Вера Кострова, Нижний Новгород: Будьте с нами, доктор Чехов!

К 160-летию со дня рождения великого писателя

Когда мне плохо, я читаю Чехова. Не знаю, каким именно образом, но он примиряет меня с жизнью, с ее несправедливостью и нелепостью, заставляет посмотреть на все мои неприятности с юмором. Когда мне очень плохо, я читаю “Остров “Сахалин”…

…Это помогает мне отвлечься от своих переживаний и переключить сознание с собственной “утлой” жизни на проблемы другого масштаба, помогает душе настроиться на другой, более высокий регистр. Мое “горе” сразу же меркнет, мельчает, уходит. Но особенно часто моим лекарством становится последний том собрания сочинений – письма. Кажется, некоторые из них я читала сто раз и отдельные, избранные места знаю наизусть, но все равно – всякий раз получаю огромный заряд положительных эмоций, не устаю восхищаться чеховским юмором, точностью, наблюдательностью.
То, что доктор Чехов продолжает быть врачом, целителем душ, я осознала недавно. Раньше же, в минуту жизни трудную, неопределенную, когда нужно было найти правильное решение, от которого зависело мое будущее, я неосознанно, скорее интуитивно находила глазами на книжной полке тот или иной зачитанный том. И брала его в руки. И открывала в любом месте. И уже через несколько мгновений улыбалась. Недавно я узнала, что о психотерапевтических свойствах произведений Чехова знают не только филологи и такие же, как я, любители литературы, но и многие врачи. Оказывается, Чехова прописывают как эффективное средство от самой жестокой депрессии. Многим оно помогает. Не знаю, изучал ли кто из медиков механизм действия литературного “антидепрессанта”, но Дмитрий Быков, открывший целительные свойства чеховской прозы давно и независимо от психотерапевтов, считает, что причина в том, что Чехов – мощный источник света, носитель нормы и душевного здоровья. Что каждое его произведение – сеанс надежды, которую писатель дарит нам, облегчая “борьбу с невыносимой тоской бытия”.

Наверное, поэтому так важно сегодня читать и перечитывать Чехова. Мне кажется, что в настоящее время он более актуален для нас и нужен нам больше, чем 50 и даже 30 лет назад. Не тогда, а сегодня наши ценности угрожающе отклонились от нормы. Нас заносит то в оголтелое хвастовство, потребительство и стяжательство, то, напротив, в уныние, самоедство и аскетизм. Мы забываем о том, что жизнь при любом раскладе – ценность и чудо, что есть вещи гораздо более важные, чем деньги, карьера и комфорт. Что гламур не заслуживает того, чтобы ему в жертву приносились родные и близкие.

Слова “гламур” во времена Чехова не было. Но понятие уже было, и проблема расхождения видимости и сущности стояла так же остро, как и теперь. Многих чеховских героев она волнует по-настоящему. Автобиографический образ – герой повести “Моя жизнь”, написанной в Мелихове, Мисаил Полознев бросает вызов гламуру – привычной и узаконенной лжи и фальши. Дворянин, сын городского архитектора, отказывается от так называемого “общественного положения”, от пресловутой службы в конторе, предпочитая тяжелый физический труд наравне с большинством страны. Чистая совесть для него оказывается самой большой ценностью, он не хочет иметь ничего общего с людьми своего круга, живущими за счет огромного количества трудящихся людей. Конечно же, его не понимают. Разумеется, на какое-то время он становится белой вороной, изгоем, в прямом смысле слова побиваемым камнями и осмеиваемым “обществом”. Отец отказывается от него, лишая не только наследства, но и благословения, любящая девушка стесняется подойти к нему на улице и лишь присылает анонимные посылки с провизией и другой “гуманитарной помощью”. Кажется, что герой на всех фронтах и направлениях терпит поражение, что его жертва бессмысленна, что он ничтожен и смешон. Но прочитайте финал повести, и вы увидите, что это не так. Хоть повествование ведется от первого лица – от лица Мисаила – эти слова произносит не герой. Это слова принадлежат самому Чехову, в каждом своем произведении смотревшему на столетие вперед: “То, что я пережил, не прошло даром. Мои большие несчастья, мое терпение тронули сердца обывателей, и теперь меня уже не зовут маленькой пользой, не смеются надо мною, и, когда я прохожу торговыми рядами, меня уже не обливают водой. К тому, что я стал рабочим, уже привыкли и не видят ничего странного в том, что я, дворянин, ношу ведра с краской и вставляю стекла; напротив, мне охотно дают заказы, и я считаюсь уже хорошим мастером и лучшим подрядчиком, после Редьки, который хотя и выздоровел и хотя по-прежнему красит без подмостков купола на колокольнях, но уже не в силах управляться с ребятами; вместо него я теперь бегаю по городу и ищу заказов, я нанимаю и рассчитываю ребят, я беру деньги взаймы под большие проценты… Со мною вежливы, говорят мне вы, и в домах, где я работаю, меня угощают чаем и присылают спросить, не хочу ли я обедать. Дети и девушки часто приходят и с любопытством и с грустью смотрят на меня”

Разве это не проповедь нонконформизма? И разве все, что писал и делал Чехов, не было вызовом современникам? Разве его поездка на Сахалин, сбор помощи голодающим, участие в антихолерных мероприятиях, постройка многочисленных школ и больниц не оказывали влияние на интеллигенцию, жившую в большинстве своем, как Дмитрий Старцев и Попрыгунья? Разве “Тоска”, “Устрицы”, “Спать хочется”, “Беглец” и “Ванька” не бередили душу сытых и благополучных?

Все творчество Чехова – не что иное, как поединок с равнодушием, мещанством и пошлостью. Самая настоящая борьба, тихая, без выстрелов и патриотических лозунгов. Его слово ни разу не разошлось с делом, и наверное в этом самая большая ценность Чехова как писателя и гуманиста.

Об этом знают все литераторы – я в этом не сомневаюсь. Говорят ли об этом ученикам, успевают ли сказать? – в этом далеко не уверена. На Чехова (в зависимости от программы) отводится два часа в конце 10-го или 3 часа в начале 11-го класса. Причем лучшие его рассказы даются детям на самостоятельное прочтение, на уроках учителя более или менее останавливаются на “Вишневом саде” – произведении сложном, неоднозначном и многослойном. Далеко не все словесники готовы преподнести его так, как оно заслуживает. Что уж говорить о детях… И выходят наши выпускники из школы, не зная Чехова или зная поверхностно и односторонне, как сатирика и юмориста, автора “Смерти чиновника” и “Унтера Пришибеева” – то, что осталось у них из программы по литературе 7 и 8 классов. Не уверена, что после такого куцего “шапочного” знакомства они захотят познакомиться с ним поближе. Наверное, это сделают лишь некоторые. А жаль. Ведь именно сегодня Чехов необходим нам как камертон совести, как мощный заряд душевного здоровья и здравого смысла.

И еще одну любимую свою цитату не могу не привести в заключение: “Если бы у меня была охота заказать себе кольцо, то я выбрал бы такую надпись: “ничто не проходит”. Я верю, что ничто не проходит бесследно и что каждый малейший шаг наш имеет значение для настоящей и будущей жизни”.