Вечность запретить нельзя. 4 апреля Андрею Тарковскому исполнилось бы 78 лет

В жизни Андрея Тарковского было столько удивительных, складывающихся в единую цепь совпадений и событий, что даже самые материальные материалисты могут счесть их знаками. Начиная с первого – он родился 4 апреля, на которое часто приходится Пасха, как в этом году, когда ему исполнилось бы 78 лет.

Родиться в день Воскресения Спасителя, день светлой радости после долгого крестного пути, – случайность? Всю свою жизнь Тарковский снимал фильмы, которые зашкаливали на непонятной большинству советских зрителей и сограждан категории. И даже сейчас «духовность» в нашей стране звучит слишком абстрактно, а потому выспренно, и интеллигентные люди как-то стыдятся это слово произносить. Все картины Тарковского пронизаны сопричастностью, стремлением выразить Дух, разлитый всюду, одушевляющий и одухотворяющий все без исключения: волнение куста под порывом ветра, таинственную игру пятен штукатурки (помните, Леонардо, которого Тарковский так часто цитирует, любил часами их рассматривать, находя в них неустанную пищу для воображения), пролитое молоко (этот символ жизни и смерти, примерно в то же время подхваченный Александром Аскольдовым в своем гениальном запрещенном фильме «Комиссар» и Джеромом Селинджером, у героя которого в откровении Бог уместился в стакан молока). А есть только один Взгляд, для которого нет живых и мертвых, злых и добрых, есть только Дети, блудные сыновья и дочери, переставшие себе доверять и чувствовать это Великое присутствие Его всюду, внутри и снаружи.

Мы все влияем друг на друга. Каждый кадр Тарковского действует как молитва – чаще всего на подсознательном уровне, не всегда считываясь на уровне сознания. Всеми признано влияние фильмов Андрея Тарковского на мировой кинематограф, а значит, и на «паству» зрителей. Иногда это происходит очень опосредованно, почти неуловимо, но чуткий к знакам его увидит. Так, многих оскорбило посвящение Тарковскому Ларсом фон Триером своей последней провокационной ленты «Антихрист», потому что у датского режиссера все тоже пронизано ощущением присутствия, только не Бога, а того самого, из названия. В этом плане, как ни дика вам покажется эта параллель, гораздо ближе к источнику влияния автор самых что ни на есть народных хитов Джеймс Камерон с «Аватаром». Почитание Эйвы, которая связывает все на Пандоре в единое живое существо, – это не только явная параллель с индуизмом и другими пантеистическими религиями, но – для меня – и отголосок того непонятного волнения, которое охватывает тебя в картинах Тарковского от созерцания мира. В нем все связано между собой – жертвоприношение петуха, взгляд Матери по ту сторону Добра и Зла (та самая улыбка Моны Лизы, «Зеркало» стоит пересмотреть хотя бы ради этого взгляда! – вот откуда идет фон Триер), столб огня посреди дождя, плывущие по ручью листья.

У Андрея Арсеньевича был большой список идей для своих будущих картин. «Искушение Святого Антония», «Гофманиана», «Идиот» в двух частях (от лица Мышкина и Рогожина) лишь несколько замыслов Тарковского, которые один за другим «зарубали» высокие советские киночиновники. Этот список к концу короткой жизни Тарковского становился все печальнее. Он снял 7 фильмов. Это ему предсказал – как ни относись скептически к подобным историям – во время спиритического сеанса некий дух, отозвавшийся на имя Бориса Пастернака.

И вправе ли мы говорить, что Тарковский снял всего 7 фильмов? Каждая его картина – поступок, почти всегда требующий недюжинного мужества. Каждую свою картину он оттачивал до той стадии совершенства, когда она становилась почти недоступной поверхностному человеческому восприятию. Причем сам автор творениями часто оставался недоволен. В своем дневнике он написал: «Чем-то мое желание делать «Пикник» («Сталкер». – Т.Е.) похоже на состояние перед «Солярисом»… Это чувство связано с возможностью легально коснуться трансцендентного… В «Солярисе» эта проблема решена не была».

И все-таки главное не это. Каждый его фильм был не просто самовыражением и тем более не «плевком в вечность», как выражалась Раневская про большинство известной ей кинопродукции, он был по самому великому, даже не гамбургскому счету. Каждый его фильм снят с точки зрения вечности (разумеется, в его представлении). Это требует от человека огромного напряжения всех сил.

Советская система брала странного режиссера измором – Тарковский годами не снимал и сидел без денег, его дневник пестрит записями о долгах – и все-таки не могла запретить ему делать его кино, постфактум признавая, что вечность нельзя запретить. Каждый фильм, начиная с «Андрея Рублева», давался Тарковскому кровью сердца. Поэтому не стоит удивляться страшному диагнозу, оборвавшему его жизнь в 54 года. «По-моему, смерти вообще не существует, – сказал Андрей Тарковский в документальном фильме Донателлы Баливо, посвященном его творчеству. – Существует какой-то акт, мучительный, в форме страданий». Смерть пришла к нему как избавление от мук крестного пути, обещая впереди воскресение.