – это зритель, реакцию которого я могу наблюдать после просмотра спектакля. Когда вижу потрясение, удивление, восторг, как было после спектакля «Лес», – это и есть главная награда!