Вера. или Две судьбы

Зимой и поздней осенью одиночество чувствуется сильнее всего. Темнота наваливается на город сразу же после обеда, и в пустой квартире с видом на четыре закопченные трубы я ощущаю себя в преисподней. Понимая, что все равно не усну, набираю телефон Веры.

…Вера встречает меня на пороге в длинной черной юбке и темном платке, повязанном под подбородком.

– Мы в храм, – сразу с порога говорит она, – поехали с нами. – Ее трехлетний сын, не хныча и не капризничая, мужественно борется с поношенным комбинезоном. Они живут с ним на заброшенной подмосковной даче, по дому гуляют сквозняки. А полы давным-давно сгнили, так что Кирилл кашляет до самого мая. Он почти все уже умеет сам – одеваться, есть овсяную кашу и сидеть в одиночестве по выходным вместе с котом Масей, когда выпадает Верина очередь дежурить на работе. По календарю зима вроде бы на исходе, а снегу в поселке не то что в Москве, где с ним отчаянно воюют дворники. Служба в храме уже идет, тихо мигают свечи, а я, глядя, как искренне молится Вера, завидую ей и вспоминаю ее лет десять назад…

Красавица Вера то ли в шутку, то ли всерьез собиралась открыть клуб разбитых мужских сердец. Правда, липли к ней все какие-то хлюпики, угрожавшие ей самоубийством, если она отвергнет их любовь. В маленьком провинциальном городке к двадцати двум годам Вере стало тесно, и она, устроив прощальный ужин для своих кавалеров, отправилась в Москву. Здесь без труда поступила в Литературный, удивляя преподавателей дерзостью и талантом.

В общаге жить не стала, сняла подмосковную дачу и села писать грандиозный роман. Солидные издательства хвалили, но печатать не печатали. Вера не унывала и тут же написала другой, а тем временем влюбилась в соседа по даче – художника Николая. Они ходили по выставкам и театрам, покупали самые дорогие билеты на заезжих знаменитостей, Вера была счастлива, а я, приезжая к ней в гости, завидовала ее богемной жизни. Мы с Верой были землячками, но на этом сходство заканчивалось – я жила в общаге и была одинока. По вечерам мне приходилось читать Белинского и Аполлона Григорьева, а ради этого и не стоило ехать в Москву…

А дальше все было как в сентиментальном бразильском сериале – Вера оказалась в интересном положении и ни в какую не хотела избавляться от ребенка. Николай продал дачу и навсегда исчез из поселка, где все друг друга знали. Возвращаться домой для Веры было страшнее смерти, а жить на даче без воды и почти что без тепла невозможно. Сердобольные подруги нашли ей комнату в Москве. А хозяином оказался одинокий алкоголик, женившийся на Вере и усыновивший ее ребенка. У Веры появилась московская прописка, в институте, который она к тому времени благополучно заканчивала, ей бешено завидовали иногородние и шептались за спиной: «Окрутила парня…»

А парень пил по-черному. Уже через месяц после свадьбы он выгонял Веру из квартиры и требовал денег на водку. Благодарная Вера все терпела и спасала его как могла – ходила по наркологическим клиникам, экстрасенсам-целителям и, наконец, пришла к батюшке. Кирилл постоянно болел, денег не хватало, а муж-алкоголик оказался сущим деспотом. Бежать было некуда – не домой же на Украину. Облегчение Вера испытывала лишь в храме. Теперь она ходила туда почти каждый день и Кирюшу брала с собой. Стоять с ребенком было тяжело, он иногда громко плакал, но чем тяжелее физически, тем легче было у Веры на душе. Она молилась и просила прощения – за несчастных провинциальных хлюпиков, за беспечную свою молодость, за написанные романы и счастье с Николаем. Кирюша теперь уже сам просился в храм, с удовольствием причащался и за стол не садился, не произнеся нараспев «Отче наш» и не подождав, пока Вера перекрестит еду… Вера с мужем разъехалась – он остался в московской квартире, а она опять вернулась на дачу, в тот же поселок, где у мужа был давным-давно не ремонтированный домик. Вера, как могла, боролась с бытом, давала уроки английского соседским детям по даче и успевала работать в Москве переводчиком в солидном издательстве. Но главная ее жизнь была дома с Кирюшей и в храме.

– Кирилл не смотрит телевизор, – как-то сказала мне Вера, – он и для здоровья вреден, а главное – для души.

Я смотрю на Верины ладони – ей чуть за тридцать, а они уже почти черные от холодной воды и работы, потрескавшиеся руки прожившей жизнь старухи. Она не ест скоромного и соблюдает посты, по воскресеньям встает ни свет ни заря – успеть к заутрене, а вечером допоздна молится.

А я ей снова завидую – она не одинока…