Вероника ДОЛИНА: Я вглядывалась в глаза учительниц начальных классов

Поэт и бард Вероника Долина в этом году отметила 65‑летие. Любимица публики с 80‑х, сегодня она по-прежнему популярна, бодра и энергична: активно дает концерты, взаимодействует с публикой на Facebook и выпускает раз в год по книжке (последняя по времени – «Маленький Флобер» в издательстве «Время», сейчас готовится новая – «Душа-соловей»). В эксклюзивном интервью «УГ» Вероника Аркадьевна рассказала о «материнских методиках», о поиске школ в 80‑е, дружбе с Дмитрием Быковым и любви к сказкам.

– Вероника Аркадьевна, в одном интервью вы вспоминали о воспитании своих детей: «Я отыскивала им школы по всей Москве, рыла носом все доступное и пыталась это обеспечить. Благодаря таким усилиям в свои 16 лет мои дети оканчивали школу не очень измученными, разочарованными и избитыми случайными товарищами и педагогами. Это была важнейшая часть моей материнской методики». Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

– Мне было совсем немного лет, моему мальчику – шесть. Он был большой читатель книг. Я понимала, что пора в школу, и отправилась прямиком в свою школу – ту, которую окончила. Я вошла в кабинет директора – это была моя классная руководительница, – села на край стола и сказала: «У меня есть мальчик, которого прошу взять в первый класс». Это было почти сорок лет назад. В школу его взяли, несмотря на то что ему было шесть лет, тогда это было не принято – брать в школу в таком возрасте. Поверили в его скорочтение, но предложили ему почитать в качестве теста что-то вроде «Истории партии». Он, бедный, стал все это бегло читать и попал в школу. Мы не пожалели об этом.

Потом стали подрастать другие дети. Меня интересовали спецшколы, но еще больше интересовал такой персонаж, как учительница начальных классов. Я ходила по школам, заглядывала в глаза учительницам, и одна произвела на меня впечатление «с отрывом». К ней я отправила своего второго мальчика и тоже никогда об этом не пожалела. У нее же впоследствии училась моя дочка. Так я натренировалась в отсутствие Интернета, не собирая сведения по знакомым. Вглядываясь только в черты лица учителей, стараясь не падать в обморок от резкости завучей, от властности директоров.

Когда у меня родился четвертый ребенок, время было другим: оно еще не пахло Интернетом, но было уже постперестроечное. Климат в школах был другой, фасон костюмов у директорши школы – другой, дискурс – несколько другой. Но я действовала все теми же своими «средневековыми» способами, и, в общем, школа меня нигде не подвела и нигде не обидела.

Я только по касательной проводила детей по линии советского образа жизни. А еще я дружила со школами, налаживала неформальные контакты.

– «Потрясающе показала себя школа «Класс-Центр», мы знали ее еще не в зените славы. Небанальные люди создали эту школу. Счастье, что им позволили жить и развиваться по принципу «при любой погоде», это московское чудо», – как-то сказали вы. А что это за небанальные люди и какой принцип лежал в основе создания тех школ?

– Таких школ я знаю несколько, в Москве их не две и не три, а больше. Но специальные связи с этими школами я заводила осторожно: не каждый, кто тебе нравится, все же делается членом твоей семьи. Таким образом в 67-ю школу в Филях попал мой старший мальчик, она была изумительна по списку педагогов. Что касается Класс-Центра, это словосочетание и фамилию Казарновский я услышала очень давно, когда жила в 70-80-е годы у метро «Аэропорт». Скоро я узнала про школу, где театральный курс вел Сергей Казарновский. Мы дружили с ним, общались. Позже я стала жить у метро «Маяковская». Моему второму мальчику было 12 лет, он уже сменил несколько школ, и мы с ним отправились к Казарновскому. Это была школа с сильным театральным уклоном, с набором театральных и музыкальных дисциплин.

Мой принцип географической близости во имя экономии сил соблюдался – я жила вблизи Маяковской. На Миусской площади был старый Дворец пионеров, где и располагалась школа Казарновского. На дворе были кульминационные перестроечные годы. Были интересные педагоги танца, рисунка и театрального мастерства. Я пришла и сказала: «Возьмите моего мальчика, он неравнодушен к музыке и театру». Туда же потом отправилась учиться моя дочка, но ненадолго. Какая-то цепочка экспериментов в моих родительских опытах присутствовала, но все это было не напрасно.

Школа «Класс-Центр» существует и по сей день. Она переместилась географически. Ее окончил мой старший внук, там учатся ныне три мои внучки. А мой сын, которому было 12-13 лет, когда я привела его туда учиться, теперь он педагог актерского мастерства и поставил множество спектаклей.

– Там сейчас все так же хорошо, как в начале 90-х?

– Да-да-да. Там все совершенно по-другому, но это очень умная школа. И премудрые люди ведут ее, как корабль. На сегодняшний день в ней невероятный стиль преподавания, серьезный кастинг детей в саму школу. Это школа с конкурсом, но, если ребенок способен к театральному мастерству и музыке, ему там всегда будет интересно.

– Вы учились в одной школе с Егором Гайдаром и даже написали строки: «Я читала книжки, полной мерой. // И вообще – меня там звали Верой. // Мальчик мешковат, глядит с укором. // Мальчика у нас зовут Егором». Какие воспоминания у вас оставил этот человек?

– Это был мальчик из параллельного класса. Мы с ним ходили в один английский кружок. Но все это я обнаружила много лет спустя, когда он возник в том амплуа, в котором мы его знаем. А рассказать о нем как о ребенке мне особо нечего – мешковатый мальчик, ничем особенным не отличавшийся.

У меня была цепкая память, себя я помню с полутора лет жизни, а школу помню по дням, сколько угодно. Помню свою чудесную первую учительницу и всех одноклассников, все лучшее, что там было. Начальная школа была довольно смешная и романтичная. Мой папа по просьбе моей первой учительницы, а папа был рукодельник, сконструировал маленькие фанерные таблички на хорошеньких ножках, там было «Я учусь без троек», «Я учусь без четверок»… Все это раздавалось в качестве премиальных кубков.

А потом у нас была такая смешная вещь. Внезапно у нас в школе, на пятом этаже, завелась киноустановка: практически ежевечерне маленьких школьников стали баловать фильмами. Назвали это «Кинотеатр «Соколенок», поскольку школа находилась в районе Сокол. Мы смотрели эти фильмы, поднявшись на пятый этаж, на каких-то слабых скамеечках или сидя на полу… От «Подвига разведчика» до «Трех мушкетеров». В смысле романтики это было великолепно.

– А если вернуться к Гайдару, впоследствии вы были согласны с тем, каким путем он пошел?

– Ну почему бы и нет. Все, что касалось нашей генерации, которая, в сущности, и пришла тогда к верховной власти, я наблюдала это с замиранием сердца и огромным интересом: и приватизацию, и внезапное появление денег… Конечно, это первейшее поколение, которое прикоснулось к магии собственности. Возможно, это происходило не очень мудро, но лучше не получилось.

– Отвечая на вопросы канадского телевидения, вы назвали себя колоссальным любителем сказок. Сказали, что «через них открывается много чего». А что именно через них открывается? Вы перечитываете их до сих пор?

– Я даже повернула голову, чтобы показать, что у меня лежит у изголовья. (Достает, показывает.) Джеймс Фрэзер, «Фольклор в Ветхом Завете». Перечитываю я сейчас редко. Со своих четырех-пяти лет я перечитала столько всего, что в дальнейшем делать это со сказками было уже избыточно. Достаточно того, сколько было мной прочитано. Огромные полки сказок, в том числе и авторских, огромные полки антологий… И по сей день я дорожу ими, покупаю: отчасти коллекционерски, отчасти ревниво. Да, я их крупнейший любитель.

Могу еще потянуться к изножью, там у меня лежит свежее издание Проппа, не могла не купить.

– Вы также подписали обращение в поддержку Гасана Гусейнова 10 ноября 2019 года. Расскажите, пожалуйста, о своем отношении к этой ситуации.

– Я почти всегда и во всем поддерживаю Гасана Гусейнова, но я уже забыла, что там творилось. Что там было, Боря?

– Это было его высказывание о русском языке, на мой взгляд, достаточно взвешенное и аналитичное, но публика эмоционально его восприняла и объявила автора русофобом.

– В этом году столько всего такого происходит, а также и в прошлом, и в позапрошлом… У нас с необыкновенной легкостью шельмуют талантливого человека. А талант бывает раскован и на язык невоздержан.

– Чем вам симпатичен этот человек с профессиональной точки зрения?

– Мне всегда интересно его читать. Эта популярная филология мне очень по душе, и, мне кажется, для сегодняшнего дня это очень подходящий язык, которым можно общаться и с молодняком, и со сверстниками, и с широкой популяцией.

– Недавно вы разместили у себя в Фейсбуке фотографию с Дмитрием Быковым. И даже посвятили ему стихотворение. Правильно ли я понимаю, что вас связывает давняя дружба?

– Да. Стихотворение, которое я разместила в Фейсбуке, давнее. Но у меня были и другие посвященные ему стихи, напрямую связанные с его драматическим отравлением. Диму Быкова я знаю с очень молодых лет и в высшей степени неравнодушно к нему отношусь. Это совершенно специальный талант по образованию молодежи… Пропагандизм гасит все, мало что живое может ему противостоять. Такая фигура, как Дима Быков, с его просветительским даром, отличной памятью и талантом высказывания, – это целый институт.

Были годы, когда под Новый год я вручала свою премию, она называлась «Хрустальная пробочка». Я вручала ее в декабре по результатам года за актерские или литературные успехи. Дима Быков был одним из первых моих лауреатов.

– У вас выходит книга «Душа-соловей», очень ее ждем. Не могли бы вы прочитать пару новых стихотворений?

– Наступило время слабости.
Пролилось, как молоко.
Принесите, дети, сладости.
Не ходите далеко.

Все такое стало хрупкое.
И теперь уже навек.
Но не перьями-скорлупками
Остается человек.

Хвост издерганный топорщится.
Хохолок во лбу торчит.
Человек от боли морщится,
Причитает и ворчит.

Наступает время слабости.
Старой птице нелегко.
Принесите, дети, сладости.
И не стойте далеко.

* * *

Благодарствую, дети, благодарю
Вас довольно покорно.
Никогда вы не верили в смертность мою.
Ни впервые, ни даже повторно.

Никогда в моей скальной породе
Не усомнились на деле.
Молотком не стучали вроде,
На просвет не глядели.

Принимали как должное
Все прожилки мои и кристаллы.
Все мое простое и сложное,
Мои руды-соли-металлы.

Мою кухню, мою усталость,
Мои головные боли.
Мою долгую юность, смешную старость
И прочие роли.

Благодарствую, дети.
Этот ваш атеизм безбожный,
Это он разбудил во мне оптимизм
Почти невозможный.

Я поверила, что не умру
Ни за что на свете.
Так увидела я поутру.
Благодарствую, дети.