На чтение: ≈ 26 мин.Весна приходит с запахом жженой прошлогодней листвы. Кутается, как в манто, в приторный и томительный аромат и, устроив качели из ветра, то здесь, то там трогает землю каблучком. Из ее отметины рвется к небу трава. Новая. Яркая. Настойчивая.
Это пришло мне в голову за высоким каменным забором. Здесь дети сгребают обмякшие после зимы листья, намереваясь в скором времени их поджечь и добавить дымной струйкой штрих в очарование весны. Но один мальчик стоит без инструмента, задрав голову вверх. Его светлая макушка словно дрожит от восторга. В высоких осинах носятся и поют птицы, и ребенок зачарованно внимает их радостной суете. По тому, как он слушает, понятно насколько он поглощен жизнеутверждающими трелями весны. Звук моих шагов мальчика настораживает, но он не оборачивается. «Подскажи, пожалуйста, где вход в школу?», – прошу я. Мальчик с жалостью отрывается от весенних позывных и предлагает: «Пойдемте, покажу». И уверенно шагает к высокому крыльцу. Только после того, как он осторожно заносит ногу на ступеньку, я догадываюсь, что мой провожатый – слепой.
Импровизированная экскурсия
За нами захлопывается входная дверь, мальчик растворяется в одном из многочисленных коридоров, оставив мне на память ощущение своей худенькой, но твердой кисти. Жаль, не успела узнать его имя, но именно этот светлоголовый слушатель осветил какую-то иную грань мира, где действуют особые принципы познания. Через звук, через касание, через мысль. Где все точно так же и все-таки иначе, где понятие «свет» для многих извлекается из понятия «внутренний мир» и где видеть можно особенным, сущностным зрением. Впрочем, к этому еще долгий путь, пока же в длинных коридорах школы тишина. Идет урок.
Мне везет не только с мальчиком, который завороженно приветствовал весну, но и с тем, что в этот день с учебным заведением знакомятся студенты одного из петербургских вузов, будущие психологи и водит «экскурсантов» директор школы-интерната №1 для слепых и слабовидящих детей им. К.К.Грота, заслуженный учитель РФ, почетный доктор наук Санкт-Петербургского госуниверситета Василий Петрович Мезрин.
В обычных классных комнатах на нас с любопытством реагируют необычные дети. Незрячие и слабовидящие. Немного смущаются, но с удовольствием отвечают на вопросы. Кабинеты литературы, истории, биологии. На зеленых классных досках крупный шрифт. Карта России – плотное, рельефное пособие, где можно подушечками пальцев прощупать горные массивы и реки. В кабинете биологии чучела, которым позавидовала бы любая общеобразовательная школа. Рядом с широким носом медведя вьется тело питона. Волк, лисица, множество птиц, голова лося.
Пока мы любуемся фауной, у ребят заканчивается занятие, им пора уходить. Девочка рядом со мной привычным движением смахивает в сумку книгу и встает, шумно отодвигая стул. Натыкается на мальчика в непроницаемых черных очках. Тот подхватывает ее под руку, и, протиснувшись в узкий проход, они сливаются с такими же освободившимися от урока учениками. Школьный коридор наполняется веселым, беспорядочным движением, и всякая внутренняя подготовка терпит крах, поскольку разницы между шалостями и играми слепых и зрячих детей нет. Точно так же, как и в обычной школе, незнакомый озорник в очках с толстыми линзами дергает за рюкзак одноклассницу. Она рассерженно ворчит. Замахивается на него тетрадкой, и я, боясь, что вместо мальчика попадет мне, проскальзываю в кабинет социально-бытовой ориентировки (СБО).
Ступенька к самостоятельной жизни
Обучение самостоятельности в быту и социальной сфере – одна из важных задач в школе для детей с нарушением зрения. Ее результатом должна стать будущая полноценная жизнь человека, чьи возможности ограничены. Он должен уметь необходимое. Ухаживать за собой, обслуживать себя. Но это программа-минимум. Максимум – это ощущение, желание, умение жить, не испытывая дискомфорта. Как сказали учителя трудового обучения Ирина Николаевна Котова и Светлана Ивановна Филиппова, СБО – первая ступенька в длинной лестнице социально-бытовой реабилитации слепых и слабовидящих детей.
– Мы изучаем с ребятами различные разделы СБО, где они постигают сложную науку (для них это действительно наука и действительно сложная!) ухода за собой, за жилищем, – Ирина Николаевна показывает фотографии, где симпатичные девчонки увлеченно расчесывают друг друга. – Есть обширный блок коммуникативной культуры, блок обучения бытовым навыкам. Учим их готовить, вышивать, общаться.
В уютном кабинете множество современных приборов, способных так или иначе сообщить, помочь незрячему человеку в получении нужной информации. Звуковые весы, фритюрницы, тифломагнитофон, иголки с разъемными ушками, пластмассовые трафареты для вышивания, толстые разноцветные нити.
– У нас есть и плакат, рассказывающий о сервировке стола для слабовидящих, – Ирина Николаевна кивает на стену и поясняет, что скатерть должна быть не традиционного белого цвета, а темного, сочного, чтобы светлая посуда с ней не сливалась. Столовые приборы обязательно должны лежать на салфетках, контрастирующих с ними по цвету.
Еще один из важных разделов СБО – социальная защита инвалидов. Это аналог предмета «правоведение» в обычной школе. На сегодняшний день законов, прописывающих права инвалидов, достаточно много, но знание основных из них ребятам не помешает. По крайней мере, после такого курса каждому известно, что он обладает правом на собственную реабилитацию.
– Ирина Николаевна, здесь, в кабинете, тепло и беспечно, и звуковые весы на немецком языке сообщают массу положенного предмета, а как быть слепому или слабовидящему дома, в магазине, в театре, где нет такого помощника?
Ирина Николаевна, понимая, что прозвучавший вопрос все равно когда-нибудь бы последовал, мягко улыбается, садится за стол и приглашает жестом сесть меня. Светлана Ивановна готовит чай.
– На Петроградской стороне есть специализированный магазин, где продаются бытовые приборы для людей с нарушением зрения. По крайней мере, какие-то элементарные вещи там найти можно. Но вы, безусловно, правы. Разработка специальных приспособлений необходима. На сегодняшний день, если сравнивать с зарубежными странами, у нас их очень и очень мало.
На вопрос, почему вся кабинетная бытовая техника «говорит» на немецком языке, педагоги, смеясь, объясняют, что у школы завязались тесные отношения со школой для слепых детей в Штутгарте, и это – подарки оттуда.
– Нас побывало там около 50 человек, – делится Ирина Николаевна, – и что больше всего бросилось в глаза, так это – сверхналаженный быт. У каждого ребенка своя комната, своя спальня. Больших классов нет, полная индивидуализация занятий. Там в среднем на одного ученика приходится три человека: педагог, стажер, воспитатель.
– А у нас?
– У нас наполняемость классов в пределах нормы: до 12 слабовидящих, до 8 незрячих, но в идеале можно было бы уменьшить их количество в два раза. Почему? На каждом уроке педагогу нужно обучить ребенка практическим навыкам. На русском языке – работать брайлевским прибором. На истории, географии – пользоваться рельефными картами. У нас нельзя кивнуть в сторону доски и сказать: «Дети, посмотрите, это – границы РФ». Нужно стоять около каждого и помогать ему. Это требует особой тщательности, а тщательность требует времени.
Несколько слов о влюбленных на лавочке
После выпитой чашки душистого чая разговор плавно переходит на тему, которую мои собеседницы развивают сами. Она им близка, важна, интересна. И что любопытно, чудесным образом совпадает с той, что я держу в уме. И тема эта: дети.
– Они просто замечательные! – оживляется Светлана Ивановна. – Прежде всего очень трудолюбивые. Особенно тотально слепые ребята. У многих из них самая большая страсть – чтение. Если зайти в любой класс, можно обнаружить на столе, помимо той литературы, что они слушают, и ту, что читают в свободные минуты. Ее диапазон широк: от классики до любовных романов.
– Наши дети чрезвычайно музыкальны! – вторит Ирина Николаевна. – У них такая прекрасная механическая память, что ребята запоминают без труда целые поэмы. Когда в школе проходят праздники, то самое активное участие в них принимают незрячие таланты, причем праздники идут по их же сценариям.
Наверное, есть доля нашей вины в том, что общество не знает наших детей. Мы с ними работаем очень давно, понимаем и ценим их художественную одаренность. Вот была ситуация. Ходили с ребятами в литературное кафе на Невском проспекте, нас там предупредили: зал вам предоставляем, а культурную программу готовьте сами. Каково же было их потрясение, когда наши дети составили и провели такую программу, которая и профессионалам иногда не под силу! Как только наш мальчик, Антон Негрич, лауреат музыкального конкурса им. Луи Брайля, сел к роялю, послушать его игру сбежалось все кафе!
– Наши дети – с врожденным нарушением зрения. Процесс смирения со своей особенностью у них менее болезненный, чем у людей, потерявших способность видеть в сознательном возрасте. Поэтому они развиваются, растут так же, как обычные ребята. Так же хулиганят, озорничают, получают замечания. Так же влюбляются. – Светлана Ивановна, убедясь в моем живом интересе, продолжает. – Если бы вы приехали к нам рано, еще до первого урока, то убедились в серьезности романов сами. Влюбленные сидят на крылечке, общаются. На уровне рук, конечно, но кто сказал, что только взглядом можно выразить чувство? Кроме того, наши дети ходят в музеи, на выставки, в театры, благо нас там очень хорошо принимают.
– У нас как-то случилась смешная история в театре, – вспоминает Светлана Ивановна. – Пошли на оперу «Летучий голландец». А она на немецком языке. Движется, правда, у рампы синхронная лента-перевод, но, хоть мы и сидим на первом ряду, нашим девчонкам-слабовидящим текст не прочесть. Сюжет мы им озвучили: история драматическая, любовь несчастная. Смотрю, наши девчонки смеются. Что ни новая партия, они заливаются. В антракте дочку, она слабовидящая, спрашиваю: что смешного вы нашли в терзаниях героев? Да нет, мама, отвечает, текст мы не понимаем, перевод прочитать не можем, вот и решили придумать свой сюжет. Понятно, что их «Летучий голландец» ни в какой степени не был похож на оригинал…
Ну, а если серьезно, им, конечно, непросто. И общаться с миром зрячих трудно. Практически никто из детей не пользуется белой тростью как сигнализатором своей особенности. До действительной интеграции в общество инвалидов еще довольно далеко, но наши дети способны стать его полноправными членами. 80-90% выпускников школы выбирают вуз, причем учатся так успешно, что их приглашают на стажировку за рубеж.
Карл Грот
Душевно почаевничав с двумя приятными собеседницами, я отправилась на поиски директора школы. Василий Петрович Мезрин отыскался в столовой. Здесь же обедали окончившие первую смену малыши. За столом напротив модница из первого класса все время крутила на пальце резинку для волос. Вторая модница трогала аккуратную косичку, словно проверяя, на месте ли чудо-прическа.
За другим столом цеплялась за молоденькую воспитательницу миловидная девочка. Держалась за нее, лезла под руки, мешала разливать суп из кастрюли.
– Новая воспитательница – заметил на мой немой вопрос Василий Петрович. – Для ребенка это лишний повод заявить о себе.
Девушка, наконец, сумела объяснить девочке, что та в группе не одна, и дети начали есть.
Под мерный стук ложек, шарканье подошв по полу, звонкие детские вскрики я узнала историю школы-интерната №1, которая насчитывает более 120 лет. Она недаром носит имя Карла Константиновича Грота, поскольку именно он в 1881 году в небольшой квартире на Таврической улице на собственные средства открыл первую в России школу для десяти слепых мальчиков. Будучи создателем Мариинского попечительства о слепых, Грот тщательно подбирал педагогические кадры для работы со слепыми детьми. Ими и была составлена программа обучения и развития слепых детей, состоящая из обучения письму, чтению, счету и ремеслам.
В начальной школе предусматривалось формирование навыков самообслуживания, развитие мелкой моторики и движения рук, развитие и рациональное использование осязания, слуха, обоняния, приучение к правильной речи, создание ясных и точных представлений о предметах внешнего мира. В старших классах детей знакомили с историей, географией, естествознанием. Князь Денис Оболенский писал: «Карла Константиновича Грота по справедливости можно назвать духовным отцом слепых. Он призывал их к новой жизни, освободил из уз невежества и направил к разумному труду, послужившему залогом для их свободной самостоятельной жизни».
Все годы своего существования, и сложные, и безмятежные, школа служила единственной цели: помочь слепым и слабовидящим детям.
– В одной из своих статей я назвал школу «ведущей к свету» и твердо уверен: в этом ее высшее предназначение. – Василий Петрович глядит на миловидную девочку, что опять не отстает от воспитательницы, и вздыхает. – Но самое сложное в школе для слепых – это дети. У наших ребят ограничены возможности наблюдения, анализа мира, определения своего места и действий в этом мире. Такое положение делает их очень настороженными, ранимыми, обидчивыми. Увы, иногда это принимает форму явной агрессии. Самозащищаясь, ребенок может вести себя грубо, вызывающе. Психические, психологические процессы наших подопечных несколько искажены. Общаясь с таким ребенком, педагог, воспитатель обязательно должен учитывать его индивидуальные особенности. Многие специальные педагогические советы, которые мы проводим, направлены на раскрытие такого понятия, как индивидуальный подход.
Еще в одном наши дети требуют пристального внимания. 80-90% из них имеют вторичные заболевания в дополнение к основному. Редкий случай, когда слепой ребенок не имеет нарушений нервной, вегето-сосудистой системы, желудочно-кишечного тракта. Поэтому в учебном плане у нас 4 часа физкультуры, а не два, как в обычной школе. И делится она на ритмику и лечебную физкультуру. На 360 детей у нас 6 человек преподающих эту дисциплину. Детям необходимо отрабатывать направленные движения. Благодаря нашим педагогам в школе разработана и внедрена программа адаптивной физкультуры.
– Поскольку школа особая, то и педагог вам нужен со специальным образованием?
– В принципе мы должны иметь педагогов, закончивших тифлоотделение педагогических вузов, но оно, к сожалению, выпускает не всех предметников, а только математиков, учителей начальных классов, русистов. Поэтому мы вынуждены принимать специалистов, не имеющих специального образования, однако с таким расчетом, что они поступят на курсы на базе вуза. 5-6 человек таким образом уже выучились, что можно считать нашим педагогическим достижением. Сейчас среди преподавателей тифлопедагогов – 60%, среди воспитателей – 40%, и это основа, на которой мы держимся. Если эти пропорции исчезнут, мы потеряем специфику, и результативность работы станет нулевой.
Огромное внимание в школе уделяется методической работе. Недавно мы создали специальное методическое объединение учителей по коррекционной педагогике. Туда вошли преподаватели СБО, трудового обучения, психолог, логопед. Они определяют политику коррекционной направленности нашей работы. Предлагают темы семинаров, конференций.
Мечты, мечты…
Мы с Василием Петровичем покидаем гостеприимные просторы школьной столовой и в короткой пробежке по коридору к директорскому кабинету мне чудится мечтательный голос пианино.
– Откуда это? – интересуюсь.
Василий Петрович загадочно улыбается и отвечает:
– Из музыкальной школы.
Оказывается, в 1991 году на базе школы-интерната была открыта музыкальная школа, как филиал Охтинского центра искусств.
– Слепые всегда пели. – Объяснение заставляет Василия Петровича остановиться. – Это мне говорила теща, чей отец работал в стенах школы Грота. Когда я пришел сюда, здесь функционировали 2 хора – младший и старший, различные музыкальные кружки. Все было и в то же время существовало на очень зыбкой основе: в один момент любое начинание могло оборваться на самом интересном месте. Мне хотелось, чтобы дети получали полноценное музыкальное образование, и поэтому встала проблема открытия музыкальной школы. Я поехал в управление культуры, завел разговор. Мне отказали, сославшись на отсутствие программ, подготовленных кадров. На какой-то период все затихло. После всяких сложностей, трудностей в 1991 году мы все-таки сумели открыть музыкальную школу на 90 человек. С отделениями фортепиано, народных инструментов, баяна, скрипки, хоровым и духовых инструментов. Существовала она в этом же здании, на месте бывших душевых. Но заветная мечта не оставляла: хотелось построить отдельную музыкальную школу. Чтобы коридоры были не шумными, а классы не тесными.
Василий Петрович делает передышку и разводит руками:
– Не получилось.
– Почему?
– Здание детсада, что мы присмотрели, было продано, а делать пристройку долго и затратно. Но музыкальную школу мы все-таки привели в современный вид, реализовав 3 миллиона рублей, выделенных по программе «Дети-инвалиды», сделали евроремонт. Сейчас она у нас сияет.
– А мечта осталась?
– Осталась, – Василий Петрович глядит из окна кабинета. – Только она об ином. Очень хочется переоснастить все классы, оборудовать специальные кабинеты по зрению, логопедии, психологии, приобрести прекрасные наглядные пособия, экспонаты, тифлоприборы. Хочется благоустроить территорию в 2 гектара кустарниками, дорожками, игровыми и спортивными площадками. И очень нужен автобус, поскольку наших детей надо вывозить. Я, когда вижу, как у немцев на 180 детей работает 11 зданий, впадаю в тоску. У них по части социально-бытовой устроенности слепых – идиллия.
– Как вы с ними подружились?
– Очень просто. Звонит мне однажды директор школы для слепых Штутгарта и говорит: приезжайте в гости, дорогу оплатим. Мы и поехали. Дружбу немцы нам предложили по той причине, что основательницей школы для слепых была дочь императора Николая I, Ольга Николаевна, которая, будучи принцессой, вышла замуж за принца Баден-Вюртембергского. Штутгартская школа нам очень помогла тифлооборудованием, спортивным и игровым инвентарем. Каждый год туда на стажировку ездят наши учителя. Немецкие коллеги тоже наносят ответные визиты.
– Нравится им у нас?
– Нормально, – пожимает плечами Василий Петрович. – Всю материальную необеспеченность покрывает наше отношение к детям. И этому тоже стоит поучиться.
Мне думается, он прав. За все время пребывания в школе я не встретила ни одного грустного детского лица. Не услышала ни одного преподавательского окрика. Кто-то возразит, что такого не бывает, но пусть поверит мне на слово: бывает. Все голоса, которые звенели высокими нотами, были детскими. И сквозила в них не тревога, а насущные ребячьи радости. Школа, в которой детей не любят, так не звучит.
Легко ли научиться готовить вслепую? Трудно, но можно
В вальсе мы все равны… Фото из школьного архива
Директор школы-интерната Василий МЕЗРИН (второй слева во втором ряду) с коллегами
Выбор читателей
Комментарии