На чтение: ≈ 15 мин.Инночка привыкла во всем верить маме. Сколько она себя помнит, мама всегда с нею рядом, в школе, на прогулке, дома. И сейчас стоит четырнадцатилетней Инночке во сне что-то пробормотать, как мама спешит из соседней комнаты. Руки у нее ласковые, теплые, гладят-баюкают.
– Спи, родная, спи, моя красавица, – ласково приговаривает мама, – бояться нам нечего. Все у нас хорошо…
Под ласковый шепот мамы Инночке так хорошо засыпать.
– Посиди еще, мамочка. Давай помечтаем. Расскажи, как все будет…
– Хорошо, доченька. Пройдет время, потерпи еще немного, и наступит замечательный день. Ты выбежишь во двор гулять. А я останусь дома, займусь своими делами. Приготовлю твое любимое блюдо, тебе уже можно будет есть все-все, никакой аллергии не будет. Еще я достану из холодильника мороженое наше любимое – пломбир, пусть подтает… А потом выгляну в окно, позову: «Доченька, пора домой». А ты ответишь издалека: «Сейчас, мамочка, приду…».
Голос мамы удаляется, девочка засыпает с улыбкой на пухлых губах. Мать идет к себе в комнату. Хорошо, что дочь не видит ее слез.
Обычно Людмила не плачет, не позволяет себе. Просто тишина да ночь на дворе подействовали. Так хочется привалиться к чьему-то надежному плечу и услышать слова утешения. «Да, все будет так, как вы мечтаете с дочкой, все будет так…»
Нет, не верила Людмила врачам, ошибаются они. Не может у ее дочери быть такая судьба. «Полуходячая, полуговорящая, плохо видящая, неспособная к обучению». Неужели это все о ее доченьке, теплом, маленьком комочке, от которого так уютно пахнет молочком? Все вдруг стало таким неважным, второстепенным – и престижная работа юриста, и поездки-путешествия с подругами…
О том, что ее Инночка обречена на инвалидность, Людмила не хотела слышать. Она отказывалась оформлять инвалидность. Ей казалось, что она предаст дочь, поверив диагнозам и прогнозам врачей. Она искала союзников, которые верили в ее дочь. И первое время находила.
– Боритесь за свою дочь, – укрепляла веру матери добрая массажистка. Она обучила Людмилу нехитрым приемам: чтобы ноги дочери ходили, их требуется разрабатывать. Процедуры, врачи, уколы, лекарства и редкие слова поддержки. Но среди тех, кто их говорил, не было одного самого нужного ей человека – отца Инны. Людмила не осуждала его, когда он ушел от них. Не каждому по плечу такая ноша. Зла и досады не было. Была только жалость, досада, ведь он не видит их маленьких побед. И никогда не прочтет она ему свое любимое стихотворение: «Нас было двое, теперь нас стало трое»… Оно родилось само собою, когда она еще в роддоме увидела перед собою сморщенное, милое личико малышки. Записала на бумагу стихотворные строки уже позднее, когда папы рядом не было.
– А чего вы, мамочка, хотите? – изумилась логопед, услышав речь шестилетней Инночки.
– Хочу, чтобы девочка училась в школе, – твердо ответила Людмила.
Врач отложила ручку в сторону.
– Да мне проще записать, какие звуки получаются у девочки, чем те, над которым надо работать, – пыталась вразумить несговорчивую женщину специалист. – Мне вас жалко, сил и времени потребуется немало.
– Да мы же читать умеем, – вдруг обрадовалась Людмила. – И цифры знаем. Правда, правда…
Правду говорят, зорко лишь сердце. Людмила научилась видеть сердцем, она по интонации, по каким-то едва уловимым оттенкам в голосе, по выражению лица могла определить, станет ли человек ее помощником и союзником. Хоть на какое-то время…
Когда мама с дочкой пришли записываться в коррекционную школу, то с ними произошло еще одно чудо. После него Людмила поверила – все мечты сбываются, надо только очень сильно хотеть.
– Да мы с тобою, доченька, прямо как в рай попали, – выдохнула Людмила, увидев детские рисунки на стенах вестибюля, диковинные растения в горшках, источающие дивный аромат.
– Ах, какая красавица к нам пожаловала, – вдруг услышала Инна чей-то громкий голос. Оглянулась на мать. Неужели к ней так обращается этот седой мужчина?
Мама одобряюще улыбнулась.
– Что ж, давайте знакомиться, – сказал директор. – Кто тут у нас учиться хочет?
– Я, я, – радостно закричала Инна.
Дорога в школу занимала в один конец два часа. Сначала шли от дома до автобуса, ехали до метро. Каждый подъем по лестнице давался девочке непросто. Но никогда она не жаловалась маме. Наконец-то она среди ровесниц, таких же мальчишек и девчонок. Девочка рвалась в школу, очень переживала, если из-за обострения болезни вынуждена была остаться дома.
– А мы сами выучим урок? – спрашивала маму.
– Конечно, – отвечала та. – Я ведь недаром вместе с тобою учусь.
– Приведя дочь в школу, Людмила ждала окончания уроков. Но ждать на стульчике не в ее характере. И она стала «палочкой-выручалочкой» в любых ситуациях. Полы, окна помыть – пожалуйста, посидеть в классе с детьми – пожалуйста, помочь подготовить вечер – с удовольствием!
В Инночкиных тетрадях и дневниках стояли четверки-пятерки. И каждая такая оценка вселяла в женщину уверенность: они победят болезнь. Правда, перед самой школой Людмила сдалась, оформила дочери инвалидность. Сыграла роль, конечно, и материальная причина. Две тысячи триста рублей – столько сегодня получает на руки Инночкина мама плюс детские. Как ухитряются жить на эти деньги в столице, оплачивать двухкомнатную квартиру? Спросите что-нибудь полегче. Я сама при встрече с Людмилой Владимировной сразу же задала ей этот вопрос, предварительно извинившись за бестактность. Она пожала плечами.
– Получаем субсидию, оплачиваем квартиру. Мебель вся в квартире от друзей, помогают мне старенькие папа с мамой чем могут.
– А отец?
– Приходит два-три раза в год. Только не обвиняйте его, не надо, Инночка-то его любит, ждет. Давайте я лучше тетради дочкины покажу, посмотрите на ее вышивки.
Птичка, вышитая девочкой, кажется живой. Дотронься до нее, и почувствуешь тепло. Смотрит на тебя бусинками глаз, будто ждет от тебя чего-то.
Как я оказалась в этой семье? Недавно в коррекционной школе произошло маленькое ЧП. В масштабах школьного коллектива оно такое незначительное, что можно и не заметить. В рамках столицы оно вообще теряется. А что уж говорить о масштабах страны? Вроде ничего не произошло. А для дружной семейки из мамы с дочерью – оно, это ЧП, стало началом надвигающейся катастрофы. Вот тогда Людмила по совету близкой подруги позвонила в нашу редакцию. Мы долго говорили по телефону. И я услышала, как однажды Инну в школу повел дедушка. Девочка обычно с помощью матери быстро справлялась с переодеванием-переобуванием. А дедушка замешкался. И сердобольная техничка пригласила их к себе в помещение, мол, тут будет удобнее. Но на беду это обстоятельство не ускользнуло от внимания начальницы, бдительного заместителя директора. И тут же на глазах дедушки и внучки она сделала громкое внушение техничке. Мол, существуют правила для учеников, и нечего их нарушать. А вы за свою «самодеятельность» поплатитесь.
Всю ночь мать просидела у постели дочери. Та плакала, спрашивала: «Теперь тетю Таню накажут за меня, да? Потому что я такая толстая, и не могу быстро, как другие?»
Наутро Людмила Владимировна решила пойти к директору (нет, не к тому, который их назвал «красавицами», он ушел на пенсию), уже к другому.
– Чего вы хотите? – услышала она.
– Надо, чтобы ваш заместитель извинился перед техничкой. И чтобы моя дочь это услышала. Ей это очень важно.
– Хорошо, мы разберемся, – сказал директор.
Зоркое сердце матери почувствовало беду. И правда, вскоре Людмила Владимировна получила письменный ответ. О том, что администрация и профсоюзная организация рассмотрели ее заявление. Техничке указано на превышение своих функциональных обязанностей. А автору заявления, то есть матери Инны, дана такая рекомендация на будущее: «Во избежание конфликтов в будущем по всем вопросам, касающимся пребывания вашей дочери в школе, обращаться непосредственно к администрации».
Почему естественное желание матери защитить своего ребенка вызывает такую реакцию? Нам что, выгоднее плодить горе-мамаш, которым нет никакого дела до собственных чад? За четырнадцать лет своего материнского подвига Людмила Владимировна Тихомирова только один раз услышала одобрительное «мои вы красавицы». Что же с нами происходит?
«Ты сама выйдешь гулять во двор», – мечтала мать. И доверчивая девочка ей верила. Милая, наивная Инночка! В тот теплый летний день она, как всегда, сидела на стульчике у подъезда. Взяла с собой рукоделие, ножнички и вышивала еще одну красивую птицу с живыми бусинками-глазами.
Мама то и дело выглядывала с балкона, не пора ли домой. Перегнувшись через перила в очередной раз, Людмила Владимировна дочери внизу не увидела. Но не могла же Инна уйти с чужими? – мелькала в воспаленном мозгу надежда. – Может, девочки знакомые решили с ней прогуляться?
Инну она нашла лежащей в траве. Помогая дочери подняться, мать с ужасом увидела, что роскошные волосы у дочери висят клочьями. Кто-то выстригал, торопясь. Зачем? Разгадка оказалась простой и страшной. Девочку действительно увели со двора ее ровесницы. За несколько дней до этого случая Инна, увидев маму одной из них, самой красивой в стайке подруг, бесхитростно выпалила:
– Вы скажите Танечке, чтобы она не курила. Мама моя говорит, что это вредно. Вас-то она послушается, а меня нет.
Людмила Владимировна потом подошла к милой Танечке и спросила с недоумением: «Как ты могла? Ведь ты Инночку знаешь, вместе росли… Как у тебя рука поднялась?..»
– Да вы, Людмила Владимировна, радуйтесь, что она в нашу группу попала. Другие за такое ябедничанье наказывают хуже. Сделают чик-чик – и готово, – отчеканила голубоглазая, длинноногая красавица.
– Что значит «чик-чик»? – бледнея от ужаса, вымолвила мать.
– Ну что я вам объяснять буду? Будто вы не знаете? Инночка ведь еще девочка? Так ведь?
…К Инночке пришлось вызывать «скорую». Молодой врач равнодушно перелистал многочисленные выписки, справки о болезнях юной пациентки.
– Ну что, мамаша, будем госпитализировать? Хотя вряд ли ей это поможет.
– Как? – побледнела мать.
– Шучу, – отмахнулся врач, и уже уходя, сказал как бы самому себе.
– Не понимаю. Зачем вы, такая интересная, умная женщина, загубили себе жизнь? Оставили бы ее в роддоме…
Людмилу будто током ударило. Почему в последнее время она слышит одно и то же? Напрасно прожитая жизнь. Никому не нужный подвиг. И теперь горькое «оставили бы лучше в роддоме».
Оставшись одна, Людмила подошла к стене, потрогала руками птицу, вышитую дочерью. Пальцы ощутили холодную ткань, неровные бугорки ниток. А раньше птица на ощупь была шелковистой, мягкой…
Послесловие
Через две недели Инночку выписали из больницы. Она первым делом поинтересовалась у матери, можно ли ей снова во двор к тем девочкам.
– Ты хочешь с ними дружить? – изумилась мать.
– Да. Пусть они делают со мною все что хотят. Только пусть не гонят от себя.
Выбор читателей
Комментарии