На чтение: ≈ 12 мин.Тот, кто привык представлять учителя начальных классов в образе большой доброй «нянюшки», заметно разочаруется. Героине этой статьи данное определение не подходит. Мало того, она его не принимает. В силу совершенно иного взгляда на учительскую персону. Ей нравится быть не опекуном, а партнером. И нравится, что эта позиция ломает стереотипы. Хотя она, как человек не чуждый философии, не считает разрушение привычного прогрессом. Просто у нее иначе не получается. Такова натура.
Ирина Гребешкова, победитель областного конкурса «Учитель года-2003», сама бы рада найти ответ на вопрос, почему она выбрала преподавание в начальных классах, однако сколько лет прошло, а вопросительный знак все висит загогулиной в конце предложения. Возможно было две причины: случайность и честолюбие семьи. В последней педагогами были и отец, и мать, и тетя, и дядя. Каждый в своей области – профессионал высокого класса. История, математика, химия. Но Ирине, ни в чем не уступающей остальным честолюбице, нужна была новая нива. Правда, с этим ей пришлось согласиться только после поражения на истфаке педагогического института. В недобранных полбалла и была та доля случайности, что привела ее в начальную школу. Истфак же так и остался первой любовью, искренней и горячей, ради которой можно идти параллельным курсом.
Я не спешу задать вопрос Ирине, потом все-таки озвучиваю провокационное:
– Не жалеете, что все так получилось?
– Честно? – Ирина также не спешит отвечать, словно прощупывая, какой эффект может произвести ее откровение. – Жалею. Нет, не тяжело с маленькими. Просто это не мое. Мне думается, учитель начальных классов представляет из себя ремесленника в хорошем смысле этого слова. Наверное, это правильно. Что нужно от начальной школы? Знания, умения, навыки. База, на которой будут работать следующие учителя. В этом присутствует определенный элемент рутины. Разумеется, с каждым классом ты варьируешь, но в целом есть четкие движения, совершая которые, ты должен прийти к какому-то результату. Очень важно это делать качественно, но мне в этой заданности тесно. С другой стороны, я благодарна судьбе, что попала в тот период времени, когда у учителя есть свобода выбора программ, учебников. Когда начинала работать, у нас было два типа уроков: объяснение нового материала и закрепление. Если ты на полшага удалялся от расписанного, то получал по «шапке» от областного методиста. В этом можно обнаружить свой плюс, поскольку база, «вбитая» таким образом, никогда не позволит навредить детям. Она – фундамент, от которого хорошо отталкиваться и интуитивно чувствовать в новациях подводные камни. Но если бы ничего в системе образования не изменилось и мы по-прежнему оставались в прошлом, я бы не смогла в силу своего характера и потребностей оставаться в школе.
В «силу своего характера и потребностей» Ирина вполне могла бы пополнить ряды «завоевателей столицы» (пусть и негласной), однако ничего подобного ей тогда в голову не пришло: «воспитание не позволило». Мама – непререкаемый, недосягаемый авторитет – когда-то в славное время комсомольских строек махнула рукой на премию Ушинского, красный диплом и свободное распределение и отправилась на фантастически далекий Сахалин. Героика поступка была в ней заложена временем, и этот решительный, с доброй примесью романтического фанатизм стал частью семейного существования, генеалогическим нюансом, наследственностью.
– Все мое детство было пронизано рассказами о комсомольском задоре, – Ирине весело об этом говорить, а мне нравится слушать. – Они потрясали красочностью и никогда не становились навязчивыми. Мама воспитывала нас с братом только в отпуске, зато хватала в охапку и увозила на юг. А там – море, фрукты, беседы о литературе, истории. Ее героическая юность и не позволила мне «зацепиться» за Петербург. Я решила, что не имею на это права. Я должна идти в «народ». И возвратилась в Тихвин, отвергнув аспирантуру. Не скажу, что жалею, поскольку ни о чем стараюсь не жалеть. Может, это единственный поступок, которым я впоследствии буду гордиться? А если серьезно, то не хочу в Питер. По той простой причине, что найти хороший коллектив и хорошего директора нелегко. А мне в этом повезло! В 8-м лицее я работаю десять лет, и за все эти годы мне никто не мешал, а только поддерживали. Поверьте, это немаловажно.
Из сказанного логически вытекает, что пора обозначать плюсы провинциальной школы, и вот что Ирина особенно выделяет. Прежде всего, говорит она, традициям, заложенным в специфике системы образования, все же более учит провинциальная школа, нежели столичная. И потом, в провинции еще работает принцип: ученик не успевает – виноват учитель. Если ребенок или класс плохо написал контрольную или сочинение, значит, педагог не нашел, не подобрал методов, средств. Кто-то может возразить, что это – далеко не плюс, что формулировка «не знаешь урок – твои проблемы» – постулат настоящего и прогрессивного будущего, но Ирина пока чувствует себя ответственной за неведение своего подопечного. Это – тяжелая ноша. Она этого не скрывает, как и того, что профессию учителя считает… опасной. В смысле легкого скатывания в безжалостность.
– Это, может, и не драматично, что Бог дает нам неуспешных детей. Собственных. Ведь наша профессия приучает к мысли: если я обучаю, значит, я права. Но где справедливость? Да, я знаю больше, но в этом не моя заслуга. Просто детям, что сидят передо мной, выпало родиться позже. Вот и все. Родной ребенок отвлекает от привычки решать за человека, особенно если твой ребенок – любитель противоречить.
– Но и к пониманию опасности надо прийти…
– А это уже из собственного опыта. Когда-то я училась в музыкальной школе. Был такой предмет – хор, и в начале занятия каждому необходимо было пропеть определенную партию. Поскольку я не обладатель абсолютного слуха, то партию пропела безобразно. И учитель, это воплощение истины в последней инстанции, развернул меня перед всеми и сказал, что так, как я, петь нельзя. После этого я полгода устраивала приступы аппендицита, пока мама не забрала меня оттуда. Безжалостный учитель может резануть по человеческой душе очень больно. С детьми нужно общаться на равных. По-партнерски. В сотрудничестве. Я так считаю, и поэтому в моих классах трудно работать учителям средней и старшей школы. У моих детей такой стиль: отстаивать свое мнение. Я с ними соглашаюсь в том случае, если что-то мне доказано логично. Мы спорим, дискутируем, любая оценка, своя-чужая, может обсуждаться. У меня есть жесткие требования, они минимальны и постоянны, все остальное – тема для бесконечной дискуссии. Кто сказал, что я права? У ребенка может быть иной взгляд на это?
– Трудно, наверное, с коллегами?
– Только с теми, кто не совпадает по стилю. Но детям – сложнее. Сейчас в школе много возрастных педагогов: молодежь в нее не идет, поэтому людям тяжело себя менять. В 99 случаях из ста они стараются сломать ребенка. А мои дети и родители приучены к тому, что все дети – наши дети. Хоть мы и разные, но в одной упряжке. Если я ставлю ребенку «два» или «плохое поведение», то объясняю родителям, почему, и предлагаю способ, как это исправить.
«Я – учитель начальных классов, мой труд – лишь кирпичик в основании большого здания, я – лишь в начале пути к той главной, центральной точке среди бесконечного множества других: к пониманию мира и своего места в этом мире», – так написала Ирина в своей концепции, так решила, отдав дань неистощимой философской рефлексии. Ее склонность все рассматривать сквозь призму вечного «да» и «нет» сформировала короткий, но емкий жизненный девиз: «Все пройдет». Ведь все проходит. Даже неудачи, которые случаются чаще, чем успех. Впрочем, они – повод для мобилизации сил.
Но для долгой спокойной беседы Ирина все же припасла «перчинку». Закрепила, так сказать, себя окончательно в роли «разрушительницы стереотипов». Ну не плачет она, когда ее дети совершают значимый переход из 4-го класса в среднюю школу! А по поводу «любви-нелюбви» к детям – это понятие спорное, наскоро не решаемое. Один профессор даже пригласил ее подискутировать на данную тему.
– Люблю ли я детей? – она вопросительно смотрит в искусственный полумрак маленького кафе, где мы пьем кофе. – Я люблю своего ребенка. Остальных детей я уважаю. Своему ребенку всепрощаемы недостатки – это изначальное. Других детей разумнее уважать, и это позволяет не унижать и не оскорблять их. Я могу раздражаться и раздражать кого-то, кто-то, может, мне не нравится, так же, как я ему, но в силу того, что мы в партнерских отношениях, я обязана быть лояльна и проявлять свои профессиональные качества. Человеческие качества я буду проявлять со своим ребенком. Расставаясь с четвероклассниками, я не могу сказать, что не переживаю. Даже очень. Однако расставаясь с ними, я сразу же думаю, что впереди меня ждет ноль, из которого мне необходимо сделать единицу.
Тихвин, Ленинградская область
Выбор читателей
Комментарии