Верните музыку! Без музыки тоска… Учитель пения Михаил СТАРОДУБЦЕВ предлагает необычный способ вылечить общество

В московском метро он ездит в берушах. Так он защищает себя от агрессии звуковой среды. Наверное, в это время он напевает про себя своего любимого Рахманинова или, может быть, колыбельную про мышку, живущую в сене, которую сочинила его жена Катя. Лучший учитель Москвы 2008 года Михаил Стародубцев музыку не просто преподает, он ею живет. Этому же старается научить своих учеников из школы №1060 (больше известной как «школа Пинского»). Может, если бы Стародубцеву дали возможность изложить свои взгляды на музыку правительству, то многое изменилось бы к лучшему. Он, вероятно, начал бы с того, что предложил министрам всем вместе хлопнуть в ладоши – это ведь очень трудно сделать синхронно и при этом изящно. Зато как объединяет! Наш герой считает, что музыка – самый гармонизирующий и объединяющий элемент жизни. Ведь недаром в храмах всегда пели и через звук в унисон чувствовали возникающее братство. А вспомните застолья в семье или праздники на работе, которые никогда не обходились без совместного пения! Да и сейчас поют, только мало и под караоке. Может быть, мы так разъединены, потому что почти не поем? Как вернуть музыку в школу и вообще в нашу жизнь? Об этом и многом другом мы проговорили с Михаилом Леонидовичем без малого два часа.

– Михаил Леонидович, как произошло ваше приобщение к музыке? Почему именно ее вы выбрали сферой своей деятельности? На каких инструментах вы играете?

– Видимо, сначала мне понравилось, как играет наша музыкальная руководительница в садике. Это запало в меня. Потом я стал давить на родителей, что мне нужно фортепиано. Я даже помню, что первый аккорд, который я сыграл, был до-минорный. Почему-то при этом я заявил, что это Бах. Наверное, потому что громко. Потом я пошел в музыкальную школу. У меня там был замечательный педагог, причем практически по всем предметам, – Юлия Федоровна Симакова. А в обычной школе, где я учился, – №3 города Обнинска – была такая пассионарная женщина, Агнесса Владимировна, учительница музыки. Не думаю, что она проходила с нами какую-то сложную программу, но мы очень много пели, и она так заразительно с нами разучивала песни, что, например, «Три танкиста» я до сих пор забыть не могу. Кроме фортепиано, я еще, конечно, умел играть на гитаре. Кто же из мальчишек не играл на гитаре в 15 лет? Мы с ребятами организовали ансамбль, играли в школе на танцах и даже имели успех. Я играл на органоле (такой советский аналог синтезатора) «Юность», были у нас и ударные, и гитары – мы уговорили нашего директора купить их. Мы были чуть ли не последнее поколение, которое играло вживую, потом пошли диджеи с пластинками.

– А что побудило вас, мальчика, играющего на танцах, поступать в консерваторию?

– У меня было две страсти – музицировать и паять. Что паять, не важно. И я думал – ну где мое призвание? Наверное, где-то между. Может быть, это электронные инструменты. А чтобы этим заниматься, нужно учиться музыке дальше. Я пошел в музыкальное училище при Консерватории имени Чайковского. С первого раза туда я не поступил, а ко второму поступлению в Гнесинское училище уже специально готовился, и меня взяли. После этого я окончил дирижерско-хоровое (кафедру вокального) отделение Московской консерватории. Когда-то Дмитрий Борисович Ковалевский мечтал создать при нашем факультете педагогическое отделение – он понимал, что в школе музыку должны преподавать профессионалы. К сожалению, этого не получилось. Очень жаль, потому что две эти сферы – культура и образование – разошлись по разные стороны как в официальных учреждениях, так и в сознании людей.

– Все-таки трудно понять, почему вы пошли в школу? У вас не было музыкальных амбиций?

– Эти амбиции и не прекращаются. Как можно вообще преподавать без амбиций? Самая большая беда, когда в школу идут по остаточному принципу: не получилось поступить в другой вуз – идут в педагогический. Просто на третьем курсе к нам пришел Илья Михайлович Подкаминский, который надолго потом стал моим лидером и руководителем. Он сказал удивительную вещь, что из нас, студентов, исполнителями-дирижерами станут от силы два процента, хотя бы потому, что на нас всех не найдешь столько коллективов, и, кстати, оказался абсолютно прав. Илья Михайлович так убедительно нам обрисовал наше положение и сказал: вы все равно придете к преподаванию, рано или поздно, так может быть, лучше сейчас начать к нему готовиться? Два человека откликнулись на его предложение, один остался – это был я. Подкаминский тогда создал уникальную, на мой взгляд, школу искусств в подмосковной Щербинке. Уникальную потому, что обычно школа искусств – это формальное объединение под одной крышей разных искусств, кто-то ходит на балет, кто-то занимается рисованием, кто-то – музыкой, а он поставил цель, чтобы дети занимались всем, чтобы каждый ребенок имел возможность попробовать себя в разных искусствах, и все эти занятия были заложены в учебном плане. В нашей маленькой школе искусств преподавателей, окончивших вузы с отличием, тогда было семь или восемь, то есть практически все. Но тем не менее, несмотря на наш молодой энтузиазм, некоторые дети все же уходили. Чтобы не винить детей, а понять, что мы делаем не так, нам пришлось всерьез заняться психолого-педагогической подготовкой.

– Школа в Щербинке была началом вашего педагогического пути?

– Я пришел в Щербинскую школу в 1984 году и проработал около 15 лет. Да, это был первый большой школьный этап для меня – вроде бы школа искусств, но с идеей целостного гармоничного развития человека. Именно там мы пришли к пересмотру того, как преподавать музыку, к идее коллективного музицирования. Сначала всем классом. Потом добавляется работа в ансамблях по 4 человека, и, когда у ребенка создается достаточная мотивация – то есть он захочет заниматься конкретным инструментом с конкретным педагогом, мы даем ему возможность посещать еще и индивидуальные занятия в третьем классе. А потом я познакомился с Вальдорфской педагогикой, съездил в Германию, и понял, что это и есть то, о чем я мечтаю. При этом я не помышлял даже, что когда-нибудь буду преподавать в общеобразовательной школе, потому что это гораздо сложнее, чем в музыкальной, где ты учишь тех ребят, которые уже сами хотят заниматься музыкой. Правда, уже тогда один наш педагог, Слава Розентуллер, который потом был одним из организаторов семинара, способствовавшего созданию школы №1060, сказал мне: «Ты прирожденный вальдорфский педагог!» – но я тогда просто отмахнулся от этого.

– А как вы оказались в этой школе?

– Школы подобного типа не назначаются, они сами растут из каких-то семян. Тогда, в начале 90-х годов, на волне чувства всеобщей свободы и подъема, возникла инициатива снизу, и образовался так называемый семинар Вальдорфской педагогики. Мне удалось на него попасть, на вечернее отделение. Среди преподавателей семинара я увидел множество талантливых педагогов, с большим опытом работы с детьми и каким-то правильным, человеческим видением проблем ребенка, и этого оказалось достаточно, чтобы захотеть этим заниматься всю жизнь.

– Вы посещали уроки музыки в обычных школах, где они даются по остаточному принципу и воспринимаются детьми как отдохновение от обычных, «серьезных» уроков?

– Конечно, посещал. Остаточный принцип – в нашем сознании. Ну кто из нас может сказать, как древние, что без музыки никакое обучение не может быть совершенным? Почему математика важнее? Мы отказываемся от музыки, а дети почему-то к ней все время тянутся! Они же не зря все время с «бананами» в ушах ходят! Конечно, они так социализируются, находят компанию для общения, но музыка всегда действует как объединяющий элемент. Звук обладает дословесной, «червячной», как я ее называю, степенью воздействия на человека. Музыка существует и до слова, и вместе со словом, и после слова. До – это когда ребенок воспринимает интонацию, с которой ему говорят. Да и сам он начинает свою речь со звуков, почти пения – он гулит. Насчет отдохновения я должен согласиться, что музыка действительно позволяет ребенку в том числе отдохнуть от той перегрузки, которая есть в школе. Обучение перегружено мыслительной деятельностью, даже начальная школа. Я не знаю, что с этим можно сделать, но, когда я вижу детей своих знакомых через полгода после начала посещения школы, которые при слове «таблица умножения» делают кислую мину, я недоумеваю, ведь она, таблица, такая красивая, восхитительно ритмичная, музыкальная! Отдохновение на уроках музыки должно быть. Но не «расслабление под музычку», а переключение на другой, не понятийный способ познания – музицирование. С музыки можно было бы начинать любые уроки вообще, потому что она имеет свойство гармонизировать состояние ребенка, даже приводить в норму дыхание. Представляете учителя, который вместо «Достаньте домашнюю работу» просто поет с детьми традиционную утреннюю песню? Вы знаете, что соотношение знаменитых четырех четвертей математически точно соответствует соотношению дыхательного ритма и ритма пульса? И когда дети приходят либо возбужденные, либо недовыспавшиеся, небольшое ритмическое занятие способствует приведению их в уравновешенное состояние. Оно настраивает ребенка (и учителя тоже!) на определенный оптимистический лад. У нас такое пятнадцатиминутное занятие бывает по четвергам, когда поет вся школа – от первоклашек до старшеклассников.

– И что поете?

– В зависимости от времени года и грядущих праздников. Нашу жизнь пронизывает музыкальный элемент, ритмичность заложена в ней органически: вдох и выдох, день и ночь, фазы луны, смена времен года и так далее. В школе это важно учитывать – ритм урока, дня, недельный и годовой ритмы. Например, в конце сентябре мы будем отмечать праздник сбора урожая и споем соответствующие песни – каноны, жнивные (и русские народные, и переводные, и сочиненные нами), в декабре готовим рождественские песни. А на Масленицу тут собирается на хоровод целая площадь народа, и, чтобы все могли подпеть, мы заранее разучиваем песни не только с детьми, но и с родителями. Но кроме этого, ребята могут на этих пятнадцатиминутных занятиях прочитать стихотворение всем классом.

– Вы предлагаете то, от чего мы уже давно отходим?

– Музыка и все, что связано с ритмом, – очень сильный социализирующий элемент. Да, сейчас люди не собираются, чтобы вместе музицировать. В 90-е годы, да и потом, когда мы выезжали со школой на концерты в Германию и нас селили по семьям, я всегда поражался тому, что там эта традиция живет (может быть, мы были в каких-то особых семьях?). Особенно мне запомнился один финансист – спонсор тамошней школы, у которого дома на стене висел полный набор блок-флейт, стояли пюпитры с нотами. И флейты не просто висели – он каждый вечер их снимал и музицировал со своими детьми и друзьями. Они предложили мне присоединиться, и вы знаете, я со своим консерваторским образованием не сразу встроился в общее звучание, потому что у меня не было опыта постоянного музицирования. В другой семье, уже в Швейцарии, парень, который учился на продавца, сам выковал из меди валторну (огромный пятиметровый рог!) – у него был такой диплом в вальдорфской школе. Он тоже постоянно играл, как и его жена, студентка факультета русского языка, – она музицировала на скрипке.

– Занятия музыкой определяют в какой-то мере качество жизни в стране?

– Для меня это точно знак качества жизни. У нас, к счастью, тоже есть уже подобные примеры. Растут интерес и желание заниматься музыкой. У меня есть один знакомый, совсем не музыкант, который приезжает ко мне с клавишами, кучей аппаратуры, которую он постоянно собирает, и мы играем вместе. Или сестра одного нашего преподавателя, хозяйка типографии, захотела освоить гобой, год занималась и в конце года дала концерт своим сослуживцам. Или наши родители: они много занимаются вокалом, резонансным пением, увлекаются игрой на гитаре, создали, кажется, уже три ансамбля блок-флейт. Они занимаются прямо здесь, в школе, – я знаю, что у иных педагогов все дырки в расписании заняты родителями. А как по-другому? Они же сами музыкальные спектакли ставят в 4-м классе, я им иногда помогаю с выбором материала и режиссурой, но делают они сами – в позапрошлом году давали оперу (не балет!) «Щелкунчик», в прошлом – мюзикл «Синюю птицу». В прежние годы были «Золушка», «Снежная королева», «Двенадцать месяцев». Это уже тенденция, мне кажется.

– А вы в своей семье поете, музицируете? Приобщаете к музыке своих детей?

– Мы в основном поем, потому что вокал – основа всего, и создаем атмосферу, которая, хочется думать, создает интерес и любовь к музыке. Особую роль в этом, конечно, играет моя жена Катя. Она даже сама колыбельные сочиняла, когда дети маленькие были. Катя знает множество народных песен и делает сборники текстов для родителей нашей школы. Два года назад мы вместе с родителями записали такой самодельный диск с рождественскими песнями, который до сих пор пользуется популярностью среди родителей. Игре на инструментах своих детей я начал учить уже в школе, поскольку приобщение к инструментам – это более поздний этап в музыкальном образовании, и он должен происходить постепенно, чтобы не набить ребенку оскомину. Я взял классы, в которые ходят мои дети. Старший сын, он сейчас пойдет в четвертый класс, выбрал виолончель, дочка (перейдет во второй) – скрипку.

– А сами как музыкант где-то выступаете?

– На гитаре я тоже играю до сих пор. Выступаю, например, с известным сочинителем песен Михаилом Щербаковым, который меня приглашает помочь ему в концертах. Разные бывают выступления. Был даже удивительный случай: однокурсник, руководитель ансамбля «Новой музыки» заслуженный артист России Игорь Дронов попросил выручить: за пять дней нужно было выучить произведение современного американского композитора Стефана Вольпе. Там были положены на авангардную музыку стихи Маяковского в немецком переводе и тексты Ленина. Причем все это пелось! Или заболел исполнитель вокального цикла Амирханяна, и я за него спел. А еще есть фольклорный ансамбль консерватории, руководит которым профессор Наталья Николаевна Гилярова. Во время учебы я в нем пел. В этом году ансамбль уже отмечает тридцатилетие. Сейчас мы, те, кто пел тогда, иногда встречаемся и называемся в шутку «Виртуальная деревня» – потому что мы живем уже в разных не то что городах, а странах. Тем не менее даже диски выпускаем.

– Какая музыка интересна лично вам? Популярную музыку вы слушаете?

– Мне интересна самая разная музыка, если она хорошая. Бах, Мусоргский. Когда я остаюсь один, люблю читать с листа (и играть ноты). Когда дорываюсь до этого, могу «Хованщину» начать читать, и, пока до середины не доиграю, лети все к чертовой матери, я не остановлюсь. Еще люблю петь Шуберта, Рахманинова, Шумана. Кельтскую музыку недавно слушал. Иногда джаз. Благодаря нашему первому директору Анатолию Аркадьевичу Пинскому влюбился в идишские песни, слушаю их, пою. А вот популярная музыка… Она, к сожалению, тотально грешит плохим вкусом. Пример этому – все эти «Старые песни о главном», где найдутся одна-две, которые были спеты достойно. А ведь в эти песни было вложено столько мастерства, культуры, энергетики! Наши дети с удовольствием поют эти песни. В этом году одиннадцатиклассники сами подготовили к 9 Мая композицию – концерт из военных песен, писем тех лет и военной кинохроники. Это было сильнейшее совместное переживание, которое, как говорится, «дорогого стоит»… Меня сейчас очень волнует проблема музыкальной и вообще звуковой экологии. Я не понимаю, как можно работать там, где поп-музыка звучит постоянно, можно просто с ума сойти. Происходит катастрофическое снижение интеллектуального и культурного уровня. Это самая настоящая звуковая агрессия по отношению к нам. Или возьмите метро – если мы созваниваемся там, то не слышим друг друга, а это значит, что звук уже зашкаливает за болевой порог. А постоянные объявления? Когда в небольшом немецком городе был закрыт аэропорт, то тестирование выявило, что у детей существенно повысилась успеваемость!

– Играют ли ваши ученики современную музыку на уроках?

– У меня есть музыкальный проект по импровизации, где каждый волен выбрать любое направление в музыке. И бывало, что ребята выбирали не только стиль старинной музыки или джаза, но и современную музыку. Один мальчик делал проект по композиции группы «Металлика», другой сам сочинил техно-композицию, используя пение птиц, обработанное на компьютере. Это вопрос открытости для жизни. Пожалуйста, делай то, что тебе интересно. Вы знаете, в школах, где я давал открытые уроки, спрашивал ребят: а вы на гитаре играете? Они говорят «да». А вместе музицируете? «Нет». Почему, спрашивается? Тем не менее у нас в последнее время нет ни одного выпускного, чтобы кто-нибудь по своей инициативе не сыграл какую-нибудь музыку: и классику, и рок-музыку. Выпускник этого года Геннадий Лизякин подготовил классическую программу на виолончели и вместе с одноклассниками участвовал в исполнении рок-композиций. Причем поступил не в музыкальный вуз. Наш выпускник Антон Котенев играет на скрипке в оркестре старинной музыки, а учится на философском факультете МГУ. Выпускники приходят в школу, чтобы продолжать музицировать старинную музыку, петь в хоре, заниматься русским фольклором.

– Вы говорите, что в профессии для вас важнее всего быть живым. Что это значит для вас?

– На мой взгляд, это не терять чувства реальности – углубляться в педагогику и свой предмет можно до известного предела. Главное, видеть глаза ребенка, видеть в них отклик на свою работу. Ведь если нет живой ниточки, которая должна быть между учителем и учеником, значит, я не добился своей цели – чтобы дети почувствовали музыку, стали жить ею.